— Логика? Какая там к черту логика? — рявкнул Слотер.
— Ты чересчур долго над этим думал. Твой мозг “замылился”. У Куиллера было двести человек. Кое-кто из них умер от холода и голода. Другие просто сбежали. Но остальные? Неужели никого не осталось? В это я больше не верю. Поэтому нужно искать место, где могли бы укрыться, по крайней мере… ммм… ну, скажем, пятьдесят человек. Оно должно быть на определенной высоте, куда обычно никто не забредает. Подальше от проторенных троп.
— Ну, хорошо, и что дальше? — спросил Реттиг.
— Это, — вмешался Слотер, — нас опять ни к чему не приводит.
— В Детройте ты бы сразу отыскал такое место. Подумай о деле, как о преследовании группы преступников, затерявшихся в лабиринте городских улочек. Выстрой диаграмму и попробуй просчитать варианты.
— Но здесь невозможно построить никакую диаграмму. Пути в лабиринте не существует.
— Он, разумеется, существует. В каком месте долины начали пропадать коровы?
— Вот здесь. На западной стороне.
— А где исчезали ранчеро?
— Здесь же, на западе.
— А где находилось поле, где обнаружили тело Клиффорда?
Слотер принялся рисовать на карте большой икс.
— Необходим список всех происшествий. — Он надеялся, что в этом ему поможет Мардж. И тут же вспомнил, что и его дом находится в том же направлении, содрогнувшись от ударившей молнией мысли, что прошлой ночью он собирался воевать вовсе не с рысями.
— Нарисуй линии. Соедини точки.
Они сгрудились возле стола.
— Да, точка пересечения довольно высоко. Как ты и предполагал.
— Достаточно высоко, чтобы туда не забирались люди. Видите? Там не отмечена ни одна тропа.
— А что это за прерывистая линия?
— Железнодорожная ветка, ведущая к старым рудникам, в которых когда-то добывали золото. Теперь вся разбита…
— Добывали золото? Какое золото?
— Когда-то давно здесь были богатейшие месторождения в штате. Еще в 1895-м. Там наверху даже целый городок построили.
И тут Слотер почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— Боже праведный, мы были просто слепцами, — вырвалось у Оуэнза.
— Заброшенный город, — сказал Реттиг. — Они называли его Материнской Жилой. Без железной дороги добраться туда будет невероятно сложно. То есть я хочу сказать, что там нет ни фургонной дороги, ни даже тропы. Вот почему в те места сперва была проведена железнодорожная ветка.
— Материнская Жила, штольни, пробитые в скале. Если хорошо знать как, то там можно прожить долгое время. Ведь старатели жили.
— И теперь там лагерь, — сказал Слотер.
— И теперь там лагерь, — эхом отозвался Оуэнз. — И самое главное, неизвестно, что еще.
— Прошу прощения, Слотер.
В комнате прозвучал голос Парсонза. Сквозь стеклянную перегородку были видны вошедшие в большую приемную люди с ружьями. Впереди стоял Парсонз, он нависал своей тушей над остальными и рассматривал компанию, собравшуюся за перегородкой.
Слотер нахмурился и бросил:
— Опять врываетесь?
— Это в последний раз.
В комнате наступила тишина. Шелестение подошв по мягкому покрытию затихло. Офицер, сидевший за приемником, застыл, а телефонисты не договорили последнего предложения. Потом что-то бросили в трубки и положили их на рычаги. И тут же все телефоны разом зазвонили.
— Снимите трубки и положите их, — скомандовал Парсонз.
Полицейские посмотрели сначала на Слотера, затем на Парсонза.
— Я ведь приказал снять трубки.
Он направился к ним, и телефонисты, протянув руки, быстро поснимали все трубки.
— Так-то лучше. Теперь нам никто не помешает. А теперь Слотер — поднимайтесь и — шагом марш.
— Для чего?
— Я только что ввел чрезвычайное положение.
— Я не…
— Это называется гражданским арестом.
— Вы шутите.
— Улыбку видите? Я — нет. Вперед, пока я вас не заставил.
— Но ведь это несерьезно…
— Я тут не собираюсь с вами разглагольствовать. Всем известно, что вы не подчиняетесь приказам.
— Потому что вы не соображаете, что приказываете.
— Я похож на ничего не соображающего человека? Неубедительно, Слотер. Вы действуете без всякого на то основания с неподобающей вам властью. Безответственными методами. Позволили заразе распространиться, а сами устроили заговор с Оуэнзом и Аккумом с целью скрыть убийство, совершенное коронером.
— Что?
