Ознакомительная версия.
Водитель, погибший то ли от удара, то ли от взрыва мины, уткнулся лицом в руль, а нога его застряла между педалями газа и тормоза. Двигатель отчего-то не заглох и ревел во всю свою самурайскую мощь. Олег выбрался из автобуса и, не чувствуя тела, попытался оценить обстановку. Он успел увидеть Батю, отметить про себя, что тот вроде бы тоже жив и даже не ранен, но на оценку состояния двух других пассажиров сил уже не хватило. В глазах поплыли круги, потом в них поскакали какие-то всадники на красных лошадях, и все исчезло…
* * *
В тот день, когда автобус с Олегом и Батей подорвался на мине, путч в Союзе окончательно провалился. В армии и правительственных кругах царил разброд. Наступал опасный период безвластия. На первый взгляд, законному руководителю государства сам Бог велел объявиться в этот самый момент в столице и, карая за нарушение присяги и награждая за лояльность, незамедлительно приступить к реализации экстренных мер по спасению государства.
Такое решение было столь очевидно, столь понятно и логично, что именно эта его очевидность заставила преданное окружение президента перестраховаться. Они рассудили так: в настоящий момент живой и здоровый Горбачев, триумфально возвращающийся в Кремль, не устраивает никого из противоборствующих на политической сцене сторон. Надо подождать еще пару дней, пока ситуация не разрешится окончательно, и уже на самом краю схватить под уздцы несущуюся к пропасти тройку…
Ельцинцы, напротив, решительно и даже нахально использовали неосведомленность о настроениях в стране и недальновидность путчистов для того, чтобы ускорить процесс захвата власти в системообразующей республике Советского Союза. Они же обращали себе на пользу положение в других «братских» республиках, стремящихся к суверенитету, где эмоциональный подъем и идеализм упростили общественное сознание до примитивизма и напрочь лишили народы коллективной мудрости. Там они торговали территориями СССР в обмен на правопреемственность России в отношении богатств и оборонной мощи Советской империи. И тут же, довеском, не задумываясь, принимали на себя и будущие поколения все обязательства обанкротившейся державы.
Старые партийцы опасались мести смещенного ими президента. Поскольку в истории Советского государства это был первый неудавшийся переворот, они могли только гадать, во что выльется гнев их патрона. Любые намеки на возможную причастность Горбачева к заговору вряд ли спасли бы их седые головы от народного возмездия. Еще 19 августа, когда лояльные ему охранники с помощью каких-то проводочков наладили телевизор и удалось посмотреть пресс-конференцию Янаева и компании, он встревожился не на шутку.
«Теперь они будут подгонять действительность под сказанное, под ложь. Если я себя на самом деле чувствую прекрасно, не считая проклятого радикулита, то теперь им надо, чтобы я заболел или даже помер», – подумал Горбачев в ту минуту.
Наконец, имелась информация о якобы готовящемся на президента СССР покушении в случае его несвоевременного появления в Москве или, наоборот, пассивного ожидания на территории резиденции в Форосе. Горбачев, больше доверявший в те дни западным спецслужбам, чем родным чекистам, имел возможность ознакомиться с донесениями, то ли перехваченными его людьми, то ли специально подброшенными. Они лишь подтверждали самые худшие опасения преданных ему людей.
Оставаться в Форосе он и до этого не считал безопасным. Лишь незадолго до путча с интересом прочел любопытный сборник очерков о легкомысленных правителях – от английского Карла Первого до нашего Николая Второго, чье бездействие и вера в собственную неприкосновенность погубили их самих и их семьи. Книга укрепила уверенность Горбачева в необходимости последовать советам преданных соратников и на время удалиться со сцены.
Еще накануне у Горбачева не было достаточно оснований предполагать скорый конец ГКЧП, просуществовавший менее трех суток. Но, уже находясь на аэродроме, он получил любопытнейшее сообщение: Крючков выдал секретное распоряжение соответствующему управлению КГБ ввести в действие систему спутниковой связи на борту самолета президента СССР и включить связь на объекте «Заря».
