— Что за церемония?
— Ритуал трансмутации. Мэг ассистировала ему. Я был свидетелем. Джонни снимал номер в "Уолдорфе", там он всегда держал свободную комнату для исполнения обрядов. Горничные считали, что он занимается в ней вокалом.
Окна были завешаны темными велюровыми шторами. Солдата раздели, уложили спиной на резиновый мат и привязали. Джонни выжег пентакль у него на груди. По углам комнаты дымились на жаровнях ароматические воскурения, но запах горелой плоти был намного сильней…
Потом Мэг вынула из ножен кинжал, — девственный, ни разу еще не побывавший в деле. Джонни благословил его на иврите и на греческом, произнося незнакомые мне молитвы, — я не понял там ни слова. Закончив, он омыл лезвие в алтарном пламени и сделал глубокие надрезы поперек сосцов солдата. Окунув кинжал в кровь паренька, он начертил им круг на полу рядом с телом.
Затем снова прозвучали заклинания, которых я не понял. Хорошо помню запахи и пляшущие тени. Мэг пригоршнями бросала в огонь химикалии, и языки пламени становились то зелеными и синими, то фиолетовыми и розовыми. Это завораживало.
— Похоже на цирковое представление. Что случилось с солдатом?
— Джонни съел его сердце. Он вырезал его так быстро, что оно еще билось, когда он пожирал его. Это было концом ритуала. Может, он и в самом деле заполучил душу парня, хотя для меня он по-прежнему остался Джонни.
— Какой прок ему от убийства солдата?
— Он задумал при случае скрыться из виду и затем "всплыть" в качестве солдата. Он давно уже прятал в тайнике деньги. Предположительно, Великий Сатана не должен был почувствовать разницу. Но, к сожалению, ему не удалось замести следы. Его отправили за океан раньше, чем он успел это сделать, а существо, что вернулось домой вместо него, не помнило даже собственного имени, не говоря уже о заклятьях на иврите.
— И тут в игру вступила твоя дочь.
— Верно. Прошел год, и Мэг потребовала, что мы помогли ему. Я выложил деньги для подкупа доктора, и мы высадили Джонни на Таймс-сквер в канун Нового года. Мэг настояла на этом. Это было "начальной точкой", — последним местом, которое запомнил солдат, прежде чем Джонни опоил его.
— Что случилось с телом?
— Они расчленили его и скормили куски охотничьим собакам в моей деревенской псарне.
— Что еще ты помнишь?
— Пожалуй, больше ничего. Разве что шутки Джонни. Он высмеивал свою жертву, говорил, что бедняге здорово не повезло. Его послали, чтобы завоевать Оран, и кто же, в конце концов, подстрелил его? Долбаные французы! Это казалось Джонни очень забавным.
— Так это был Оран! — Схватив Круземарка за рубашку, я ударил его о лесенку. — Как звали солдата?
— Не знаю.
— Ведь ты был в той комнате!
— Я не знал об этом ничего до самого ритуала. Я лишь свидетельствовал.
— Ну так тебе сказала об этом дочь!
— Нет, не сказала. Она сама не знала. Это входило в магию ритуала. Только Джонни мог знать настоящее имя жертвы. Кто-то, кому он доверял, должен был хранить для него эту тайну. Он запечатал жетоны солдата в древнюю египетскую каноническую вазу и отдал ее Мэг.
— Как она выглядела?! — Я едва не придушил его. — Ты видел ее хоть раз?
— Много раз. Мэг держала ее у себя на столе. Она была из алебастра, белого алебастра, с трехглавой змеей на крышке.
Я торопился. Плотно прижимая 38-ой калибр к ребрам магната, я отомкнул браслеты и засунул их в карманы куртки.
— Не шевелись, — предупредил я, отступая к открытому проему и направляя револьвер ему в живот. — Даже не дыши. Круземарк потер кисть.
— А как насчет пленки? Ты обещал мне пленку!
— Извини. Я лгал насчет нее. Когда общаешься с типами вроде тебя, приобретаешь плохие манеры.
— Я должен получить эту пленку.
— Ага, знаю. Мечта шантажиста сбывается.
— Если тебе нужны деньги, Энджел…
— Можешь подтереть задницу своими вонючими деньгами.
— Энджел!
— До встречи, хозяин. — Я шагнул на дорожку в тот миг, когда мимо загремел поезд на пригород. Мне было наплевать, видел меня машинист или нет. Единственной ошибкой было то, что я убрал в карман "смит-и-вессон". Все мы иногда делаем глупости.
Я не слышал, как меня догонял Круземарк, пока он не схватил меня за глотку. Я недооценил его. Он был опасен и силен, как дикий зверь, невероятно силен для своего возраста. Дыхание рвалось из него короткими злыми толчками. Он был единственным из нас двоих, кто дышал.
