И много других имен. Почти на каждой доске вырезано имя.
Я стою и читаю их одно за другим, пораженная тем, как много людей погибло на хуторе Олудден. И мне кажется, что они здесь, рядом со мной, на сеновале.
Больше всего мне хочется показать сеновал Маркусу.
Сумерки сгустились над сушей и морем.
Одинокий фонарь на повороте зажигался все раньше и раньше, и Йоакиму казалось, что весь день стоит ночь. Несмотря на это, Йоаким не прекращал работу по дому, пытаясь чувствовать гордость за то, что он сделал своими руками.
Первый этаж был практически готов. Обои наклеены, двери и окна окрашены, пол отшлифован, мебель — та, что была, — расставлена. Йоакиму следовало купить новую мебель, но денег не хватало, а работу он так и не начал искать. Пока в его распоряжении были только шкаф восемнадцатого века и столовый гарнитур. К потолку Йоаким подвесил большую хрустальную люстру, а на подоконниках расставил старинные подсвечники.
Фасадом Йоаким еще не успел заняться, да и денег не было, — но он надеялся, что предыдущие обитатели хутора на него не в обиде. Ему даже хотелось, чтобы они оценили плоды его трудов. Иногда ему казалось, что он слышит их шаги на втором этаже и голоса, шепчущие в пустых комнатах. Но только не Этель. Ей сюда вход воспрещен. Слава богу, она перестала являться Ливии во снах.
— Вы приедете ко мне на Рождество? — спросила мать Йоакима, когда он позвонил ей в середине декабря.
В голосе Ингрид слышно было волнение, и Йоакиму не хотелось ее разочаровывать.
— Нет, — поспешил он ответить, глядя в окно.
Дверь в коровник снова была открыта. Он ее не открывал.
Можно было, конечно, сказать себе, что это дело рук детей или дверь открыл ветер, но Йоаким знал: это был знак от Катрин.
— Нет?
— Нет, — повторил он. — Мы решили остаться здесь на Рождество. На хуторе.
— Одни?
«Нет», — подумал Йоаким, но вслух произнес:
— Одни. Если, конечно, мать Катрин Мирья не заглянет, но мы об этом еще не говорили.
— А вы не могли бы…
— Мы приедем на Новый год, — пообещал Йоаким. — Тогда и обменяемся подарками.
Рождество все равно будет мрачным, где бы он его ни праздновал.
Какой праздник без Катрин.
Рано утром Йоаким сидел в детском саду и смотрел, как дети отмечают День святой Люсии. Одетые в белоснежные наряды, с искусственными свечами в волосах, шестилетние девочки нервно улыбались своим родителям, снимавшим праздник на видео.
Йоакиму не нужна была видеокамера, потому что он никогда не забудет, как пели Ливия с Габриэлем. Он смотрел на детей и вертел на пальце обручальное кольцо, гадая, как счастлива была бы Катрин, будь она сейчас рядом.
На следующий день после праздника на остров налетел первый зимний шторм. Крупные градины ударяли в окна, грозя их пробить. В море бушевали волны, ломая хрупкий первый лед, успевший образоваться у берега, заливая каменную дамбу и закручиваясь в воронки около маяков.
Когда шторм был в самом разгаре, Йоаким позвонил Герлофу Давидсону, знавшему о погоде все.
— Кажется, начался первый зимний шторм, — сказал Йоаким.
Герлоф фыркнул в трубку, сказав:
— Это шторм? Нет, это не шторм. Шторм еще будет… И мне кажется, это случится еще до Нового года.
На рассвете ветер стих, и выглянуло солнце. Проснувшись, Йоаким обнаружил, что весь двор укрыт снежным покрывалом. Кусты под окном тоже оделись в белоснежный наряд, а у берега вода образовала ледяную кромку. За ней море быстро схватывало тонкой голубой пленкой льда, пронизанного черными прожилками трещин. Местами лед еще не схватился, и там зияли черные проруби. Прищурившись, Йоаким устремил взор на линию горизонта, но ее скрывал слепящий яркий свет.
После завтрака раздался телефонный звонок. Это была Тильда Давидсон, родственница Герлофа. Она сказала, что звонит по делу.
— Я хотела кое-что уточнить, Йоаким. Вы говорили, что никто не навещал вашу жену на хуторе. Но ведь она нанимала рабочих?
— Рабочих?
Вопрос был неожиданным, и Йоаким задумался.
— Я слышала, вы ремонтировали пол, — продолжила Тильда.
Теперь он вспомнил.
— Точно, — подтвердил Йоаким. — Но это было еще до моего приезда. Один парень приезжал шлифовать пол.
— Из Марнэса?
— Кажется, да. Фирму порекомендовал агент по продаже недвижимости. У меня где-то остался счет-фактура.
