Голос Робин:
— Кажется, я опять не застала тебя дома. У нас снова изменился график, мы пробудем еще один день в Ванкувере, и, наверное, то же самое будет в Денвере. Тут сумасшедшая жизнь. Меня очень трудно застать в номере. — Робин помолчала две секунды и немного тише добавила: — Я люблю тебя.
Обязательное добавление? В отличие от Пирса Швинна мне не требовались наркотики, чтобы справиться со своей паранойей.
Я позвонил во «Времена года» и попросил соединить меня с номером мисс Кастанья. Я решил, что если ее не окажется, я оставлю сообщение.
Трубку взял мужчина. Молодой, с веселым голосом. Очень знакомым.
Шеридан. Тот, что был с хвостиком, радостным взглядом на жизнь и мозговой косточкой для Спайка.
— Робин? О, привет. Да, конечно. Через несколько секунд:
— Я Робин.
— А я Алекс.
— О… привет. Наконец-то.
— Наконец-то?
— Наконец-то нам удалось поймать друг друга. У тебя все в порядке?
— Все просто чудесно, — ответил я. — Я тебе помешал?
— Что… Ах, Шеридан? Нет, мы заканчиваем совещание. Нас тут несколько человек.
— Какая ты стала деловая.
— Ну вот, я освободилась. Как дела? Ты очень занят? Наш разговор напоминал светскую беседу, и я ужасно расстроился.
— Не слишком. Как дела у Спайка?
— Великолепно. У нас тут еще несколько собак, так что у него отличная компания, и он не скучает. Кажется, влюбился в овчарку, которая весит фунтов восемьдесят.
— Надеюсь, у вас там есть лесенка, чтобы он мог до нее дотянуться.
Робин рассмеялась, но ее голос показался мне усталым.
— Ну…
— А как ты проводишь свободное время? — спросил я.
— Алекс, я работаю. По двенадцать, а то и по тринадцать часов в день.
— Похоже, тебе несладко приходится. Я по тебе скучаю.
— Я тоже по тебе скучаю. Мы оба знали, что нам будет трудно.
— Получается, мы оба не ошиблись.
— Милый… подожди минутку, Алекс… кто-то засунул голову ко мне в дверь. — Ее голос зазвучал приглушенно, словно издалека. Я посмотрю, что можно сделать. Дай мне немного времени, ладно? Когда проверка звука? Так скоро? Ладно, хорошо. И она вернулась ко мне. — Как видишь, мне практически не удается побыть одной.
— Зато я постоянно один.
— Я ревную.
— Правда?
— Угу, — ответила она. — Нам обоим нравится быть в одиночестве, но вместе, верно?
— Ты можешь получить свое в любой момент.
— Ну, ты же знаешь, я не могу все бросить.
— Разумеется, — ответил я. — Еще Ричард Никсон сказал, что это было бы неправильно.
— Я имела в виду… если бы была возможность… если бы тебе от этого стало легче, я бы так и поступила.
— Но тогда пострадала бы твоя репутация.
— Точно.
— Ты подписала договор, — проговорил я. — Расслабься. Почему, черт подери, Шеридану так повезло?
— Алекс, когда у меня выдается свободная минутка, я думаю о тебе, пытаюсь понять, правильно ли поступила. Потом сочиняю, что скажу тебе, а когда мы разговариваем… все выходит совсем не так, как я рассчитывала.
— Разлука делает сердце капризным?
— Только не мое.
— Получается, что мое, — сказал я. — Похоже, я плохо переношу разлуку. Так и не смог к ней привыкнуть.
— Привыкнуть? — переспросила Робин. — Ты имеешь в виду своих родителей?
Меньше всего в последнее время я думал о родителях. Но ее вопрос разбудил тяжелые воспоминания: болезнь двух людей, которые дали мне жизнь, дежурства у их постелей, а потом две смерти за два года.
— Алекс?
— Нет, — ответил я. — Это было обобщение.
— У тебя грустный голос, — заметила Робин. — Я не хотела…
— Ты ничего не сделала.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что не можешь привыкнуть к разлуке?
— Просто болтал чепуху, — ответил я.
— Ты хотел сказать, что даже когда мы вместе, чувствуешь себя одиноко? Что я мало обращаю на тебя внимания? Потому что я…
— Нет, — проговорил я. — Ты всегда рядом со мной, когда ты мне нужна.
Если не считать того времени, когда ты уехала и нашла себе другого мужчину.
— Я, правда, ничего такого не имел в виду, Робин. Считай, причина в том, что я по тебе скучаю.
— Алекс, если ты действительно так ужасно переживаешь, я вернусь домой.
