Та схватила ее за плечо. Рами открыла глаза, но, словно не видя психолога, твердила:
Перестань… перестань… перестань…
Черноволосая женщина схватила штатив микрофона и рванула к себе.
Но тише не стало. Из груди Рами вырвался звериный рев. Привидения на полу будто вышли из транса, вздрогнули и отшатнулись.
— Умри! Умри! — И Рами, как дикая кошка, бросилась на психолога.
Они катались по полу, как приклеенные друг к другу, как два борца в последней, смертельной схватке. Ян слышал крик Рами, видел, как она рвет ногтями — но не Психобалаболку, а себя. По рукам ручьями текла кровь, она запачкала пол, одежду, лицо…
— Успокойся, Алис!
Йорген и еще один санитар оттащили Рами от психолога, но Рами продолжала кричать.
— Кончай греметь! — заревел Йорген.
Оказывается, все это время Ян, как загипнотизированный, продолжал выбивать бойкий четырехдольный ритм с синкопами на хай-хэте.
Он очнулся и опустил палочки, но Рами все равно кричала. Казалось, этому не будет конца. Санитары, заломив руки за спину, выволокли ее из комнаты. Крик постепенно затих где-то в коридоре, и наступила гробовая тишина.
— Теперь ты видишь? — Психобалаболка, стараясь успокоить дыхание, обратилась к коллеге. — Помнишь мой диагноз?
Так и закончился этот концерт. Ян долго еще сидел, не выпуская палочки из дрожащих рук. Потом взялся за большой барабан.
Паренек в джинсовой куртке с неуверенной улыбкой включил телевизор.
Ян отнес установку на склад. Хотел пойти в свою палату и взяться за рисунки, но его внимание привлекла закрытая дверь палаты Рами.
Он постучал.
Никто не отозвался.
Постучал еще раз.
— Ее там нет! — Высокий голос за спиной.
Он обернулся. Одно из привидений. Девочка.
— Что?
— Они забрали ее в Дыру.
— Дыру? А это еще что?
— Ну… там запирают, если кто буйный.
— А где это?
— В подвале. Там дверь, а на ней штук сто замков.
Дыра?
Ян прокрался в подвальное помещение. Длинные, пустые коридоры, но он все же нашел нужную дверь и постучал. И опять никто не ответил. Стальная дверь, по-видимому, поглощала все звуки. Но внизу он разглядел небольшую щель.
Он вернулся в палату, захватил бумагу и ручки. А что ей написать? Как подбодрить?
ХОРОШО СЫГРАЛИ! ЯН. Он написал записку и подсунул под дверь. Туда же ему удалось протиснуть и ручку.
Подождав несколько минут, он хотел уже уйти, как вдруг из-под двери выполз край листка.
Одно предложение:
Я — БЕЛКА. ТОЛЬКО У МЕНЯ НЕТ ДЕРЕВА И НЕТ ВОЗДУХА.
Он сел прямо под дверью и стал рисовать. Девушка с гитарой стоит на огромной сцене, а в зале полно людей, все с поднятыми руками. Постарался придать портретное сходство, огляделся, не подсматривает ли кто, сунул листок под дверь и ушел.
На следующее утро он услышал в коридоре какие-то звуки. Тяжелые шаги, громкие разговоры, потом хлопнула дверь в палате Рами.
Он дождался, пока все стихнет, вышел и осторожно постучал.
— Кто там?
— Ян.
Несколько секунд молчания.
— Заходи.
Он осторожно, очень осторожно, будто боялся сломать, приоткрыл дверь. У Рами было темно, но он уже к этому привык.
— Спасибо за рисунок.
— Пожалуйста.
Рами лежала на постели. Уставилась в потолок, а рядом с ней угадывалась свернувшаяся калачиком, как преданная собака, гитара.
В темноте Ян не видел, связана она или нет. Ему совершенно не было страшно, но он остался стоять у двери.
— Хорошо вчера получилось, — сказал он, потом подумал, что не так уж все было хорошо, и добавил: — Довольно хорошо.
Рами покачала головой:
— Мне нужно выбраться из Юпсика, они меня сломают… Ты же тоже хочешь выписаться?
Она подняла голову и посмотрела на него, блеснув в полутьме глазами.
Он кивнул, хотя это было неправдой. Он хотел бы остаться в Юпсике до конца учебного года. Есть, спать, играть в пинг-понг с Йоргеном и на ударных с Рами.
Она опять уставилась в потолок:
— Но сначала я ей отомщу.
— Кому?
— Психобалаболке. Той, которая меня сюда упекла.
— Я знаю…
— Но это не самое худшее… — Рами кивнула в сторону стола. — Пока меня не было, она украла мои дневники.
Может быть, и так. Толстая тетрадь, всегда лежавшая у Рами на столе, исчезла.