Что это означало, Горбачеву было невдомек: то ли очередную провокацию со стороны шефа Комитета, то ли признак внезапного прозрения. Михаил Сергеевич слабо представлял ситуацию в Москве и, тем более, в других крупных центрах Советского Союза. Поскольку никто, кроме присланного генералом Степановым офицера и его коллег не спешил восстановить «государя» на троне, дела пока обстояли неважно. Так думал Горбачев и теперь, уже после того, как к нему вернулись привычные средства связи. Наоборот, теперь он чувствовал себя еще менее неувереннее – спутниковая система позволяла с точностью до метра определить местоположение его самолета…
Еще более непонятным было бездействие бойцов морской пехоты, которые по приказу члена ГКЧП генерала Варенникова, переданному через командующего Черноморским флотом адмирала Хронопуло, контролировали взлетную полосу аэродрома «Бельбек». Задачей сорока хорошо обученных бойцов, в чьем распоряжении имелись бронемашины, было не допустить высадки в районе Фороса группы захвата, которая теоретически могла попытаться освободить Горбачева.
Однако никакой группы захвата быть не могло. Российские власти занимались устройством своего будущего, а гэкачеписты жили прошлым и страхом за свою жизнь. Авторитет президента СССР в рядах спецслужб был настолько невысок, что надеяться на добровольное самопожертвование с их стороны не приходилось. Никто не хотел его выручать.
Горбачев вдруг оказался помехой для всех. По этой или по иной причине, но он согласился с предложением сопровождающих отдать приказ о направлении президентского борта за границу, на Кипр. Но сам в тот самолет не сел, в последнее мгновение сообщив офицерам, что желает вернуться в Форос, чем, разумеется, их предельно озадачил.
Позвонив в Москву, Батя получил инструкции сопровождать борт до Кипра и по прибытии действовать согласно первоначально разработанному плану. Олегу было предписано лететь с ним. Тот удивился, но… приказы не обсуждаются.
Поднявшись на борт лайнера, Олег обернулся и проводил взглядом «волгу», увозящую президента на объект, откуда они сбежали накануне. У него защемило сердце.
– Давай, Олег, проходи, – поторопил Батя. – Не дрейфь.
– Ни в коем случае. Задумался просто, – пояснил Олег, проходя в салон.
– О чем это?
– Да так, глупость. Вдруг подумал: не вернемся больше на родину. И жутко стало.
– Это ты верно подметил – глупость. Выкинь дурь из башки. Вернемся и еще повоюем. Выше нос, как-никак в загранку летим!
Глава восемнадцатая. НЕ «ПЛАН МАРШАЛЛА»
Незадолго до форосских событий в резиденцию генерального секретаря ЦК КПСС пригласили американского посла Джека Мэтлока. Он приехал в сопровождении референта, то есть не в составе делегации дипкорпуса. Такой индивидуальный подход в Москве и Вашингтоне восприняли по-разному. За океаном его сочли проявлением неслыханного уважения со стороны советского лидера к послу сверхдержавы. В Москве насторожились. В Политбюро и в ЦК чесали затылки. На площади Дзержинского напряглись, приписав авторство идеи такой встречи агентам влияния, к которым здесь решительно причисляли соратникам. С. Горбачева Александра Яковлева.
Но помешать встрече никто не смог, даже если бы очень захотел, и она состоялась дождливым июньским вечером в Ново-Огарево. Мэтлок, бодрый и энергичный, как всегда, бросился навстречу вышедшему на крыльцо Горбачеву, но тут же, обуздав свою американскую фамильярность, остановился на почтительном расстоянии. Президент протянул ему руку для приветствия. Посол США горячо ее пожал.
– Здравствуйте, товарищ посол, – приветствовал Горбачев, лукаво улыбаясь. – Рад, что нашли время. Я вот подумал, было бы неплохо прогуляться на свежем воздухе. А после угостим вас чайком с печеньем домашнего, советского производства.
Мэтлок отвечал, что готов с Горбачевым идти хоть в разведку, о домашнем печенье много наслышан, ему льстит обращение «товарищ». Горбачев ловко парировал: дескать, коль скоро в Америке его называли господином президентом, он может себе позволить «алаверды».
Разговор происходил в окружении охраны, в присутствии помощника президента и переводчика, в услугах которого сейчас не нуждались – Мэтлок славился как знаток русской разговорной речи.
Горбачев сделал чуть заметный жест, и их с послом тут же оставили наедине.
Они прогуливались по живописной аллее резиденции. Говорили на светские темы, о погоде например, да еще Мэтлок поведал Горбачеву о том, что сын президента Америки, Джордж Буш-младший, наконец-то стал радовать отца успехами в карьере и, что особенно важно, совершенно отказался от выпивки.
Ознакомительная версия.