— Нет, — ответил я. — Я уже большой мальчик. А ты не можешь все бросить и уехать. Это будет плохо для тебя. Для нас обоих.
Да и дел мне хватает. Как раз таких, какие ты терпеть не можешь.
— Ты прав, — согласилась Робин. — Но тебе нужно сказать только одно слово, и я все брошу.
— Я тебя люблю.
— Это три слова.
— Придира.
Робин рассмеялась. Наконец. Я сказал ей еще пару ничего не значащих приятных слов, а потом она — мне. Когда мы повесили трубки, мне показалось, что голос у нее звучал совершенно нормально, и я поздравил себя с тем, что мне удалось ее обмануть.
Майло заявил, что хочет побыть в одиночестве, но я не сомневался, что он отправился на разведку.
Если звонок из отдела кадров и/или встреча с симпатягой Пэрисом М. Бартлетом имели непосредственное отношение к тому, что мы занялись делом Джейни Инголлс, значит, за ним — за нами — следят.
Раздумывая над своими подозрениями, я решил, что Марлен Балдассар вряд ли здесь замешана, получалось, что мы где-то наследили.
Моя одиночная программа включала звонок Ларри Даскоффу, ленч с Эллисон Гвинн и сидение за компьютером в университетской библиотеке. Сомнительно, чтобы что-нибудь из этого могло привлечь чье-то внимание.
Вместе с Майло мы встретились и разговаривали с Мардж Швинн и Балдассар, а еще с Джорджи Немеровым. Думаю, любая из женщин могла доложить заинтересованным лицам о нашей беседе, но они вели себя дружелюбно, и я не видел причин, по которым они стали бы это делать.
С другой стороны, Немеров страшно разволновался, когда упомянули убийство его отца и исчезновение Уилли Бернса. Благодаря своему бизнесу Немеров имел связи в управлении. Если Брусард как-то связан с этим делом, тогда все понятно.
Однако существовала и третья возможность: деятельность Майло, который снова начал интересоваться убийством Джейни Инголлс. Насколько мне известно, он лишь звонил по телефону и пытался разыскать старые досье. Но он действовал в обход Паркеровского центра.
Возможно, Майло думал, что соблюдает осторожность, но ему удалось привлечь к себе внимание — клерков, других полицейских, любого, кто видел, как он вынюхивает что-то. Брусард выдал жесткие инструкции на предмет дисциплины среди сотрудников управления. А также новый шеф развязал войну против кодекса молчания — какая ирония! Возможно, теперь копы, которые стучат на других копов, обычное дело.
Чем больше я об этом думал, тем более разумными мне казались мои выводы. Майло профессионал, но он слишком многое считает само собой разумеющимся.
Я тут же подумал, насколько сильно он уязвим. Майло проработал в управлении двадцать лет, у него самый высокий процент раскрываемости преступлений в отделе убийств, но этого недостаточно и никогда не будет достаточно.
В течение двух десятилетий он функционировал в качестве гея, служащего в полувоенной организации, которая никогда не избавится от предвзятости на уровне инстинктов и до сих пор не смирилась с существованием полицейских-гомосексуалистов. Я знал — все знали — десятки таких офицеров, которые патрулировали улицы, но ни один из них не признался в этом вслух. Майло после первых жутких лет самоистязаний просто перестал скрывать правду.
Служащие отдела статистики с удовольствием заносили данные о раскрытых им преступлениях в колонку под заголовком «Приход», но начальство периодически пыталось от него избавиться. За время службы Майло удалось узнать парочку интересных секретов, которые оказались ему полезны, ив конце концов он получил возможность спокойно работать и даже некоторое продвижение по службе. Он дважды отклонил предложение сдать экзамен на звание лейтенанта, поскольку знал, что на самом деле начальство хочет перевести его на какую-нибудь работу, где он будет перебирать бумажки, а они смогут сделать вид, что его не существует. А потом скука и однообразие заставят его добровольно подать в отставку. Вот Майло и остался на своем месте, получив максимально высокое звание детектива.
Возможно, Пирс Швинн следил за его карьерой, начал уважать Майло за твердость характера и предложил ему дар — правда, весьма своеобразный.
Как правило, ничто так не будоражит кровь Майло, как трудное дело. Но это было возвращением в прошлое, и, возможно, он проявил неосторожность и превратился в предмет охоты.
Я вспомнил о том, что Пэрис Бартлет обращался только к Майло и полностью проигнорировал меня.
Имея в виду, что мне в этой истории нет места.
Время выбрано идеально, логика безупречна: для чего еще нужны друзья?
