— Я не только взглянул на твои записи, — сказал Шоффлер, — я их внимательно прочитал. Единственное, за что в них можно зацепиться, — это девицы Габлер — таково, если хочешь, мнение профессионала, прослужившего детективом восемнадцать лет. Остались только Габлер. Это единственный камень, под который мы ещё не заглянули.
— Так… так… говорит твоя интуиция?
— Никогда не надо недооценивать дерьмо, именуемое интуицией.
— Если ты считаешь, что игра стоит свеч…
«Почему бы и нет, чёрт побери!» — подумал я, но дело обстояло не так просто, как казалось. Не исключено, что я решил отправиться в Вегас, заглаживая свою грубость в отношении Шоффлера. Впрочем, вполне возможно, что Шоффлер посылает меня к этим Габлер, чтобы я сменил обстановку, уехав из города.
— В это время года там всё идёт по дешёвке, — заметил детектив. — Кроме того, у меня есть кое-какие связи с ребятами из тамошнего убойного отдела.
— До меня дошли слухи, что у тебя повсюду связи.
Он попытался изобразить циничную ухмылку, но я знал, что мои слова доставили ему удовольствие.
— Точно! — подтвердил он. — Я есть дубликат «Американ телеграф энд телефон компани». Во всяком случае, приношу людям добра не меньше, чем эта почтенная организация. — Он покачал головой и, меняя тему, произнёс: — Ты представляешь, у нас нет никакого плана эвакуации! Мы создали эту вшивую антитеррористическую суперслужбу и к настоящему моменту приняли лишь одно политическое решение, в котором говорится о мерах, противоположных эвакуации. В случае необходимости решено выставлять кордоны, чтобы не выпускать население из округа Колумбия!
— Если произойдёт утечка информации, люди встанут на уши.
— Утечка произойдёт обязательно, можешь не сомневаться. Да я и сам могу тайком слить информацию в «Вашингтон пост». — Шоффлер снова приложил ладонь ко лбу, который за неимением лучшего определения можно было назвать «очень бледным», и продолжил: — О чём это мы?.. Ах да, о Вегасе. Там у меня есть друг по имени Голли Гольдштейн. Он передаст тебе все документы по делу Габлер.
— Голли?
— Ха! Это краткий вариант прозвища Голливуд. Голливуд Майк Гольдштейн. Все зовут его просто Голли. Я извещу его о твоём прибытии.
Вегас. Раньше мне никогда не доводилось бывать в Вегасе. Как-то не получалось. Но, как и все другие, я имел ясное представление об этом месте, являвшем собой смесь блеска и грязи. Однако оказалось, что мой воображаемый Вегас был всего лишь бледным отражением реального города.
Первая миля по пути из аэропорта «Маккарран» оказалась совершенно отвратительной и была как две капли воды похожа на любой трущобный отрезок дороги № 1 — вонючий, с полуразрушенными домами. Убогие мотели и дешёвые казино сражались за жизненное пространство с неказистыми часовнями, где можно было мгновенно сочетаться браком, и занюханными заведениями типа «Дворец звука», «Обувь Леонарда Уайда» или «Смеющийся шакал». «Шакал» оказался гибридом мотеля и казино — точной копией тех заведений, которые можно увидеть в низкопробных фильмах. Боюсь, что из этого развесёлого «Шакала» мало кому удавалось уйти без потерь — выглядел он крайне подозрительно. Впрочем, на вывеске был изображён вовсе не шакал, а зловещего вида кролик в зелёном смокинге. Кролик восседал на фоне развёрнутой веером колоды карт.
Я миновал гигантский щит, рекламирующий «ВАЗЭКТОМИЮ[3] МЕТОДОМ МИКРОХИРУРГИИ». Неужели в этих местах подобного рода операции пользуются большим спросом? На щите значились адреса четырёх клиник. Через несколько минут я наконец увидел первый большой отель-казино. Это игорное заведение было покрыто позолотой и именовалось «Мандалай-Бэй».
Это было невероятно большое здание, превосходящее размером все сооружения округа Колумбия, за исключением, пожалуй, лишь Пентагона. «Мандалай-Бэй» оказался первым из множества подобных монстров. Когда я катил на арендованном «форде» по знаменитой улице Стрип, мне не оставалось ничего иного, кроме как раскрыть от удивления рот. Каждый отель имел свою, если так можно выразиться, тему, являясь огромной шикарной декорацией. «Мандалай-Бэй», «Луксор», «Нью-Йорк — Нью-Йорк», «Париж», «Белладжио», «Дворец Цезаря» и так далее. В журнале — из тех, что раздают на борту самолёта — я вычитал, что освещение обсидиановой пирамиды «Луксора» можно увидеть из космоса. С массивных рекламных щитов на меня со всех сторон взирали гигантские физиономии так или иначе связанных с Лас-Вегасом знаменитостей. Дэвид Копперфилд, Ланс Бёртон, Пенн энд Теллер, Уэйн Ньютон, «Цирк дю Солей», Селин Дион и многие, многие другие.
