Ознакомительная версия.
— Я очень рад, что вы позвонили.
— А я не думала, что вы согласитесь принять мой звонок.
— Я только что проснулся. Так вы там? В Лас-Вегасе?
— Да, — сухо ответила она. Ему показалось, что слово вырвалось у нее с каким-то тупым безразличием, словно щепка, упавшая на цементный пол.
— Ну и как там у вас? Чем занимаетесь?
Оливия испустила душераздирающий вздох:
— Не здорово.
— Что случилось?
— На вторую… нет — третью ночь я познакомилась с одним парнем. Он пригласил меня на вечеринку, где я наширялась до одури… В полном отрубе была.
— Химия? — осторожно осведомился он, сознавая, что их могут подслушать.
— Химия? — эхом откликнулась она. — А что же еще? «Дурь». Да еще смешали ее с каким-то дерьмом… Вдобавок меня, кажется, еще и изнасиловали.
— Что? — переспросил он, надеясь, что ослышался.
— Изнасиловали! — завопила она. — Это то, что случается, когда ты назюзюкаешься вдребодан и ни хрена не понимаешь, кто в тебя что засовывает. Поняли теперь? Или вы не знаете, что значит изнасилование?
— Знаю, — тупо ответил он.
— Ни хрена вы не знаете.
— Вам деньги нужны?
— А почему вы спрашиваете? Я же не могу с вами переспать по телефону. Даже подрочить не могу.
— У меня еще остались кое-какие деньги, — сказал он. — Я мог бы их вам выслать. Вот и все. Вот почему. У вас какой-нибудь адрес есть?
— Да, до востребования.
— Вы не снимаете жилье?
— Снимаю на пару с этим парнем. Только у нас все почтовые ящики взломаны. Но это фигня. Приберегите денежки для себя. У меня тут работенка имеется. А вообще-то плюну я на все и вернусь. Поздравьте меня с Рождеством.
— А что за работа?
— Гамбургерами в забегаловке торгую. В холле понаставили автоматов, так посетители всю ночь напролет дергают за ручки и жрут гамбургеры. Представляете? По окончании смены приходится отмывать и оттирать эти ручки. Они все заляпаны маслом, майонезом и кетчупом. И видели бы вы, что за народ здесь! Жирные все как свиньи. Дочерна загорелые или обгоревшие на солнце. А трахают все подряд, кроме разве что мебели. Ко мне и мужики, и бабы пристают. Слава Богу, мой парень по сексуальной озабоченности соответствует кусту можжевельника, не то мне пришлось бы… Впрочем, какого хрена я вам все это рассказываю? Я вообще даже понять не могу, зачем вам позвонила. В конце недели получу жалованье и уеду на фиг отсюда.
— Побудьте там месяц, — услышал он свой голос как бы со стороны.
— Что? — изумленно спросила она.
— Не пасуйте так быстро. Если уедете сейчас, то потом всю жизнь будете сожалеть, что так и не выяснили, из-за чего так мечтали туда попасть.
— Слушайте, вы в регби играли? Держу пари, что да.
— Меня даже мячи подавать не подпускали.
— Значит, вы ни хрена не понимаете.
— Я размышляю, не наложить ли на себя руки.
— Вы даже не… Что вы сказали?
— Что размышляю, не наложить ли на себя руки. — Он произнес это с ледяным спокойствием. Его больше не волновало ни разделявшее их расстояние, ни то, что их могут подслушать люди из телефонной компании, Белого дома, ЦРУ или ФБР. — Я пытаюсь кое-что сделать, но ничего не выходит. Должно быть, потому, что я уже слишком стар. Несколько лет назад случилась одна неприятность, но тогда я даже не подозревал, как она на мне отразится. Думал, переживу как-нибудь. Однако с тех пор становилось только хуже и хуже. Я уже заболел по-настоящему.
— У вас рак? — спросила она шепотом.
— Похоже, что да.
— Вы должны обратиться к врачам, выяснить…
— Это душевный рак.
— У вас просто мания величия.
— Возможно, — сказал он. — Впрочем, это не важно. Маховик уже раскручен, и механизм запущен. Одно только меня сейчас по-настоящему беспокоит. Порой мне вдруг начинает казаться, что я просто персонаж некоего скверного романа, автор которого уже заранее предрешил, кто какую роль играет и чем дело кончится. Мне проще думать так, чем валить все на Бога — за что он меня так наказывает? Нет, дело в этом скверном писателе; это он во всем виноват. Это он придумал, что мой сынишка погиб от опухоли мозга. Еще в первой главе. Самоубийство же, состоится оно или нет — ему место уже лишь перед самым эпилогом осталось. Совершенно идиотский роман. Дурнее некуда.
