— Еще несколько вопросов, доктор Браун, — сказал Тони. — Вы знакомы с доктором Уильямом Тардоффом?
— Да, знаком.
— Знакомы ли вы с доктором Ноэль Эверетт, и известно ли вам, что она обучалась в Университете Тафта?
— На оба вопроса ответ будет утвердительным.
— Удивляет ли вас, что три эксперта в области кардиологии, обучавшихся в трех различных, но одинаково престижных университетах, едины в своем мнении, что действия доктора Баумана в случае с Пейшенс Стэнхоуп не соответствовали признанным стандартам?
— Нет, не удивляет. Они просто еще раз подтвердили, что при инфаркте миокарда необходимо как можно раньше приступить к полноценному лечению.
— Спасибо, доктор. У меня вопросов больше нет, — сказал Тони и, собрав с трибуны бумаги, прошествовал к столу истца. Его помощница и Джордан, выражая свое восхищение, похлопали его по плечу.
Рэндольф, неторопливо выпрямившись во весь свой внушительный рост, направился к трибуне. Прежде чем приступить к допросу, он одернул пиджак и водрузил обутую в тяжелые, на толстой подошве, ботинки ногу на медную нижнюю перекладину трибуны.
— Доктор Браун, — начал Рэндольф, — я полностью разделяю ваше мнение о том, что существует полное единогласие в вопросе, когда следует начинать лечение инфаркта миокарда. Его действительно следует начинать как можно быстрее в лечебном учреждении, обладающем необходимым оборудованием и достаточными возможностями. Но суд рассматривает иную проблему. Суд рассматривает вопрос о том, отвечали ли действия доктора Брауна признанным медицинским стандартам.
— Нанося домашний визит, вместо того чтобы встретить пациентку в больнице, он задержал лечение, — ответил Браун.
— Но до появления доктора Баумана в доме Стэнхоупов точный диагноз установлен еще не был. Не так ли?
— Согласно письменным показаниям истца доктор Бауман сказал ему, что у его супруги инфаркт.
— Да, таковы показания истца, — согласился Рэндольф. — Однако в письменных показаниях ответчика прямо сказано, что он, имея подозрения на инфаркт миокарда, не утверждал, что инфаркт уже случился. Если бы инфаркта не оказалось, то вопрос о задержке не стоял. Разве не так?
— Да, так. Но инфаркт был. Это зафиксировано в документах. Кроме того, в истории болезни говорится об испытаниях под нагрузкой. Значит, подозрения на инфаркт были?
— Я хочу сказать лишь то, что доктор Бауман точно не знал, случился ли у Пейшенс Стэнхоуп инфаркт миокарда, — продолжал Рэндольф. — И он даст показания. Но давайте обратимся к вашим недавним словам о медицинском факультете. Позвольте мне узнать, получили ли вы оценку А по итогам вашего третьего года обучения?
— Да, получил.
— Получили ли все другие студенты вашей группы оценку А от вашего общего куратора?
— Нет, не получили.
— А хотели получить?
— Думаю, что хотели.
— Как вы поступили на медицинский факультет? Вероятно, вы сумели это сделать, так как еще на общеобразовательном курсе вы постоянно получали высшую оценку. Я не ошибся?
— Нет, не ошиблись.
— Не является ли лицемерием со стороны ученых кругов считать конкуренцию антигуманной и в то же время строить на ней всю систему?
— Одно другого не исключает.
— Возможно, в лучшем из миров так оно и есть, но в нашем несовершенном мире дело обстоит по-иному. Конкуренция в любой сфере деятельности не способна порождать сочувствие. Как вы показали в своем красноречивом заявлении, студентам-медикам приходится усваивать все больший и больший объем информации, за что они и получают свои оценки. В связи с этим у меня есть еще один вопрос. Опираясь на ваш опыт студента и куратора, скажите, насколько широко в студенческой среде распространена борьба за сложных больных? Или большинство ограничивается тривиальными случаями?
— Думаю, что распространена достаточно широко.
— Они делают это для того, чтобы получить одобрение преподавателей, не так ли?
— Видимо, так.
— Из этого следует, что все студенты, и в первую очередь лучшие из них, используют пациентов как для обучения, так и в карьерных целях. Вы согласны?
— Возможно.
— Благодарю вас, доктор, — сказал Рэндольф. — Теперь обратимся к проблеме домашних визитов. Как вы с профессиональной точки зрения оцениваете посещения больных на дому?