— Она об этом пожалеет. И она, и ее семья.
Разговаривал ли он вообще когда-нибудь с соседями? За все годы, что жил в съемных квартирах?
Ян такого случая не припомнил. Если и встречал кого-то в подъезде или на лестнице, дальше «здравствуйте» дело не шло. Никогда не останавливался «поболтать». Лестничная площадка — не клуб интересных встреч. А многоквартирный дом — кое-как приспособленное для жилья пустое место. О том, что оно не совсем пустое, свидетельствует разве что гулкое эхо открывающихся и закрывающихся дверей.
Но здесь, в Валле, он заговорил с одним из соседей. И охотно поговорил бы еще раз.
Вернулся домой от Ханны, положил книжки Рами на стол и мгновенно уснул.
Но сон не принес ему отдыха — проснулся с головной болью и тяжестью во всем теле, будто и не спал.
Неважно. Есть дела, которые он должен сделать, не откладывая.
Кое-как позавтракав, он взял пустую кофейную чашечку и спустился на два этажа.
В. ЛЕГЕН. Нажал кнопку звонка. Дверь долго, наверное с минуту, не открывалась. Нет дома. Но тут щелкнул замок, и Яна обдает запах трубочного табака и перегара. Седоволосый сосед смотрит на него пустым, ничего не выражающим взглядом.
— Доброе утро. — Ян широко улыбается. — Опять забыл купить сахар.
— Песок? — мрачно осведомляется сосед. Он узнал Яна, но не дал себе труда поздороваться.
— Любой, какой есть.
Леген молча берет у него чашку и исчезает, не приглашая зайти, Но Ян все равно заходит в темную прихожую.
Холщового мешка из Санкта-Патриции, что в тот раз валялся на полу, не видно, так что Ян собирается с духом и идет в кухню.
Сваленные в мойке грязные тарелки, на полу стоят группками бутылки и жбаны, серая пленка пыли и кухонного чада на окнах.
— Я, кстати, работаю в Санкта-Патриции, — говорит он в спину старику.
Тот не реагирует. Нашел наконец банку с сахаром и собирается отсыпать в чашечку.
— Вы ведь тоже там работаете?
Леген молчит, но Ян заметил короткий кивок. Или показалось? На всякий случай он продолжает:
— В прачечной, да?
На этот раз кивок более определенный.
— И давно?
— Двадцать восемь лет. И семь месяцев.
— Вот это да… Но теперь-то вы на пенсии?
— А то. Теперь делаю вино.
Вот зачем бутылки, жбаны и канистрочки… Запах, ударивший ему в нос на пороге, шел не от Легена, а от этих плохо отмытых емкостей.
— И… — Он думает, как бы понейтральнее сформулировать вопрос. — Вот это да! Двадцать восемь лет! Вы, наверное, помните каждый закоулок в клинике.
— Кое-что помню.
— Эта клиника, как старинный замок… Тайные подземные ходы и все такое, да? — Ян улыбается. То ли вопрос, то ли шутка. Понимай как хочешь.
Леген отставляет банку с сахаром и внимательно смотрит на Яна.
— Хотелось бы послушать рассказы про Санкта-Патрицию… — осторожно делает Ян следующий шаг.
— Это еще зачем?
— Я же работаю там… любопытно. Никогда, например, не бывал в отделениях. Палаты и все такое.
— Не бывал? А где же ты работаешь?
Ничего подходящего не приходит в голову, поэтому Ян говорит правду:
— В подготовительной школе.
— Какой школе? Нет у них никакой школы.
— Теперь есть. Для детей больных… ну, тех, кто лежит в больнице.
— Вон оно что… — Леген явно удивлен. Это для него новость. — Ну ладно. Сотня.
— Какая сотня? Детей гораздо меньше.
— Сто спенн. И я тебе все расскажу. Еще и вина получишь в придачу.
Ян согласен.
— Рассказывайте, — говорит он. — Деньги я принесу потом.
Старик тяжело опускается на стул и некоторое время молчит.
— Никаких тайных ходов там нет. Я, во всяком случае, не видел… а вот что есть, то есть…
Он ворошит газеты и квитанции на столе, извлекает карандаш и какой-то рекламный листок с чистой обратной стороной и начинает рисовать квадраты и прямоугольники.
— Это что?
— Прачечная. — Леген рисует стрелку. — Идешь в сушилку… ну, сушильную комнату. Там здоровенная дверь… идешь и идешь… но туда тебе не надо. Есть еще одна дверь, направо. На склад… — Он обводит один из прямоугольников с таким нажимом, что карандаш ломается. — И вот тут-то и можно подняться наверх.
— Лестница?
— Не-е. Не лестница. Старый лифт. Идет прямо в отделения. Но про него мало кто помнит.
Ян рассматривает небрежный рисунок со следами жира от рук Легена.