— Убийство мальчика, которого Аккум зарезал в морге. Живого мальчика. Вы, что, думали, я ничего об этом не знаю? Как только я предупредил вас, что будет судебное разбирательство, так сразу же организовал вторичное вскрытие. Разрез навряд ли можно представить очень уж профессиональным. Да-да, Аккум изо всех сил пытался замаскировать его под часть необходимой процедуры, но к сожалению сделал это недостаточно умело. Мы арестовываем всех вас до тех пор, пока не узнаем всю правду.
— Только без меня. Я ко всему этому не имею никакого касательства, — произнес Данлоп.
— Но видели достаточно, чтобы стать свидетелем. Слотер лично хвастался.
— А как насчет меня? — спросил Реттиг, вставая.
— Вас я ни в чем обвинить не могу. Но также арестовываю, хотя нет, не буду. Но вы тоже подозреваемый, — в дружеском отношении к Слотеру. Одно движение, чтобы ему помочь, — и окажетесь в его компании. Это управление слишком долго находилось в плохом состоянии. Придется немножечко его переорганизовать, прибавить вам силенок. Но больше я вас просить об этом не собираюсь. Реттиг, разоружите Слотера.
Но тот переводил взгляд с одного человека на другого.
— Давай, — сказал Слотер. — Выбора нет. Но запомни, я отплачу.
Тут Парсонз расхохотался.
— Еще бы. В собственной тюремной камере. Давайте заканчивать с этим делом.
Реттиг внимательно посмотрел на Слотера и взял у него револьвер. Мужчины, вооруженные ружьями, сформировали коридор, и четверо арестованных с охранниками по бокам прошли в него.
Реттиг молча стоял. Посмотрев в окно, он увидел на улице возле здания толпу рассерженных людей, — по преимуществу мужчин, которые потрясали оружием. Внезапно он почувствовал, как на него навалилась невыносимая усталость.
— Можешь мне объяснить, что этот ублюдок намеревается делать? — спросил полицейский, дежуривший у приемника.
— Боится, что Слотер его переиграет… — задумчиво произнес Реттиг.
— Но толпа там, внизу. Он же ее подстегивает.
— Он делает то, чего хочется им. Так он скажет позже… Правда, так он поступал всегда. Не-ет, у него все будет в полном порядке, а когда все закончится, сила его власти возрастет раза в два. Не хотелось бы каркать, но боюсь, что начинаются дерьмовые времена, и, что самое страшное, — остановить их приход не удастся никаким образом.
Реттиг смотрел, как толпа начала расступаться, чтобы пропустить разглагольствующего Парсонза в свое чрево…
Он стал как-то странно себя чувствовать. Его предупреждали, что такое вполне возможно, но он не слишком верил: укус в палец был совсем не болезненный и неглубокий. Царапин полно, но укус всего один — когда он поднял руку, чтобы защитить от нее лицо. Когда она начала бесноваться прошлым вечером, он сперва решил, что от горя жена свихнулась. Это ведь был их единственный ребенок. А затем до него дошло, что даже в очень большом горе люди себя так не ведут, и он попытался ускользнуть от нее. Но сделать это оказалось непросто. Если бы та женщина не стукнула битой жену, то он не был уверен, что смог бы ей долго противостоять. И вот — снова горе. Его жена в бессознательном состоянии. Он жалел ее и сокрушался, что пришлось применить силу, чтобы ее остановить. Боялся, что их жизнь теперь никогда не войдет в нормальную колею. Переживал, что жена может и не выжить.
А теперь еще он знал что они с женой, оказывается, подцепили какой-то опаснейший вирус, и он теперь вполне мог гнездиться и в его мозгу. Ему объяснили, что если произошло непоправимое, то за завтрашний день все симптомы должны в полной мере проявиться, а для этого его помещают в эту палату. Закрывают, если быть точным. Комната вся была обита мягкой тканью — стены, потолок, пол — окон не было. “Для психопатов”, — подумал он. Да, в такой палате все симптомы могли проявляться в полной мере.
Взглянул на часы. Ему разрешили их оставить, и это несколько успокаивало. Три часа, прошло четырнадцать часов с того времени, как его укусила жена. Может быть, все и обойдется, но он чувствовал некую странность. Может, это горе? Депрессия? Еще что-то? Может, так все и начинается?
Выведенный из себя, он внезапно стукнул по мягкой стене. Затем, выругавшись, пнул ногой. Еще вчера его жизнь была идеальна. Везя Уоррена домой из больницы, он чувствовал облегчение, счастье, духовное единение с семьей. А теперь все разрушено. Сын мертв. Он снова ударил по стене. Потом рыкнул. Было так легко представить, что этот день мог бы быть совсем иным. И тут до него дошло, что только что он рычал.
