— Я тут в одном клубе.
— Где-где? — Таяние прекратилось — наступал новый ледниковый период.
— В одном клубе, — повторил я. — «Дьяволизм» называется. — А потом быстро добавил: — Это по работе.
— И с кем же ты там?
— С коллегой, — ответил я смиренным невинным тоном.
Голос Эбби кипел почти нескрываемой яростью.
— И как же ее зовут?
— Это все не так просто… Но я думаю, можно сказать, что я здесь с Барбарой.
— Невероятно! Мы даже и поссориться не успели, а ты уже с другой женщиной.
— Эбби, прошу тебя. На самом деле все вовсе не так.
— Надеюсь, у тебя найдется правдивое объяснение. — С того конца провода послышался странный звук — будто что-то разлетелось на кусочки. — Боже мой.
— Что это было? Что там случилось?
— Это твой друг. Она только что шарахнула ногой по нашему телевизору.
— Что?
— Пока, Генри.
Наверное, она в этот момент положила трубку.
Я вышел из кабинки и подошел к раковине. Рядом стоял работник клуба, который брызнул жидким мылом мне на ладони, после чего я не мог не заплатить ему фунт за эту сомнительную услугу.
— Болтали с вашей дамой? — спросил он, и я понял, что он, видимо, слышал весь мой разговор. — С вашей женщиной говорили?
— Да, — холодно ответил я. — Вероятно.
— Устроила вам головомойку?
— В некотором роде.
— Хотите совет?
— Не особенно, — ответил я, но человек, казалось, меня и не слышал.
— Забудьте о ней. Веселитесь. То, чего ваша женщина не знает, и повредить ей не может. То, что происходит в «Дьяволизме», в «Дьяволизме» и остается.
— Благодарю, — сказал я и, преодолевая желание выхватить у него мой фунт, снова направился в чрево клуба.
Следующие часы были самыми долгими в моей жизни. Дюйм за дюймом я обошел всю танцевальную площадку. Я внимательно вглядывался в лица пар, впившихся друг в друга губами. Я наступил в лужу блевотины, выпил три коктейля, две бутылки пива и пинту воды из-под крана, в которую — я уверен, что видел это, — бармен плюнул. Я старался смешаться с танцующей толпой.
Было уже поздно, время перевалило за полночь, когда я увидел их. После вступительных аккордов «Школа закрылась» Элиса Купера, встреченных восторженными криками завсегдатаев, я отступил к бару, где остановился, вполглаза наблюдая за парочкой развеселых молодых людей, которые крутились вокруг пожарных шестов. Вдруг при очередном мигании света я увидел их лица, и внутри у меня все похолодело. Я начал двигаться по площадке в поисках Барбары, но она словно исчезла. Когда я снова посмотрел на шесты, Старост там уже не было, их места заняли двое пузатых, которых я до этого в жизни не видел. Я уже начал думать, что мне все это привиделось, как кто-то хлопнул меня по спине.
Когда я повернулся к ним, несмолкающая музыка, казалось, отошла на задний план, и я слышал их совершенно отчетливо, словно эти голоса звучали у меня в голове.
— Вот так да! Это же наша старая ягнячья котлетка, — сказал Хокер.
— Привет, старина, — сказал Бун.
— Что вы здесь делаете? — спросил я. — Вы обещали отвести нас к Эстелле.
— И отведем, сэр.
— Не пропадайте, сэр. Все будет в лучшем виде.
— Только оттянемся тут еще немножко.
— Порезвимся малость.
— Мы ноги разминаем, сэр.
— Дышим свежим воздухом, сэр.
— Выбрали зрелищный маршрут. Вывели песика прогуляться и в придачу совершили чертовски хороший поход.
— Что вы такое говорите?
— На вашем месте, сэр, я бы сейчас сбежал.
— Я бы прекратил.
— Зачем? Что у вас на уме?
— У нас до конца еще есть время на одну шутку, сэр.
— Как раз хватит, чтобы повопить немножко.
— Да не переживайте вы так, старина.
— Верьте Процессу, мистер Л.
— Нет! — закричал я. — Пожалуйста…
Меня прервала четверка пьяных женщин средних лет в нейлоновых юбках и пропотевших блузках, они протанцевали мимо меня в неудачной попытке изобразить конгу.[63] Когда они уковыляли, Старосты снова исчезли.
Я протиснулся через толпу в поисках Барбары, но было уже слишком поздно.
Минуту спустя свет в здании погас.
А еще минуту спустя началось чихание.
