Туристы смотрели на крутую тропинку, ведущую от деревни Подбордо к месту, где стоял крест. Даже сейчас по тропинке под тяжелыми грозовыми облаками, принесенными с моря, поднимались несколько паломников.
Через несколько секунд показалась Крестная гора, находящаяся меньше чем в миле от Меджугорья. Ее покатая вершина возвышалась более чем на полторы тысячи футов.
— Этот крест был воздвигнут в тридцатые годы силами местного прихода и не имеет никакого отношения к явлениям Девы, однако многие паломники утверждают, что видели над ним светящиеся знаки. Потому это место также считается святым. Попробуйте подняться на вершину.
Автобус замедлил ход и въехал в Меджугорье. Деревня была непохожа на множество других запущенных деревень, которые они проезжали на пути из Сплита. Невысокие каменные домики, окрашенные в разные оттенки розового, зеленого и охристого цветов, здесь сменились более высокими зданиями — как объяснила гид, гостиницами, открытыми недавно, чтобы вместить наплыв паломников, магазинами беспошлинной торговли, агентствами по прокату автомобилей и туристическими бюро. С тяжелыми грузовиками соседствовали блестящие такси-«мерседесы».
Автобус остановился у увенчанной двумя башенками церкви Святого Якова. Повешенный у входа плакат сообщал, что мессы проводятся в течение дня на разных языках. Площадь перед церковью была залита бетоном, и гид сказала, что по вечерам здесь собираются верующие. Однако Мишнер усомнился, что они соберутся сегодня, поскольку вдалеке слышались раскаты грома.
Площадь патрулировали солдаты.
— Это испанские миротворцы, дислоцированные здесь. Они нам очень помогают, — сказала гид.
Пассажиры покидали автобус.
Мишнер обратился к гиду:
— Извините, где можно найти Ясну?
Та указала на одну из улиц.
— Она живет в той стороне в четырех кварталах отсюда. Но она приходит в церковь на молитву каждый день в три часа, а иногда и по вечерам. Так что скоро она будет здесь.
— А где происходят видения?
— Обычно прямо здесь, в церкви. Потому она и приходит. Но вряд ли она станет говорить с вами, если ее заранее не предупредят.
Мишнер понял, что имела в виду гид. Наверное, каждый из многочисленных паломников хочет непременно встретиться с кем-то из очевидцев. Гид махнула рукой в сторону информационного киоска на другой стороне улицы:
— Они могут организовать встречу. Обычно это бывает во второй половине дня. Спросите о Ясне у них. Они вам все расскажут подробнее. Вообще они очень внимательно относятся к паломникам.
Мишнер поблагодарил ее и отошел в сторону вместе с Катериной.
— Надо с чего-то начать, а Ясна живет ближе всех остальных. Я не хочу говорить с ней в присутствии всей группы, и никаких особенно деликатных вопросов я затрагивать не буду. Так что лучше, если мы сами найдем ее.
Ватикан
28 ноября, вторник
14.00
Процессия кардиналов проследовала из капеллы Паулин с пением гимна Veni Creator Spiritus.[18] Руки молитвенно сложены, головы склонены. Валендреа шел следом за Маурисом Нгови, кардинал-камерленго возглавлял шествие, направлявшееся в Сикстинскую капеллу.
Все было готово. Валендреа лично проследил за исполнением одного из последних приготовлений, когда из Дома мод Гаммарелли доставили пять ящиков, наполненных белоснежными сутанами, алыми шелковыми туфлями, стихарями, мозеттами,[19] шерстяными чулками и шапочками разных размеров, причем швы на спине и рукавах сутан оставались несшитыми. Всю подгонку закончит сам Гаммарелли непосредственно перед тем, как избранный кардиналами Папа впервые появится на балконе собора Святого Петра.
Под предлогом тщательного осмотра всего Валендреа удостоверился, что среди прочих вещей есть и облачение с размером 42–44 в груди, 38[20] в талии и туфли десятого размера — которые останется лишь чуть-чуть подогнать. Потом он поручит Гаммарелли разработать новый комплект облачения для понтифика, наброски для которого он уже мысленно составил, поскольку на досуге размышлял об этом последние пару лет. Валендреа давно решил, что станет одним из самых элегантно одетых пап в истории церкви.
В Рим прибыло сто тринадцать кардиналов. Все — в алых сутанах с мозеттами на плечах. На всех алые береты и массивные золотые и серебряные кресты. Минуя по одному высокие двери капеллы, кардиналы оказывались под прицелом объективов телекамер, передающих их изображение миллиардам зрителей во всем мире. Валендреа обратил внимание на торжественное выражение их лиц. Может быть, кардиналы поддались влиянию проповеди Нгови во время полуденной мессы, когда камерленго призвал каждого из них оставить все мирские мотивы за порогом Сикстинской капеллы и с помощью Святого Духа избрать достойного пастора матери-церкви?
Слово «пастор» было неслучайным. В двадцатом веке редко кто из пап был именно пастором. В большинстве это были либо теоретики-богословы, либо ватиканские политики. В последние дни в прессе много говорилось, что именно о пастырстве должна помнить священная коллегия. Разумеется, кардинал-пастор, на протяжении всей своей карьеры общавшийся с верующими, был более привлекателен, чем профессиональный чиновник. Слушая тайно записанные на пленку разговоры кардиналов, Валендреа не раз слышал, как многие из них поговаривали, что Папа, умеющий управлять епархией, был бы большим благом для церкви. К сожалению, сам Валендреа был выходцем из Курии, прирожденным администратором, не обладающим никаким пасторским опытом — в отличие от Нгови, поднявшегося от священника-миссионера до архиепископа, а потом и до кардинала. Валендреа не понравилось высказывание камерленго, которое он расценил как выпад против его кандидатуры — хорошо завуалированный укол, доказывающий, что в предстоящие часы Нгови станет для него опасным противником.
Процессия остановилась у Сикстинской капеллы.
Изнутри раздавалось хоровое пение.
На несколько секунд задержавшись у входа, Нгови вошел в капеллу.
На фотографиях капелла выглядела огромной, но на самом деле в этом помещении с трудом помещались сто тринадцать кардиналов. Здание построили пятьсот лет назад как личную часовню Папы, его стены украшали изящные пилястры и фрески. Слева изображалась жизнь Моисея, справа — жизнь Христа. Один из них освободил народ Израиля, а другой — все человечество. «Сотворение мира» на потолке говорило о предназначении человека и предсказывало его неизбежное падение. А «Страшный суд», находившийся над алтарем, показывал всю силу божественного гнева. Валендреа всегда восхищался этой фреской.
По обе стороны центрального нефа возвышались два ряда помостов. Место каждого кардинала обозначалось специальной карточкой с его именем, места распределялись по старшинству. Все кресла были с прямыми неудобными спинками, и Валендреа не радовала перспектива просидеть в таком положении слишком долго. Перед каждым креслом на маленьком столике лежали карандаш, блокнот и бюллетень для голосования.
Все подходили к своим местам и степенно рассаживались. Никто не проронил и слова. Хор продолжал петь.
Взгляд Валендреа упал на печь. Она стояла в дальнем конце помещения, металлическая подставка приподнимала ее над мозаичным полом. Труба дымохода, сужаясь, уходила в одно из окон, и ее знаменитый дым должен был возвестить об успехе или неудаче голосования. Валендреа надеялся, что в печи не придется слишком часто разводить огонь. Чем больше состоится голосований, тем меньше у него шансов на победу.
Нгови стоял во главе собрания, сложив руки перед собой. Валендреа отметил про себя выражение уверенности на лице африканца и надеялся, что наставший для камерленго звездный час будет недолгим.
— Extra omnes, — громко произнес Нгови. — Всем выйти.
Хористы, прислуга и тележурналисты повиновались. Остаться разрешалось только кардиналам, тридцати двум священникам, монахиням и техническому персоналу.
Пока двое сотрудников службы технического контроля осматривали центральный неф, помещение погрузилось в напряженную тишину. Работникам надлежало убедиться в отсутствии подслушивающих устройств. Дойдя до железной решетки, оба остановились и знаками показали, что все в порядке.
По кивку Валендреа они удалились. Эта процедура будет повторяться ежедневно до и после каждого голосования.
Нгови двинулся по центральному нефу между собравшимися кардиналами. Он миновал мраморный алтарь и остановился у бронзовых дверей, которые в этот момент запирали. В капелле стояло полное безмолвие. Хоровое пение и шарканье ног по коврикам, покрывающим мозаичные полы, сменились мертвой тишиной. Снаружи послышался скрип ключа в замочной скважине и звук запираемого замка.