Море света. Переливающаяся всеми цветами радуги реклама. Толпы людей. Одним словом, нью-йоркская Таймс-сквер.
Но мне предстояло жить вовсе не в этих новомодных отелях. Компания «Прайслайн» сумела найти для меня недорогой номер в отеле «Тропикана». Отель был очень большим, но по сравнению с модерновыми гигантами казался почти карликом. Оставив машину на парковке, я прошёл в гостиницу через казино.
Посетителей там оказалось так много, что я с трудом прокладывал путь через толпу. Под сводом из цветного стекла бесконечными рядами выстроились игровые автоматы. Четыре женщины в расшитых блёстками ярко-зелёных нарядах пели и танцевали на залитом светом подиуме. Разноцветные огни сверкали, мигали и вспыхивали. Со всех сторон неслись мелодии игровых автоматов. Их законсервированную музыку и попискивание иногда прерывал радующий сердце звон выигрышных жетонов. Все грани попсовой культуры, включая кино, комедию положений, VIP-персон, популярные игрушки, этнические эмблемы и даже колыбельные песни, нашли своё отражение в игровых автоматах. Время от времени какофонию звуков разрывали крики: «Колесо фортуны!» или «Вверх и вниз!».
Добравшись до регистрации, я уже мечтал о сурдокамере.
* * *
— Добро пожаловать в город Большой Грязи, — сказал Голли Гольдштейн, когда я поймал его по телефону. — Я добыл файлы по делу Габлер, и у меня есть немного свободного времени около трёх, если вы, конечно, живы после полёта.
Я обещал быть у него ровно в три.
— Хватайте карандаш и записывайте, — скомандовал он. — Люди думают, что мы расположены где-то на Стрип или в старом Вегасе, но на самом деле нас разместили довольно далеко от города. Да, кстати, находясь на Стрип, вы, строго говоря, оказываетесь не в Лас-Вегасе, а в населённом пункте под названием Парадайз.
— Что?
— Да. Парадайз с большой буквы. Риелторы заявили Стрип как самостоятельный округ с собственной юрисдикцией.
— Не может быть!
— Именно так. Поэтому можно смело говорить, что Департамент полиции Лас-Вегаса находится вдали от «рая». Они выкинули нас в пригород, как банду каких-нибудь дантистов из среднего класса. Добраться до нас можно минут за тридцать, в зависимости от движения.
Гольдштейн объяснил мне, как лучше доехать до полицейского управления. Он говорил хорошо поставленным голосом (такими голосами обладают телевизионные ведущие и дикторы), и даже его смех ласкал слух. Шоффлер сказал, что Голли, прежде чем встать на защиту правопорядка, подвизался на ниве шоу-бизнеса.
— Прозвище Голливуд он получил после того, как, снявшись лет двадцать назад в роли копа, вдруг почувствовал, что нашёл своё истинное призвание, и встал под наши знамёна.
Без десяти три, проехав через мили и мили торговых площадей и игорных заведений, я наконец свернул в так называемое предместье и вскоре оказался в сильно смахивающем на парк деловом квартале. Оказалось, что Департамент полиции Лас-Вегаса отдельного здания не имеет и существует под одной крышей с такими почтенными учреждениями, как ортопедическая клиника «Счастливые ноги», салон «Багамский загар» и служба плавательных бассейнов. Обнаружив в конце концов скопление полицейских машин и дверь с надписью «Криминалисты», я понял, что нахожусь в нужном месте. Какой-то парень садовым пылесосом собирал опавшую листву. Когда я к нему обратился, он выключил гудящую машину, но помочь мне ничем не смог. О местонахождении убойного отдела садовник не знал. Его мульчирующий ветки коллега ткнул большим пальцем через плечо и буркнул:
— Por aqui.
В приёмной две дамы барабанили по клавиатурам компьютеров. Стену за их спинами украшали большое суперреалистичное фото лесного ландшафта, венок в деревенском стиле с фальшивыми, сидящими на яйцах птичками и несколько детских рисунков. Одна из женщин спросила о цели моего визита, позвонила Гольдштейну и попросила подождать, показав на нишу в стене, достаточно большую, чтобы вместить пару кресел.
Я уселся в кресло и принялся разглядывать заключённое в рамку изображение глухой лесной тропы. Бронзовая табличка на рамке сообщала: «Вы нигде не бываете в одиночестве».
Голли Гольдштейн оказался высоким обаятельным мужчиной с серебряной шевелюрой и иссиня-чёрными бровями. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Мы обменялись рукопожатием, и он тут же выдал панегирик Рею Шоффлеру:
