— Вполне законный вопрос, — пояснил Гольдштейн. — Девочки — однояйцевые близнецы, работают в шоу-бизнесе, и это, заметьте, Лас-Вегас. Почему бы им не дать несколько сеансов любви втроём, чтобы свести концы с концами? В этом нет ничего особенного, и это никого бы не удивило.
Но если верить словам Ягоды, то Клара и Карла, не будучи, естественно, девственницами, были «не такими».
— Совсем не такими, — сказал Гольдштейн. — И развлечься-то выходили не часто. Ягода показала, что сестры Габлер были категорически против подобных вещей. Их выводили из себя малейшие намёки на это, как вам, наверное, известно, довольно распространённое явление. Они даже не любили вдвоём ходить на свидания.
На формальное опознание девушек пригласили Ягоду, и та сообщила для протокола, что, когда сестры были живы, она могла отличить Клару от Карлы по манере держаться и разговаривать. Но после гибели…
Полную идентификацию в конечном итоге провели по карточке дантиста. Ни одна из девушек не страдала кариесом, но Клара в возрасте девяти лет отколола кусочек зуба, и ей, уже будучи взрослой, пришлось ставить фарфоровую накладку, что и позволило следователям определить принадлежность тел.
Из полицейских докладов со всей определённостью следовало, что сестёр Габлер убили там, где обнаружили трупы, и лишь хищники отволокли их тела на несколько ярдов в сторону.
Я снова внимательно просмотрел папки и сделал выписки. Затем ещё несколько часов изучал страшные снимки, рассматривал зарисовки и перечитывал документы. К концу работы я ужасно устал, и мне было тошно от мысли, что драгоценное время потрачено зря.
* * *
Тем не менее я остался в Вегасе! Шоффлер начнёт приставать ко мне с вопросами, сделал ли я то или это? А если не сделал, то почему? Мне казалось, я слышу, как он бубнит: «Поговори с Тамми Ягодой, сходи в „Голубой попугай“, посети место преступления, выясни, где они добыли костюмы…»
Когда я сказал об этом Гольдштейну, тот кивнул:
— Вам надо потолковать и с Чизуортом. Барри Чизуортом. Он патологоанатом и работал по этому делу. Толковый парень. Не исключено, что он заметил больше, чем смог включить в своё письменное заключение.
— Что, например?
— Кто знает? — пожал плечами Гольдштейн. — Предположение об орудии убийства, какие-то соображения насчёт личности преступника. Одним словом, то, что не подкреплено фактами. Всякого рода предположения и допущения не входят в круг обязанностей медэксперта, и у них есть веская причина не включать свои домыслы в формальное заключение. Все изложенное на бумаге может оказаться в суде, и эти ребята оставляют в письменном заключении лишь то, что в состоянии подтвердить. Но у них, как правило, есть своё мнение по делу. И хороший судебный медик вроде Чизуорта всегда может поделиться своими соображениями с детективом. Однако в данном случае вам не повезло. Этим детективом был покойный Джерри Олмстед.
Я занёс в записную книжку имя Чизуорта и номер его рабочего телефона.
— Костюмы можете вычеркнуть, — продолжал Гольдштейн. — Я скажу вам, где девицы их раздобыли. «Голубой попугай». Управляющий… как его там… Ах да, Риггинс! Так вот, этот самый Риггинс писал кипятком по этому поводу. Джерри не мог поверить своим ушам. Произошли два убийства, совершенные с особой жестокостью, а этот недоумок исходит мочой из-за пропажи пары костюмов. Мы даже подумали, что он потребует вернуть ему тот, что остался целым.
— Но почему они были в сценических нарядах? С какой стати их надели?
— Возможно, они направлялись на работу. Не исключено, что предпочитали переодеваться и гримироваться дома, поскольку терпеть не могли артистическую уборную в «Попугае». — Часы на руке Гольдштейна слабо пискнули, и детектив поднялся со стула. — Мне пора, — сказал он и протянул руку, которую я пожал со словами благодарности.
— Был рад вам помочь, — произнёс он. — А если что-то понадобится, звоните, не стесняйтесь. Вы намерены побывать в Колдовском ущелье?
— Возможно. Впрочем, не знаю, что полезного смогу там увидеть.
Я по-прежнему не представлял, каким боком дело Габлер связано с пропажей детей, и укрепился во мнении, что Шоффлер предложил мне прокатиться в Вегас, чтобы я уехал из дома. Однако с Гольдштейном этими соображениями делиться не стал.
Тем не менее я был благодарен Шоффлеру. После того, как я прекратил бесконечные бдения, изучая списки, звоня по телефону или погружаясь в виртуальный мир, я увидел всю бессмысленность своих действий. Это было движение без цели. Какое-то «беличье колесо».