— Послушайте, — озабоченно промолвила она, — может, вам обратиться в какую-нибудь службу доверия…
— Там мне ничем не помогут, — ответил он. — Да дело и не в этом. Это я вам хочу помочь. Осмотритесь по сторонам, прежде чем решите все бросить и уехать. И с химией своей кончайте — вы ведь мне обещали…
— Нет, — перебила она. — Это только здесь так. В другом месте все будет иначе.
— Все места будут для вас одинаковы, пока вы сами не изменитесь. Когда вы сами относитесь к себе как к дерьму, вам и вокруг все дерьмом кажется. Поверьте — уж я-то это знаю. Газетные заголовки, даже рекламные щиты и плакаты — все мне кричат: «Смелей, Джорджи, вышиби себе мозги!» От всего этого сдохнуть можно.
— Послушайте…
— Нет, это вы послушайте! Спасайтесь, пока не поздно. Стареть — это все равно что ехать на машине по снегу, который с каждым ярдом все глубже и глубже становится. В конце концов вы увязаете по самую крышу, а колеса лишь беспомощно прокручиваются, буксуя на месте. И надеяться вам не на кого — никто вас не откопает. И это жизнь. Готовых рецептов вам не подарят. И ни один конкурс вы просто так не выиграете. И никто не будет сопровождать вас повсюду с камерой, чтобы запечатлеть каждый ваш шаг. Все только наблюдают, как вы барахтаетесь. Вот в чем закавыка. Понимаете?
— Но ведь вы даже не представляете, что здесь творится! — вскричала она.
— Верно. Но зато я слишком хорошо представляю, что творится здесь!
— Вы за мою жизнь не отвечаете.
— Я вам вышлю пятьсот долларов — на имя Оливии Бреннер, Лас-Вегас, почтамт, до востребования.
— Меня уже здесь не будет. Вам перешлют деньги назад.
— Нет, я не оставлю обратного адреса.
— Тогда лучше выбросьте их.
— Они вам пригодятся, чтобы найти работу получше.
— Нет.
— Тогда используйте их вместо туалетной бумаги, — отрезал он и положил трубку. Руки его дрожали.
Пять минут спустя телефон зазвонил снова. Телефонистка спросила:
— Вы примете звонок…
— Нет, — перебил он и положил трубку.
В тот день телефон звонил еще дважды, но звонили уже другие люди.
Около двух часов дня Мэри позвонила ему от Боба и Джанет Престон, которые почему-то всегда напоминали ему Барни и Вильму Флинстон[8]. Как он себя чувствовал? Прекрасно. Соврал, конечно. Что собирался делать вечером? Сходить в ресторан — отведать индейку. Опять соврал. А не хочет ли он лучше приехать к Престонам? У Джанет осталась куча всяких вкусностей. Нет, он не голоден. Правда, как ни странно. Поскольку он был уже навеселе, то вдруг ляпнул, что приедет к Уолтеру. Мэри обрадовалась. Спросила только, знает ли он, что к Уолтеру каждый приходит с собственной выпивкой? Он ответил, что это и ежу ясно, поскольку у Уолли иначе и не бывает, а она рассмеялась. Они распрощались, и он вернулся к неизменному коктейлю перед телевизором.
Телефон зазвонил снова уже в половине восьмого. К тому времени он был уже не просто навеселе, но почти в стельку пьян.
— Д-да?
— Доус?
— Доусс, — еле выдавил он. — А эт-та х-хтоа?
— Это Мальоре, Доус. Сэл Мальоре.
Он заморгал, тупо уставившись на свой стакан. Потом перевел взгляд на экран телевизора, где показывали какой-то дурацкий детектив про семейку, собравшуюся в канун Рождества у постели умирающего патриарха, в то время как кто-то поочередно убивал их всех. В самый раз к Рождеству.
— Мистер Мальоре, — старательно выговорил он. — С Рождеством вас, сэр! И наилучшие пожелания в Новом году!
— Если бы вы только знали, как я страшусь его наступления, Доус, — мрачно промолвил Мальоре. — В 1974 году страну захватят нефтяные бароны. Иначе и быть не может. Если не верите, посмотрите журнал моих продаж за декабрь. Только вчера я продал роскошный автомобиль «шевроле-импала» выпуска 1971 года всего за тысячу баксов. Представляете? За тысячу! За один год цены рухнули на сорок пять процентов. А вот «вегасы» того же года уходят за полторы тысячи, а то и за тысячу шестьсот. А что такое «вегасы», по-вашему?
Ознакомительная версия.