Получив кайф от содержимого еще одного шприца и почти убедив себя в том, что для его подозрений нет никакого повода, принц Уэльский временами, взгромоздившись на пассажирское сиденье «новы» мистера Стритера, испытывал даже нечто вроде удовлетворения. Но потом, минуту спустя, тучи опять закрывали небо, он вспоминал ужасающие подробности последних нескольких дней, и жизнь снова становилась мрачной и невыносимой. Он уже почти приспособился к такому ритму, к этому жуткому перепаду эмоций, к аду и раю наркотика, называемого амперсандом.
На несколько минут он погружался в неспокойное полузабытье и тогда снова видел тот сон. Когда он просыпался, человек за рулем клял на чем свет стоит водителя проезжающей мимо машины.
— Мистер Стритер?
— Что?
— В чем виноват его дед?
— Что ты такое несешь?
— Я все время вижу этот сон.
— Черт! — Стритер поднял с пола «Ивнинг стандард» и швырнул принцу. — На — разгадай кроссворд или еще что.
Артур поерзал на сиденье и тупо уставился в газету. Но смысл слов неизменно ускользал от него.
— Как долго это продлится? — спросил он.
Одна рука Стритера была на баранке, другой он зачесывал назад волосы, чтобы они стояли, как обычно, торчком.
— Что «это», шеф?
— Когда Левиафан будет на свободе?
— Уже недолго осталось. Все идет по плану. Изюминка тут в том, что нам даже и пальцем не надо шевелить. Враг делает за нас всю самую трудную работу.
Слова, казалось, даются Артуру с большим трудом.
— А что произойдет, когда он окажется на свободе?
— Ну, тут все будет куда как интереснее. Уж ты мне поверь: все изменится к лучшему.
Принц застонал, завертелся на своем месте и снова впал в беспробудное отчаяние, а потом погрузился в благодатное забытье.
Когда он открыл глаза, на заднем сиденье машины Стритера сидели двое. Один из них подался вперед.
— Помнишь нас, командир? Старший инспектор Вертью. Сержант Мерси.
Оба они поедали кебабы и подняли свой ужин, словно бокалы, в приветствии. От них, как и прежде, пахло топленым салом и животным жиром.
— Что происходит? — спросил принц. — Куда мы едем?
— Уже почти приехали, — сказал мистер Стритер.
Артур выглянул в окно — мимо пронеслись огни станции метро, и принц грустно подумал, что всего два раза в жизни ездил на городской подземке, и обе поездки устроила его команда пиарщиков. Он сожалел об этом, потому что метро всегда казалось ему местом притягательным и веселым.
Стритер покинул главную дорогу, проехал два-три квартала по прилегающим улицам и наконец оказался на маленькой бетонной площадке, замусоренной всякой дрянью, с тыльной стороны здания, которое, видимо, было то ли пабом, то ли ночным клубом. Тут уже стояли несколько машин, мотоцикл, брошенная тележка из супермаркета и штабель промокших коробок. Доносились грохочущие, дисгармоничные звуки поп-музыки.
— Что мы делаем? — жалобно спросил Артур. — Что это за место?
Вертью и Мерси вылезли из машины, запыхавшись даже от столь малого усилия. Их дыхание клубилось в морозном воздухе, объемистые животы покачивались в потливом согласии.
— Я зайду ненадолго в клуб, — сказал Стритер. — Дела кой-какие. Нужно забрать остатки амперсанда.
— Остатки? — Артур ненавидел себя за то, что не смог подавить панические нотки в голосе. — Он что — кончается?
— Не бери в голову, шеф. Скоро у всех этого зелья будет завались. Доволен?
Испытывая новый укол боли и жалости к себе, принц даже не успел ответить, как дверь машины захлопнулась. Мистер Стритер взял с собой ключи зажигания с дистанционным пультом, нажал кнопку, и все замки машины закрылись. Артур попытался открыть дверь, но безрезультатно.
Его окно было чуть приоткрыто, и он обратился к своему мучителю:
— Выпустите меня.
Стритер зашагал прочь, но один из толстяков повернулся и сказал:
— Сиди здесь, сынок!
Другой хохотнул:
— Стереги машинку.
Следующие несколько часов были похожи на горячечный сон — вихрь отчетливых галлюцинаций, сексуальных фантазий и внезапных, обреченных на неудачу штурмов кроссворда из «Стандарда».
Два раза принца отвлекли. Первый — когда мимо прошагало стадо гуляк, плохо державшихся на ногах. Все они были одеты в какую-то странную пародию на школьную форму. Артур решил, что это проявляется галлюцинаторное действие амперсанда, и вернулся мыслями к своему падению.
Во второй раз — когда машина шумно открылась, Вертью и Мерси забрались на заднее сиденье, приветствуя Артура отрыжкой, и принялись дожевывать свои кебабы.
