Ознакомительная версия.
— Мы на квартиру пришли. Там жила баба, которая знала человечка, который мог нас вывести еще на одного человечка. Как обычно, в общем. Звоним в дверь. Бабский голос: «Кто это?». Полиция, говорю, откройте. Она тут ойкнула как-то. И сразу выстрел. Мы опомниться не успели, и — бабах! Прямо через дверь. Нас двое было, я и Иваныч. И повезло как — пуля между нами прошла. Прям посередине. Я рукой почувствовал жар, когда она пролетела и ошпарила кожу. Зато щепки всю рожу расцарапали.
Халилов выбросил окурок в окно, за которым, нарушая гробовую тишину, шелестел дождь, и сразу же поднял стекло.
— Мы за стволы. Я в дверь стреляю. Пять раз, как потом посчитали. Отстрелил замок, ногой е… нул и высадил ее. Ору: «Лежать, полиция!». Все дела, короче. А на полу в прихожке эта баба лежит и корчится. Рожа красная вся, хрипит. Чувак ей кулаком в солнышко двинул, хорошо так двинул, она чуть не отключилась. Потом понятно стало — чувак думал, что это она нас как-то навела на него. Чувак в розыске был. А мы там совсем по другим делам оказались. Судьба-злодейка, мать ее за ногу…
Все ждали продолжения. Даже парнишка с кадыком оторвался от созерцания залитой водой пустынной улицы и уставился на подголовник кресла, в котором сидел Халилов.
— Ну, и что дальше? — не выдержал Поляков.
Халилов вздохнул.
— Чувак в окно сиганул. Второй этаж был, невысоко. Я к окну подбегаю — а вот он, тварь, в траве. Вскакивает и улепетывает. Ору: «Стой, стрелять буду!». Он бежать. Я выстрелил. Не попал ни хрена, правда.
Коротов хмыкнул:
— И стоило огород городить?
Халилов хмуро покосился на напарника и после паузы продолжил:
— Я назад побежал. Выбегаю из квартиры. А на полу, прямо на площадке, Иваныч лежит. В луже крови. Хрипит, корчится, а в глазах… Оказывается, пока я в дверь стрелял, эта паскуда внутри тоже еще раз жахнула. А я даже не понял ведь сразу. Думал, Иваныч за мной бежит, что он рядом. А он кровью истекает. Ему в живот пуля вошла.
Коротов помрачнел. Парнишка с торчащим кадыком громко сглотнул и снова отвернулся к окну.
— Живой? — спросил Поляков. — Иваныч твой — живой?
— Инвалидность. Кишечник в двух местах, селезенка, желудок. Очень хреновое ранение. Чуть выше пуля бы вошла — и только селезенку зацепила бы. Чуть ниже — только кишка. А тут… Внутренние кровотечения большие. Его чудом с того света вытащили. Но он инвалидом остался, — Халилов задумчиво покачал головой. — Только в кино показывают, как после перестрелки наш брат мужественно заклеивает рану пластырем, а потом обнимает свою подружку с фигурой, как у топ-модели, и они вдвоем уходят к закату. А на деле мы — герои боевиков до первой крупной перестрелки. Она же и последняя. Ты или двухсотый, и вокруг тебя стоит почетный караул, а твоей жене говорят, каким ты славным парнем был. Или инвалид, как Иваныч. Или ты восстанавливаешься, но навсегда остаешься тем парнем, мимо которого однажды прошла смерть. И тогда, как правило, ты начинаешь бухать. Потому что смерть, которая проходит мимо — она меняет в тебе очень многое. Ты больше не такой, как раньше.
Ему никто не ответил. Катя вспоминала, сколько раз смерть проходила мимо нее, пусть в нее никогда никто и не стрелял. В последние недели смерть дышала рядом, иногда Кате казалось, что она слышит это дыхание. Это было невыносимо.
А потом у Полякова снова зазвонил телефон. Выслушав собеседника, он бросил короткое «Понял» и затем взялся за рацию:
— Итак, народ. Мяч в корзине. Геолокация мобильника показала, что объект находится в той самой точке, куда мы собираемся выдвигаться. Так что начинаем. Мы и группа два на позиции. Группа три, ждите сигнала и подключайтесь. С богом.
Коротов дернул рычаг передач. Машина тронулась с места и выползла на улицу. Вспыхнули фары, заливая тусклым светом дребезжащее от почти непроницаемой стены усилившегося на глазах дождя асфальтовое полотно.
Где-то позади также мелькнул свет — вторая машина с операми пришла в движение. Им предстояло окунуться в дебри Ямы другим путем и в конечном итоге оказаться позади логова бандитов.
Через 50 метров Коротов осторожно выкрутил руль, и автомобиль свернул с асфальта на уходящую вниз грязную и вязкую дорожку. Машина была с полным приводом, но рисковать Коротов не хотел, и сейчас она медленно и осторожно пробиралась по извилистой улочке вниз, к сердцу Ямы. Это была не проезжая часть, а настоящее болото. Но вместе с тем — одна из немногих улиц поселка, по которым вообще был способен проехать автомобиль. Маршрут во время подготовки операции прокладывал Поляков, знавший здесь все тропы.