Даже обеими руками я не мог разбить его смертельную хватку. Просунув ногу меж его ног, я зацепил его за лодыжку и дернул. Мы оба потеряли равновесие и упали прямо на движущиеся вагоны. Мощный удар отбросил нас друг от друга, как тряпичных кукол, отшвырнув меня к стене.
Круземарк ухитрился остаться на ногах. Мне не столь повезло: разметавшись на пыльной дорожке, как пьяный, я следил за мчавшимися мимо моего лица железными колесами. Поезд пронесся мимо. Круземарк намеревался пнуть меня в голову, но я поймал его ногу и дернул вниз. Я уже получил свою долю ударов ногами на неделю вперед.
Лезть за револьвером было поздно. Круземарк сидел на дорожке лицом ко мне, я прыгнул на него и ткнул кулаком ему в шею. Он крякнул, как жаба, попавшая под каблук. Я ударил снова, сильнее, и почувствовал, как нос его проседает под кулаком, словно гнилой плод. Он ухватил меня за волосы, прижимая мою голову к своей груди, и мы принялись топтаться на дорожке, яростно размахивая руками и пинаясь.
Наш бой не укладывался ни в какие "честные рамки". Маркиз Квинсберри его бы не одобрил. Круземарк повалил меня наземь и схватил жесткими ладонями за глотку. Не в силах разжать его тренированные ладони, я поддел правой рукой его подбородок и попытался отогнуть ему назад голову. Трюк не удался, поэтому я просто ткнул ему большим пальцем в глаз.
Это сработало. Вопль Круземарка заглушил даже шум грохочущего по туннелю поезда местной линии. Его хватка ослабла, и я вырвался, жадно глотая ртом воздух. Я отбил прочь его шарящие руки, и мы вновь покатились по рельсам. Очутившись над ним, я услышал, как ударилось его голова о шпалу. Для верности я добавил ему коленом в пах. В старике почти не осталось боевого задора.
Я встал и пошарил в кармане в поисках "смит-и-вессона". Револьвер исчез, потерявшись в схватке. Услышав хруст угольной крошки, я насторожился и увидел, как темная фигура Круземарка, пошатываясь, поднимается на ноги. Он бросился ко мне и, сильно размахнувшись, выдал правой. Шагнув навстречу, я припечатал его дважды поддых. Он был жилист и крепок, но я знал, что ему больно.
Приняв плечом почти безобидный удар левой, я ткнул кулаком правой ему в лицо — прямо в надбровную кость. Это было все равно что ударить каменную стену. Рука онемела от боли.
Впрочем, удар нисколько не замедлил Круземарка. Он лез напролом, жестко и коротко работая кулаками. Я не мог блокировать все его удары, и он ужалил меня пару раз, пока я нашаривал в куртке наручники. Я использовал браслеты как цеп, ударив его слева направо поперек лица, и звон стали о кость показался мне сладкой музыкой. Я ударил еще раз, повыше уха, и он, хрюкнув, рухнул навзничь.
Резкий вопль магната эхом разнесся по истекающему влагой тоннелю и замер, напомнив звук падения тела с огромной высоты. В темноте гигантской мухой загудело электричество. Рельсы.
Я не стал прикасаться к телу. Было слишком темно, чтобы разглядеть его как следует, и я отступил на безопасную дорожку. При свете далекой лампочки, я смутно видел силуэт его фигуры, распростершейся поперек рельсов.
Вернувшись к дверному проему, я поискал возле лесенки кожаный саквояж. Из него на меня уставилась оскаленная львиная маска из папье-маше. Под скомканным черным плащом я нашел маленький пластиковый фонарик. Вот и все. Я шагнул назад, в тоннель, и включил его. Круземарк лежал съежившись, словно кучка старой одежды, с застывшим в агонии лицом. Невидящие глаза уставились на бегающие рельсы, а разинутый рот замер в беззвучном вопле. Спираль едкого дыма поднималась над его сожженной плотью.
Я стер свои отпечатки с ручки и бросил саквояж рядом с телом. Маска выпала из него на угольную крошку. Посветив лучом фонарика на дорожку, я нашел свой револьвер у стены — он лежал в нескольких футах от меня. Я поднял его и сунул в карман. Костяшки правой руки мучительно болели, но пальцы двигались, и я знал, что они не сломаны. Хотя нельзя было сказать то же самое о "лейке". В глубине линз появилась паутина крошечных трещин.
Я проверил свои карманы. Все было на месте, не считая кожаного талисмана Эпифани. Он потерялся в драке. Я немного поискал, но не нашел его. Сейчас были дела поважнее. Освещая путь фонариком Круземарка, я заспешил по дорожке, предоставив миллионера-судовладельца очередному поезду, который расчленит его. Сегодняшней ночью крысы угостятся на славу.
