— Но едва ли он имеется у русского парня из Бруклина. Из чего следует, что ключ не в снегу. Так с клиентом не поступают. Никто не станет просить богатого парня вечность рыться в снегу.
— Так где же он?
Все здание покрывали готические карнизы и лепнина. Прятать ключ на высоте глаз было бы слишком очевидным. Ричер обошел его по кругу и провел руками по всем плоским поверхностям, находившимся на высоте восьми футов над землей. Ничего. То, что находится выше, будет недоступно, если только русский не принесет с собой складную лесенку.
Ричер остановился и еще раз огляделся.
— Он должен находиться в каком-то определенном месте, — сказал он. — Скажем, на третьей позиции слева, после четвертого поворота направо.
— И что следует считать такой позицией? — спросил Петерсон.
— Дом, кровать, что угодно.
— А мы не сумеем взломать дверь при помощи монтировки?
— Это взрывостойкая дверь. Она способна выдержать мощную взрывную волну.
— Но мы же будем тянуть на себя, а не давить внутрь.
— После взрывной волны возникает зона вакуума. Сжатие и разрежение. Сжатие давит внутрь, а разрежение с такой же силой действует в обратном направлении. Таким образом, мы имеем очень прочную дверь.
— Тогда нам следует начать поиски, — сказал Петерсон.
— Какое у тебя счастливое число?
— Три.
— Тогда начни с третьего дома и посмотри под матрасом третьей койки.
— А откуда начинать считать?
Ричер немного помолчал.
— Еще один хороший вопрос. Передний ряд, скорее всего, слева. Впрочем, любая система отсчета является субъективной, а потому может сбить с толку. Есть только один объективный фактор — ближе и дальше.
— От чего?
— Отсюда, от запертой двери.
— Если считать, что ключ в доме.
— Он не в снегу и не в самом здании. Где еще он может быть?
Петерсон направился к ближайшему домику. Первому в заднем ряду, напротив второго в переднем. Тому самому, с которого Ричер начал утром. Дверь не была заперта. Петерсон толкнул ее и вошел. Ричер и Холланд последовали за ним. Занавески из мешковины остались на окнах. Все, что можно было унести, исчезло. Осталось лишь двенадцать коек, на которых лежали полосатые синие матрасы. Дом выглядел брошенным и грустным.
Но здесь было тепло.
Парафиновый обогреватель был выключен, но еще не остыл. Ричер снял перчатки и протянул к нему руки. Часа через три он будет чуть теплым, а еще через три — холодным как лед, но сейчас Джек получал удовольствие, грея руки. Стенка обогревателя до сих пор оставалось такой горячей, что до нее нельзя было дотронуться. Сочетание чугунного литья и недавно сгоревшего углеводорода оказалось замечательной штукой.
— Давайте, вы поищите в других местах, — предложил Ричер, — а я останусь здесь.
— Если повезет, они все окажутся одинаковыми.
Так и вышло. Втроем они направились в последний домик и увидели ту же картину: пустые комнаты, голые кровати, теплые обогреватели. Они проверили каждый матрас, каждую койку, каждый уголок. Даже заглянули в бачок туалета. Поискали расшатанные половицы и простучали стены в надежде обнаружить полый участок.
Ничего.
Было без пяти три дня.
Осталось тринадцать часов.
Затем они обыскали кухню. Ричер считал, что тут шансов даже больше. Кухню ни с чем не перепутаешь. Она одна на весь лагерь. Нечто более определенное, чем первый или последний дом. Но ключа там не было. Кувшины с мукой, сахаром и кофе все еще стояли на полках, практически пустые — в них невозможно было что-то спрятать. Не оказалось ключа и за полками, его не приклеили пластырем к нижней поверхности столов и не спрятали среди груды мисок.
После кухни они пошли обратно к каменному зданию, заходя в каждый дом. С каждым разом получалось все быстрее — к тому же дома были одинаковыми. Теперь они могли бы обыскать их с завязанными глазами или во сне. Но результат оставался неизменным. Они ничего не нашли.
Наконец они оказались в домике, ближайшем к каменному зданию, но тянули с обыском, потому что это был последний шанс. Ричер подошел к обогревателю, потом направился к последней постели в правом ряду.
— Здесь сегодня утром сидела девушка, — сказал он.
Холланд подошел к нему.
— Какая девушка?
— Байкер, лет девятнадцати или двадцати. Она единственная находилась в доме, а не снаружи. Остальные работали на расчистке снега.