— Сейчас налево, — как заправский штурман бросал он Коротову, вглядываясь вперед, на темные силуэты погруженных во мрак домов. — Да выруби ты дальний свет уже! Так, здесь прямо. На следующем повороте… Черт, где он? Не видно ни хера… А, вон, видишь? Там направо.
Минут через 10 впереди всплыл невысокий пригорок, облепленный домишками. Его правый склон был занят длинный забором, за которыми виднелось дрожащее зарево от окон расположенного в глубине двора дома. Перед воротами стояли два черных внедорожника — «Форд» и «Пежо».
Коротов притормозил напротив ворот, почти прижавшись к палисаднику стоящего по другую стороны улочки обветшалого домика с закрытыми ставнями, выкрашенного в ядовитый желтый.
— Мы на месте, — бросил Поляков в микрофон рации. Сквозь хрип и помехи — здесь, в Яме, радиосигнал заметно ухудшился — донесся голос опера из второй группы:
— Тоже добрались. Ну что, выдвигаемся?
— Да. Осторожно и без палева. Кипиш начинаем по сигналу. Отбой.
Поляков спрятал рацию в карман, натянул капюшон на голову. Протянув руку над ногами Кати, хлопнул по колену взволнованного парнишку с выпирающим кадыком:
— Артем, держи ухо востро. Свою задачу ты знаешь. Ты здесь, чтобы следователь не осталась одна. Охраняй ее и никуда не высовывайся.
— Я понял, — сглотнул парнишка.
Поляков кивнул остальным. Захлопали дверцы, и вот трое оперов оказались снаружи — увязая в грязи и горбясь под потоками бьющего с небес ливня. Катя пододвинулась к окну, провожая их тревожным взглядом. Силуэты в дождевиках побежали к воротам дома. У ворот они застыли, пригнувшись. Катя прищурилась и разглядела, что один из них — кто именно, видно уже не было — приник к замку деревянной калитки около ворот, пытаясь вскрыть его.
В это самое время где-то за территорией дома еще четверо оперативников — в дождевиках, бронежилетах и с пистолетами — точно так же пробирались к забору, ограждавшему логово бандитов. Они должны были перемахнуть через забор и на полусогнутых, прижимаясь к земле и прячась за кустами и хозяйственными постройками, пробраться к дому с тыла.
Парнишка — теперь Катя знала его имя, Артем — взялся за дверцу. Катя опешила: неужели он собирается к остальным? Но это была ложная тревога: Артем обошел машину, держась за капюшон, и плюхнулся за руль. Теперь он сидел прямо перед ней.
— На всякий случай, — пояснил Артем.
Он нервничал и не мог это скрыть. Парня едва не колотило. Катя почему-то решила, что обязана его утешить.
— Все будет хорошо. Нас много, и эти упыри нас не ждут.
Упыри, как выразилась Катя, действительно не ждали гостей. Но во всем остальном она страшно ошибалась.
Где-то Поляков слышал мысль о страхе, и эти слова почему-то отпечатались в его памяти. Когда человек знает об опасности, ждущей его, это не самое страшное. Столкнувшись с неизбежным испытанием, мы встаем перед выбором — либо подчиниться страху и убежать или уповать на помощь, либо вопреки страху вступить в бой. Самый же жуткий страх — страх перед опасностью неведомой. Человечество в целом и каждый индивид в отдельности непременно сталкивается с ним — рано или поздно. Какой враг притаился в темноте? Кто поджидает тебя за поворотом? Что находится там, после смерти? Если подумать об этом, становится понятно: опасность, о которой ты знаешь — уже не опасность. А вот опасность неведомая… Это и есть настоящее испытание. Лицом к лицу. Конец иллюзиям. Именно тогда человек понимает, кто он есть на самом деле.
Сейчас Поляков знал, что его ждет. Он был в этом уверен.
Но и это была очередная иллюзия.
…Коротов вскрыл замок и осторожно отворил калитку. Заглянул внутрь. Дом представлял собой вытянутую, уходящую вглубь двора конструкцию с каменными побеленными стенами и окнами в синих рамах. Ставень не было. За окнами сиял свет и гремела музыка. Коротов кивнул и первым шагнул внутрь. Поодиночке все трое пробрались во двор и, сложившись почти вдвое, держа оружие наготове, стволами вниз, и расходясь в широкую линию, побежали к дому. Под ногами чавкала грязь. На полпути Коротов и Халилов юркнули под прикрытие невысокого куста, трепетавшего под потоками воды. Поляков присел за бочку, брошенную кем-то в центре двора. Он переглянулся с операми и сквозь толщу дождя разглядел, как они кивнули.
Ознакомительная версия.