— Во время домашнего визита доктор лишен возможности пользоваться средствами, необходимыми в двадцать первом веке.
— Значит, многие врачи не одобряют подобные визиты. Вы могли бы согласиться с подобным выводом?
— Да, мог бы. Домашние визиты ведут еще и к неоправданным затратам ресурсов, поскольку очень много времени уходит на то, чтобы доехать до дома пациента и вернуться назад. За этот же период времени можно принять гораздо больше больных.
— Итак, вы считаете домашние визиты неэффективными?
— Да, можно так сказать.
— А как относятся пациенты к подобной практике?
— Протестую! — вскочил Тони. — Показания с чужих слов.
Судья Дейвидсон сорвал с носа очки и ожег Тони злобным взглядом.
— Протест отклоняется. Доктор Браун будет говорить исходя из собственного опыта. Ведь ему, как и всем нам, приходилось, увы, быть пациентом. Продолжайте.
— Вы хотите, чтобы я повторил вопрос? — спросил Рэндольф.
— Нет, — ответил доктор Браун и после некоторой паузы закончил: — Пациентам, как правило, домашние визиты нравятся.
— Как, по вашему мнению, относилась к этому Пейшенс Стэнхоуп?
— Протестую! — выкрикнул Тони, опять вскакивая со стула. — Предположение. Свидетель не может знать, как покойная относилась к посещениям на дому.
— Протест принимается, — со вздохом произнес судья Дейвидсон.
— Я полагаю, вы знакомы с представленными истцом медицинскими данными?
— Да, я их читал.
— Следовательно, вы знаете, что доктор Бауман много раз посещал Пейшенс Стэнхоуп на дому еще до того печального вечера? Очень часто он приезжал глубокой ночью. Судя по истории болезни, с которой вы знакомы, какие диагнозы были установлены во время этих визитов?
— Синдром беспокойства, проявляющийся в желудочно-кишечных расстройствах.
— Какое применялось лечение?
— Симптоматическое и с помощью плацебо.
— Имелись ли у больной болевые ощущения?
— Да.
— В каких местах?
— Внизу живота и в области груди.
— Не сложилось ли у вас после ознакомления с медицинскими документами впечатления, что у Пейшенс Стэнхоуп проявлялись признаки ипохондрии?
— Протестую, — произнес Тони, оставшись для разнообразия на стуле. — Ипохондрия в истории болезни ни разу не упоминается.
— Протест отклонен, — ответил судья Дейвидсон. — Суд вынужден напомнить адвокату истца, что данного свидетеля в качестве медицинского эксперта пригласил он.
— Прочитав медицинские записи, я могу, не боясь впасть в ошибку, допустить, что элементы ипохондрии действительно имели место.
— Не говорит ли в пользу доктора Баумана тот факт, что он, несмотря на наличие у Пейшенс Стэнхоуп ипохондрии, посещал ее в любое время суток? Неужели это не говорит о его внимательности и способности к состраданию?
— Нет, не говорит.
Таких слов Рэндольф явно не ожидал. Изумленно вскинув брови, он спросил:
— Но ваш ответ лишен логики. Вы можете пояснить?
— Насколько я понимаю, домашние визиты являются одной из услуг, за которые пациенты вносят предварительную плату. Плата иногда бывает очень большой — вплоть до двадцати тысяч долларов в год. И домашние визиты — неотъемлемая часть пресловутой concierge-медицины. При таких обстоятельствах нельзя сказать, что подобные посещения являются проявлением альтруизма доктора Баумана.
— Но могли являться?
— Да, могли.
— Скажите мне, доктор Браун, вы настроены против concierge-медицины?
— Да, я ее противник! — выпалил доктор Браун.
До этого момента он демонстрировал отстраненную холодность, не очень отличающуюся от стиля Рэндольфа. Было видно, что вопрос адвоката задел его за живое.
— Не могли бы вы пояснить суду, почему вы так резко выступаете против нее?
Доктор Браун глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
— Concierge-медицина бросает вызов одному из трех фундаментальных принципов медицинского профессионализма.
— Нельзя ли поподробнее, доктор Браун?
— Безусловно, можно, — ответил Браун. — Краеугольным камнем медицины двадцать первого столетия является принцип социальной справедливости. Практика concierge-медицины мешает любой попытке искоренить дискриминацию в сфере медицинского обслуживания.
— Не считаете ли вы, что столь негативное отношение к практике concierge-медицины может отрицательно повлиять на вашу объективность в данном судебном разбирательстве? В частности, на ваше отношение к доктору Бауману?