— Она была больной?
— По-моему, она выглядела совершенно нормально.
— А дверь в дом была заперта?
— Нет.
— Может быть, она охраняла ключ. Это была ее обязанность.
— Вполне возможно. Но где она могла его оставить?
— А как она выглядела?
— Высокая стройная блондинка, как и все вы.
— Ты думаешь, она была местной?
— Метамфетамин лучше производить в сельской местности. — Потом Джек подумал: «Высокая стройная блондинка». — А сотовый здесь ловит сигнал?
— Конечно, — ответил Холланд. — Здесь плоская местность. Для ветра, пыли и электромагнитных волн тут настоящее раздолье.
— Позвольте мне воспользоваться вашим сотовым телефоном.
Холланд протянул ему телефон, и Ричер набрал номер, который помнил наизусть.
— Да?
— Аманду, пожалуйста.
Щелчок, гудение.
— Проклятье, где тебя носит? — сказал голос.
— Что? Ты теперь моя мать?
— Я пыталась с тобой связаться.
— Я нахожусь на базе ВВС. Пытаюсь пробраться внутрь. Ищу ключ. Мне нужно знать двадцать лучших мест, где можно спрятать небольшой предмет.
— Щель видеомагнитофона, чайник, туфля, внутри телевизора, в отделении для батарейки транзисторного приемника, в книге с вырезанными страницами, в сиденье машины, в бруске мыла, в тюбике с жидким сыром.
— Но их только девять. Ты безнадежна.
— Дай мне время.
— Здесь таких вещей нет.
— А что есть?
Ричер прошелся по домику, описывая все, что видит.
— Бачок туалета, — предложил голос.
— Уже проверяли.
— Рваный матрас?
— Нет.
— Отошедшие половицы?
— Нет.
— Тогда сожгите все и просейте пепел. Ключ ВВС сделан из того же материала, что и боеголовки. Пожар он наверняка переживет.
— Зачем ты меня искала?
— Потому что я знаю, что это за место.
Петерсон и Холланд слышали ее голос, доносящийся из сотового телефона, и подошли поближе. Ричер присел на койку девушки-байкера.
— Там построили приют для сирот, — продолжал голос в телефоне.
— Под землей? — спросил Ричер.
— Это было пятьдесят лет назад. В разгар холодной войны. Все сходили с ума. Мой приятель отправил мне досье. Предсказания о потерях были чудовищными. Считалось, что у Советов сотни ракет. Если они сделают полный запуск, им не хватит целей. Мы просчитывали разные сценарии, получилось, что все зависело от дня недели и времени года. В субботу, воскресенье или каникулы урон будет примерно равномерным среди всех слоев населения. Но в учебные дни, когда взрослое и детское население физически оказываются в разных местах, результат будет иным. Родители будут на работе, а дети, возможно, в убежище под школами.
— Или под партами, — сказал Ричер.
— Так или иначе, — продолжал голос, — но через две недели после запуска ракет соотношение выживших и погибших среди взрослого и детского населения изменится. Погибнет гораздо больше детей. Один парень из палаты представителей зациклился на этой мысли. Он хотел создать места, куда можно было бы отправить детей. Вот его план: некоторые местные аэропорты должны продолжать функционировать, оттуда он собирался отсылать детей в удаленные районы. Там следовало построить радиационные укрытия и жилые помещения. Он обратился в ВВС. Почесал им спинку, а они почесали спинку ему. Он сам был родом из Южной Дакоты — там и началось строительство.
— В местных сплетнях речь идет о скандале, — сказал Ричер. — А строительство приюта не тянет на скандал.
— Ты не понимаешь. Предполагалось, что взрослых не останется. Может быть, пара больных или умирающих пилотов. Несколько замученных бюрократов. Идея состояла в том, что детей выпустят из самолета и оставят одних, чтобы они заперлись под землей и попытались выжить. Самостоятельно. Как дикие животные. Не самая приятная картина. Психологи заявили, что возникнет племенной строй, начнутся драки, убийства, возможно, каннибализм. Средний возраст спасшихся должен был составлять семь лет. Потом психологи поговорили со взрослыми, и выяснилось, что те больше всего на свете боятся, что они умрут и детям придется жить без них. Они хотели знать, что все будет в порядке, что у детей будут врачи, медсестры и чистые простыни. Они не желали слышать, как будет на самом деле. В результате после множества споров приняли решение отказаться от этой затеи как противоречащей гражданской морали.
