— Не двигайся!
Замираю. Как полицейским удалось догнать меня? В это невозможно поверить — они были слишком далеко. Пытаюсь сохранять спокойствие.
— Кто вы?
— Я тот, у кого в руках ружье, сынок. А кто ты?
Значит, фермер. Вероятно, я оказался на его земле. Поворачиваю голову и вижу забор — вот обо что я ударился. Забор вокруг его поля или вокруг дома?
— Я не грабитель. И никому не хочу причинить вреда. Я попал сюда случайно, по пути на другую ферму.
— Случайно с целой сворой полицейских, которые гонятся за тобой, — усмехается он. — Так вот, мешок с дерьмом, если ты проник сюда, чтобы убить кого-нибудь из нас, то я прикончу тебя на месте…
— Убить? — мотаю головой, глядя в грязь. — Зачем мне кого-то убивать?
— Мы законопослушные граждане, — продолжает он. — Не позволим, чтобы нас задирали, и непременно сдадим тебя полиции. А теперь вставай.
— Мы? — Слышу, как приближаются полицейские.
Теперь вижу фермера: джинсы, темная куртка и шляпа. Лицо — размазанное пятно.
Он в удивлении опускает ружье:
— Неужели… Неужели это вы?
— Узнаете меня?
— Это вы! Столько лет прошло, но вы все же вернулись!
Удалось! Он протягивает руку, прикасается к плечу. Ощущаю электрический разряд — безболезненный и до странности знакомый.
— Наконец-то вы снова дома. — Он поворачивает голову, и я вижу, как воздух вокруг нее рябит и искажается. — Питер, созывай совет! Скажи им, что доктор Ванек вернулся!
Делаю шаг назад, смятение повергает в прах мои надежды.
— Кто?
Он внимательно смотрит на меня:
— Амброуз Ванек. Ведь это вы, разве нет?
Невозможно. Прикасаюсь к своему лицу — оно на месте. Черты вроде бы мои. Что сделает фермер, если скажу, что я кто-то другой? Ружье по-прежнему при нем. Делаю еще шаг назад, но полицейские все ближе. Их голоса громче, свет — ярче. Они почти на краю поля. Снова смотрю на безликого фермера:
— Откуда вы меня знаете?
Он подается ко мне:
— Вы еще… не полностью здесь? Вы контролируете себя?
Контролирую себя? Ванек говорил в машине, что хочет завладеть моим телом и контролировать его.
Возможно, а скорее наверняка, это происходит у меня в голове. Мозг из ничего сконструировал весь этот сценарий, взяв бредовые претензии Ванека и сплетя их в бессмысленное, но в то же время единое целое. Не могу сказать, реальность это или нет, потому что нет точки отсчета, внешних данных, которые задали бы контекст. Отдал бы что угодно, лишь бы все это оказалось дурным сном. Чтобы сейчас проснуться в больнице Пауэлла, съесть тарелочку овсяной каши, поиграть с Линдой в продавца и покупателя. Вернуться к прежней жизни. Она, эта жизнь, была ужасна, я ее ненавидел, но она принадлежала мне! При правильном лечении она была бы моей всегда. Единая устойчивая реальность без всяких монстров, без убийств и заговоров, которую я не отдал бы никому.
Больше не буду убегать. Я пришел сюда, чтобы найти ответы.
Киваю фермеру:
— Контролирую. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Можете спрятать меня?
— Конечно. — Он тащит меня к забору. — Скорее! Они не могут пройти на территорию без ордера. Ах, доктор, это так здорово! Вы должны увидеть лагерь — нам удалось многого добиться!
«Многого». Это заявление предполагает перемены; он думает, что я был здесь прежде. Не об этом ли говорил Ванек, настойчиво призывая вспомнить события двух потерянных недель? Что, если Ванек в самом деле завладел моим телом и заявился сюда? Это могло бы объяснить, почему меня называют его именем. Потом, когда полиция нашла нас, мы выпрыгнули из окна, а на сеансе томографии личность Ванека случайно стерли. Медицинская процедура снова сделала меня главным. Могло ли это случиться? Возможно ли такое вообще?
Мы перебираемся через забор, и я улыбаюсь фермеру. По другую сторону очень плотно растут высокие деревья с густыми кронами.
— Вам удалось многого добиться всего за несколько месяцев?
Он останавливается в удивлении, наклоняет голову:
— За несколько месяцев?
Теперь я удивлен еще больше:
— А разве больше времени прошло?
— Вероятно, в вашем несвободном состоянии это и могло показаться парой месяцев. Но на самом деле гораздо больше.
Едва услышав ответ, я понимаю, что знал его заранее. Но все равно уточняю, хотя и не без страха:
— И сколько же?
— Двадцать лет.