— В нем нет нужды. Вы помните, как звали работника фирмы?
— Нет, с ним общалась жена.
— Когда он у вас работал?
— В середине августа. За пару недель до того, как мы привезли мебель.
— Вы его видели?
— Нет. Только Катрин. Она уже жила здесь с детьми.
— И больше он к вам не заезжал?
— Нет, пол уже готов, — ответил Йоаким.
— Еще один вопрос. У вас не было незваных гостей осенью?
— Незваных? Что вы имеете в виду? — спросил Йоаким, думая только об Этель.
— Грабителей, — пояснила Тильда.
— Нет, слава богу. А почему вы спрашиваете?
— Много домов ограбили за осень.
— Знаю, читал в газетах. Надеюсь, вы поймаете воров.
— Мы над этим работаем.
Тильда положила трубку.
Следующей ночью Йоакима что-то разбудило.
Этель…
Тот же страх, что и раньше. Он поднял голову с подушки и посмотрел на часы. Двадцать четыре минуты второго.
Он запретил себе думать об Этель и прислушался. Может, Ливия снова кричит? Но в доме было тихо. Несмотря на это, Йоаким все же надел джинсы и кофту и вышел в коридор, не зажигая свет. Слышно было только тиканье часов, из спален детей не доносилось ни звука.
Тогда Йоаким прошел в прихожую и выглянул в окно. Одинокая лампа освещала пустынный двор. И тут Йоаким заметил, что дверь в коровник снова открыта. Не до конца. Всего на полметра. Но Йоаким был уверен, что хорошо ее закрыл.
Дверь нужно закрыть.
Обувшись, он вышел во двор.
Небо было чистым и звездным, и красный огонек на южной башне ритмично мигал в такт биения сердца Йоакима. Подойдя к коровнику, он заглянул внутрь. Там было темно как в могиле.
— Эй! — крикнул Йоаким в темноту.
Никакого ответа.
Или? Ему показалось, что он слышит какой-то слабый звук в сарае. В темноте он нащупал рукой выключатель на стене и щелкнул им. Бледный свет залил помещение. Йоаким хотел крикнуть еще раз, но передумал. Снова раздался звук. Тихий, но упорный.
Йоаким подошел к крутой лестнице. Света лампы не хватало для освещения сеновала, но это не остановило Йоакима. Он начал подниматься наверх.
Он уверенно прошел по сеновалу, обходя старые вещи на полу. Теперь он знал лабиринт наизусть. Надо будет здесь прибраться. Но не сейчас. Сейчас его интересовала дальняя стена в конце сеновала.
Оттуда доносился звук.
Йоаким встал перед стеной, но не успел он прочитать имена, как снова раздался звук. Йоаким посмотрел вниз на пол. Это мяукал Распутин.
Кот сидел у стены, облизывая лапы. Он удивленно посмотрел на Йоакима, помешавшего его туалету. Вид у кота был довольный. И понятно было почему. Он хорошо поработал ночью. Перед Распутиным на полу лежали десять маленьких коричневых крыс, с которыми он расправился незадолго до его прихода. Распутин выложил убитых крыс в один ряд вдоль стены.
Это было похоже на жертвоприношение.
— Люди слишком много тревожатся по пустякам, — говорил Герлоф. — Ныне службу спасения вызывают даже при виде гусей за бортом. Раньше люди были умнее. Если уж лодка отдалилась от берега и поднялся ветер, то, ничего не поделаешь, моряки просто заходили в ближайшую гавань, вытаскивали лодку на берег и спали, пережидая шторм. А как ветер стихнет, шли дальше.
Герлоф замолчал и погрузился в свои мысли. Тильда протянула руку и выключила диктофон, сказав:
— Хорошо. Правда, хорошо получилось, Герлоф?
— Да-да, хорошо, — признал старик.
Перед ним и Тильдой на столе стоял стаканчик глёгга.[7] Неделя выдалась снежная, и Тильда решила захватить с собой бутылку вина, чтобы согреться.
Она подогрела сладкое красное вино в кухне, добавила изюма и миндаля и на подносе отнесла глёгг в комнату Герлофа. Когда Тильда вошла и поставила поднос на стол, старик уже достал откуда-то бутылку настойки и плеснул немного в стаканы.
— Как ты будешь отмечать Рождество? — спросил Герлоф, когда они допили глёгг, и Тильда ощутила, как внутри нее разливается блаженное тепло.
— В тихом семейном кругу, — ответила молодая женщина. — Я поеду к маме.
— Это хорошо.
— А ты, Герлоф? Не хочешь поехать со мной?
— Спасибо за приглашение, но я лучше останусь здесь есть манную кашу. Дочери пригласили меня к себе, но я не выдержу такой долгой поездки.
За столом стало тихо.
— Еще что-нибудь запишем на диктофон? — спросила Тильда.
