всепоглощающего вдохновения. Ведь все это время он рисовал ее практически без перерыва – карандашом, углем, сангиной, соусом, акварелью; писал ее маслом. Десятки холстов уже сохли вдоль стен и на чердаке. Рисунки накапливались стопками на длинном столе. Он никогда так хорошо не чувствовал линию и цвет – словно прозревал, открывал мир заново, но уже юным мастером, а не учеником. Это все она, его Лилит! Он был доверху переполнен ею, она сама насыщала и наполняла его, как сосуд у заветного источника. А ночью они занимались любовью – и она тоже заполняла его собой. Лилит передавала ему свою силу и свой магнетизм, бесконечный опыт. Он чувствовал, как наливается новый силой его собственное тело, а сердце бьется иначе. Это был такой источник, о котором мог бы мечтать любой мужчина, любой творец, но она выбрала именно его. Наверное, когда-то он оказался первым, кого увидела низвергнутая во тьму богиня.
Он с любовью касался ее голых плеч, налитой груди, бедер и завороженно смотрел в ее глаза.
– Давно хотел спросить у тебя…
Он неожиданно осекся.
– Ну, спрашивай.
– Какое у тебя сердце, Лилит?
– Какое сердце?
– Да, из чего оно? Оно ведь не может быть обычным?
– Не может.
– Так какое оно?
– А ты сам как думаешь?
– Это нечестно, – скромно улыбнулся он, – ты непостижима, откуда мне знать такие великие тайны?
– Мое сердце – животворящий огонь, – ответила она. – Меня создала природа. Часть огня, подаренного Ра, часть взятого из костра Агни, немного украденного из печи Гефеста. Кстати, он и впрямь был хромым.
– Ты так шутишь?
Она провела горячей ладонью по его щеке:
– Тебе решать, милый, шучу я или нет. Много кто еще поделился своим пламенем, внес свою лепту, прежде чем появилась я.
– Покажи мне, какая ты на самом деле, – попросил он.
– Какая я на самом деле?
– Сейчас, со мной, ты человек. Я хочу увидеть тебя такой, какой видел прежде. В другие времена.
– Вот ты о чем. А твое сердце и рассудок выдержат мое перерождение? Ты уверен?
– Я не знаю… что увижу.
– Тогда лучше не рисковать.
– Нет, я уверен, – смело кивнул он. – Я уже получил от тебя многое. Эти знания защитят меня.
Она усмехнулась.
– Мудро, мой мальчик. Ты действительно взрослеешь с каждым днем. Ну хорошо, смотри, – Лилит поднялась и нагой встала перед ним. – Смотри, мой жадный малыш…
Она развела руки в стороны и чуть подняла голову. По ее телу побежали отблески – золотые, серебряные, перламутровые. Кожа переливалась. Она будто перерождалась на его глазах. Так оно и было! Лицо сохраняло прежние черты, но когда и оно заиграло отблесками, у молодого человека мурашки цепко покатились по спине. Глаза женщины-богини горели изнутри, как уголья неровно тлеют в глубине костра. Взмахнув руками, как птица крыльями, собираясь взлететь, Лилит стала обращаться в рваный столб сверкающего серебряного ветра, от которого у молодого человека дух перехватило и зарябило в глазах. Резким горячим воздухом полоснуло его по лицу, а когда сверкающий столб улегся, она стояла перед ним все так же обнаженной, но иной. Совсем иной! Если это вообще была она! Восточная красота, тонкая подвижная талия и вызывающе округлые женственные бедра, призывно выкатившаяся грудь, большие, темные, манящие глаза и черные волосы до ягодиц.
– Кто ты? – прошептал он.
Владислав даже не успел заметить, что в минуту этих метаморфоз он отполз назад и уперся в широкую спинку кровати. Ему было страшно – увидеть такое простому смертному не дано, – но восторга, кипевшего в его душе, оказалось куда больше, и сердце выпрыгивало; эти чувства мешали ему дышать.
– Такой ты увидел меня впервые три тысячи лет назад, когда адская тьма заволокла Египет, и я нашла лазейку выйти из вечного мрака, куда меня отправили силой. Ты стоял передо мной на песчаном холме растерянный и уже влюбленный в мою красоту. Я попросила тебя подойти, положила твои руки на свою грудь, а ты спросил мое имя.
– Можно я коснусь тебя… такой?
– Конечно, мой хороший. Не бойся, приблизься ко мне…
Владислав на четвереньках осторожно подобрался к ней по постели, как щенок, увидевший нечто опасное, волнующее и притягательное, оказавшееся на его пути. Но щенок осторожно тянется носом… Его пальцы коснулись ее груди, губы – твердых сосков, затем руки несмело прошлись по ее талии и бедрам, потом смелее…
И вдруг, отпрянув, он пробормотал:
– Я помню… Я помню это… Помню!
– Хорошо, – кивнула она. – Но тогда ты еще не получил ответа. Он был впереди… А теперь вернись на место – на всякий случай.
Он торопливо послушался. Она вновь взметнула руки и превратилась в серебристый воздушный вихрь, горячий ветер ударил в лицо молодого человека. Но теперь он уже не чувствовал страха – один всепоглощающий восторг! И когда серебристый ветер унялся, его Лилит вновь стала иной. Молочно-эбеновой дивой, с кровью египтянки, гречанки и эфиопки, с резко очерченными, чуть вывернутыми губами, яркими белками глаз на чрезмерно смуглом лице, черными вьющимися волосами, лежащими на плечах.
– А кто ты сейчас? – спросил он.
– Такой ты увидел меня в Коринфе, в моем доме на холме, под храмом Афродиты, в полусумраке, и тотчас влюбился… Мы занимались любовью, а потом я уехала с тобой… Я выполнила твое желание – ты стал предводителем своего государства, а я всегда была рядом, помогала тебе советом и сердцем. Ни один враг не смог противостоять тебе.
– И такой я помню тебя…
– Верю.
– А дальше?!
– Дальше? – Она кивнула с горечью. – Да будет так!
Вновь Лилит превратилась в серебряный ветер и вновь остановилась. Стала белокожей красавицей с рыжими волосами.
– Ну, что скажешь? Малыш?
– Нет, – морщась, он покачал головой. – Ничего не помню… Почему?
– Для этого есть основания. О герцогине Савойской мне горько вспоминать – я потеряла тебя, едва увидев. Тебя отняли у меня. Отняли то, что мне было бесконечно дорого. А я ждала так долго! Но я отняла у них, – это слово она произнесла с особым презрением, – то, что было дорого им. За это меня отправили на полтысячи лет в подземелье – под каменную плиту, завернутую в кожи, стиснутую по рукам и ногам. Положили заклинание на грудь, на плите выбили слова, ставшие для меня замко́м. Пока меня не нашли…
– Но как такое возможно?
– Возможно, поверь. Какой мне быть для тебя?
– Ты прекрасна во всех обликах, но я привык к той, в кого влюбился, в молодую женщину, стоявшую за стеклом витрины. Пусть даже с темными волосами.
– Да будет так, малыш.
Тотчас же из нового