Двадцать лет. Фермер говорит не о недавнем посещении, он ведет речь обо мне, о Майкле Шипмане. Это ферма, на которой жил Милош Черни. Сюда привезли мою похищенную мать, здесь ее и убили. Здесь родился я.
Он думает, что я был Ванеком, еще даже не став самим собой.
— Покажите, — говорю я. — Покажите мне все.
Никаких сомнений, в меня что-то внедрили. А именно Ванека. Потом ждали двадцать лет, когда он начнет контролировать мое тело. Так происходило прежде, так происходит и сейчас с другими, а меня спасла… шизофрения! Нарушение химического баланса в мозгу. Забавно.
Насколько велик их План? Сколько еще людей они собираются подчинить… И что именно подчиняет нас? Что такое доктор Ванек? Что бы за этим ни стояло, я должен все выяснить и остановить их.
— Быстрее, — торопит он, — нас почти догнали. — Прыгаю с забора, и внизу меня встречает другой безликий; его лицо — еще одна размытая маска. — Отведи его к Элли. Я займусь полицией.
— Доктор, идемте, — говорит безликий, кладя ладонь мне на руку. При этом я ощущаю странную знакомую вибрацию. — Меня зовут Питер. Элли будет очень рада вас видеть.
Он аккуратно ведет меня через заросли, отклоняя ветки, чтобы я мог пройти.
За спиной раздается властный крик:
— Слышишь, ты! Кто только что перебрался через забор?
— Это частная собственность, — спокойно отвечает фермер. — Она принадлежит организации «Дети Земли» и законным образом управляется ими. Вы не имеете права входить сюда.
— Мы кое-кого ищем. Похоже, он прошел здесь.
— Здесь нет никого, кроме наших братьев и сестер по вере.
— В таком случае один из ваших братьев — беглый преступник!
— Боюсь, я не понимаю, о чем вы говорите.
— Мы получим ордер и вернемся, — доносится другой голос.
Все стихает, и мы с Питером пробираемся между деревьями к расположенной за ними жилой зоне, дома стоят рядами, не бараки или хижины, а именно дома, — все они простые и одинаковые. Окна темны, во дворах никого. Нигде ни света, ни звука. Еще один необитаемый город.
Мы идем между домами, поднимая клубы пыли. Здесь нет плитки или травы. Похоже на города-призраки Дикого Запада, только с современными однотипными домиками. Идем дальше, и я начинаю их замечать. Безликие люди, одетые как придется, запертые в некоем убогом подражании респектабельной пригородной жизни. Человек толкает перед собой газонокосилку по голой земле. Две женщины стоят друг против друга, держа пустые коричневые пакеты из бакалейной лавки. Мальчик играет в мяч, снова и снова ударяя им о землю, а за его спиной то же самое делает другой мальчик. Не слышно разговоров, не видно никакого света. Это подобие жизни в бледном безжизненном теле.
— Что это за место?
Питер кивает в сторону людей:
— Доктор, ваши предсказания оказались точны: мы обнаружили, что без социальной терапии невозможно снова интегрироваться в общество. Многие из них вообще никогда не жили в большом мире — ваш План оказался в высшей степени эффективным. Без всего этого, — он обводит рукой дома, дворы и людей, — мы не могли и надеяться на то, что будем вести нормальную жизнь.
— Вы занимаетесь социальной терапией?
— Благодаря вам, — сообщает он. — Через поколение ваш План, вероятно, будет реализован, и нам это уже не понадобится… А вот и Элли.
— Постойте, что вы сказали?
— Элли! — кричит Питер. — Идите скорее! Посмотрите, кто к нам вернулся!
Старуха поворачивается, и я чуть не вскрикиваю: Люси! Но это не Люси. У нее нет лица, и длинные каштановые волосы в лунном свете отливают серебром. Она несколько мгновений смотрит на меня, потом вскрикивает от радости и плетется навстречу. Откуда я знаю ее?
— Амброуз! — Это голос Люси.
Она кладет руки мне на плечи, обнимает; ее тело гудит, как трансформатор, и хотя я не вижу ее лица, чувствую что-то — не счастье, но что-то похожее на него. Может быть, наслаждение или удовлетворенность, но без радости. Это удовольствие точного расчета, холодное и бесчувственное. Она отстраняется, и вибрация исчезает.
— Амброуз… — начинает она, но не договаривает. — Вижу, вы растеряны.
Нельзя, чтобы она догадалась.
— Столько времени прошло…
— Это верно. Спасибо Земле, вы с нами.
Я киваю:
— Спасибо… Земле.
— Надолго это затянулось, что уж говорить, и мы почти оставили надежду на ваше возвращение. Когда Николай умер, а вы исчезли, мы, естественно, боялись худшего. — Она берет меня за руку и поворачивается к Питеру. — Спасибо, брат. Созывай совет. Все захотят его увидеть.