— Согласно евангелию от Рея, место преступления следует посещать обязательно. Заранее не известно, что оно может тебе сказать… — Гольдштейн взял со стола папки и, искоса взглянув на меня, добавил: — С другой стороны, не пытайтесь покорить Колдовское ущелье в городских ботинках. Возможно, вам даже стоит пригласить проводника. Места там, мягко говоря, неровные. Кроме того, в это время года туда следует отправляться с утра пораньше. Иначе вас спалит солнце.
* * *
Насчёт солнца Гольдштейн не ошибся. Машина раскалилась, и чтобы прикоснуться к баранке, мне пришлось открыть двери, врубить на полную мощность кондиционер с обдувателем и ждать добрых пять минут. Только сейчас я понял, почему аборигены так внимательно относятся к оконным ставням. Жар здесь, возможно, и сухой, но о здоровье заботиться все равно следует и лишняя защита от солнца не помешает. Проезжая мимо банка, я бросил взгляд на термометр: 41° по Цельсию.
Когда я вернулся к себе, в «Тропикане» работал какой-то болгарский акробат. Под редкие аплодисменты зрителей он стоял на одной руке на неустойчивой, сложенной из кирпичей колонне. Зрителей было — кот наплакал. Основная масса гостей и посетителей приехали к игровым автоматам и не смотрели в сторону артиста. Автоматы сверкали разноцветными огнями, сопровождая световую феерию звоном, гулом и грохотом.
Добравшись до своего номера, я извлёк сделанные в полиции записи и составил перечень предстоящих действий:
1. «Голубой попугай»/Риггинс.
2. Ягода (сожительница).
3. Патологоанатом Барри Чизуорт.
4. Колдовское ущелье.
Я решил действовать последовательно, в соответствии с указанными в списке номерами. Если мне повезёт, то с первыми тремя пунктами можно разделаться уже сегодня, чтобы двинуть в ущелье на следующий день с утра. Но особого оптимизма я не испытывал и, потянувшись к телефонной трубке, подумал, что поиски «по евангелию от Рея» мало чем отличаются от бега в пресловутом «беличьем колесе».
Две молодые женщины. Однояйцевые близнецы, облачённые в откровенные наряды. Одна из них зверски убита, другая расстреляна. Шоффлер, конечно, славится своей интуицией, но на сей раз он явно ошибается. Это дело не имеет ничего общего с пропажей моих детей. И не может иметь.
Хотя «Голубой попугай» располагался всего в паре кварталов от Стрип, он стоял на несколько ступеней ниже по сравнению с другими казино. Заведение поражало своим потрёпанным видом. Несколько перегоревших трубок на гигантском световом табло придавали неоновому попугаю забавный вид. Создавалось впечатление, что птица линяет.
Я подъехал к охраняемой парковке и передал ключи от машины величественного вида человеку лет примерно шестидесяти. Он, в свою очередь, вручил мне яркую квитанцию на выезд, сопроводив это действие суровым кивком. Я подумал, что поскольку вся экономика Вегаса сводится к сфере услуг, то здесь должно находиться множество людей подобного типа — франтоватых, весьма уважающих себя отставников, похожих на членов совета директоров крупной корпорации. В шесть часов вечера заведение и внутри выглядело потёртым и убогим. Игра шла лишь за двумя столами, занавес на сцене был закрыт, а зал — почти пуст. Несколько самых закалённых бойцов орудовали у игровых автоматов, но большинство посетителей явились в «Попугай» ради так называемого раннего ужина ценой в три доллара девяносто девять центов.
Усталая женщина в платье с рисунком под шкуру гепарда, тяжело вздохнув, повела меня к кабинету босса. Офис оказался десятифутовым помещением, со стенами, обшитыми пластиком, сильно вытертым пурпурным ковром на полу и письменным столом из древесностружечных плит. Фанеровка на столешнице начала облезать и в некоторых местах уже скручивалась в трубку. Клей Риггинс оказался лысым субъектом с бегающими глазками, и на вид ему можно было дать лет пятьдесят, хотя сам он, похоже, с этим не соглашался, о чём свидетельствовала большая бриллиантовая фенечка в левом ухе. Видимо, когда-то парень знавал лучшие времена. Когда я вошёл, он разговаривал по телефону, держа в свободной руке банку «Д-р Пеппер». Риггинс приподнял банку в знак приветствия и продолжил беседу. Речь шла о ремонте плавательного бассейна.
Я стоял минут пять, пытаясь подсчитать число находящихся в комнате пустых банок «Д-р Пеппер» и размышляя, какую полезную информацию можно извлечь из мистера Риггинса. Банок оказалось четырнадцать, а насчёт информации я особых надежд не питал. Да и о чём могла идти речь, если я понятия не имел, что именно надеюсь узнать? «Что-нибудь, — произнёс поселившийся в моей голове Шоффлер и сразу добавил: — Расследование часто идёт окольными путями, и парень способен сказать нечто такое, что в будущем можно будет связать с другими, пока не известными тебе фактами».
