развязность. Он затолкал руки в карманы штанов и скроил презрительную гримасу:
— Ничё себе! И что он умыкнул?
— Бузук, я всё объясню, — откликнулся Гвоздь.
Пожевав губы, Бузук кивнул:
— Ну что, братва? Придём кенту на выручку?
Максим согнул спину и стиснул колено ладонью, всем видом показывая, что с него взятки гладки. Он уже исполнил долг спасателя, вернул Гвоздя, можно сказать, с того света. На этом всё.
Хирург принялся отвязывать шнур от дужки ведра, однако узел был затянут слишком туго.
Жила оттолкнул Хирурга:
— Уйди. — И впился в узел зубами. Вскоре сдался. — Проще отрубить. Бузук, дай ножик.
Максима удивила невнимательность зэков. Почему он раньше считал их наблюдательными и бдительными? В мотке было двести метров. Бузук отрезал от него примерно десять метров и дал Сяве, но длины не хватило: бадья не достала до воды. Тогда Бузук отдал Сяве весь моток. Отмерив сколько нужно, Сява щедро опутал шнуром бревно для подъёма ведра: видать, надеялся, что ему удастся повернуть рукоятку ворота. Остаток шнура уложил кольцами за колодцем. Сейчас зэки будто ослепли. Как можно не заметить вызывающе яркий оранжевый цвет?
Максим сгрёб с земли верёвку и скинул конец в яму:
— Гвоздь, лови. Поймал?
— Поймал.
— Обмотай себя под мышками. Несколько раз обмотай, чтобы не резало.
Спустя пару минут из влажной темноты донеслось:
— Готово.
— Дальше вы сами, — сказал Максим и отошёл к Бузуку.
Упираясь ногами в стенку сруба, Жила пыхтел, потел, краснел. К нему присоединился Хирург. Но и вдвоём они не сумели не то что вытащить Гвоздя — им не удалось приподнять его хоть немного. Тогда они предприняли попытку повернуть рукоятку ворота, но бревно заклинило намертво.
Наблюдая за приятелями, Бузук лишь щёлкал языком. Сява светился от радости; такой исход дела его, похоже, устраивал.
Жила выбился из сил. Сложил руки на бортике колодца, уткнулся в них лбом и, прерывисто дыша, вымолвил:
— Чуть пупок не развязался.
Хирург утёр с лица испарину:
— Кожа и кости… Бараний вес. Ты помнишь, как его крутил Максим, когда желудок промывали? Обхватил за пояс и оторвал от земли.
— Помню, — кивнул Жила и крикнул в колодец: — Слышь, Гвоздь! Из-за тебя рвать жилы я не стану. Начинай шевелить булками, а то ведь мы брыканём. Так и помрёшь в этой яме. Цепляйся за доски, карабкайся. Облегчи нам задачу.
— Думаешь, я не пробовал? — прозвучало в ответ. — Меня в грязь засосало. Ноги не могу вытянуть.
Жила махнул Максиму:
— Эй, чемпион, айда к нам. Будешь третьим.
— Не трогай его, он еле стоит, — возразил Хирург. — Надо звать Хрипатого.
Эта фраза погасила весёлый огонёк в глазах Сявы.
— Гвоздь крысятничал, — выпалил он. — Забейте на это дерьмо.
— Ты кого назвал дерьмом, ублюдок? — прогремело в яме. — Бузук, сказать хочу.
— Говори.
— Я его опустил.
— Кого? — не понял Бузук.
— Шнырёнка.
Вспыхнув, Сява вскочил на ноги:
— Он врёт! — Навалился животом на край шахты и проорал во мглу: — Врёшь ты всё!
— Пусть снимет штаны, — доказывал Гвоздь. — У него вся задница в шрамах.
Сяву била крупная дрожь.
— Не верьте ему! Он приставал ко мне. Но я увернулся.
— Ага-ага, — рассмеялся Гвоздь. — Ты сам мне жопу подставил.
— Врёшь ты всё! — прогорланил Сява и вдруг схватил бадью. Поднял, даже не пискнув. И высыпал содержимое в колодец.
Падая, камни колотили о деревянные стенки. Сквозь гулкий стук пробивались вопли Гвоздя. И всё стихло.
У Жилы отвисла челюсть. Бузук вздёрнул брови на лоб. У Хирурга вытянулось лицо. Максим прижал пальцы к вискам. Впервые мелькнула мысль: а не умер ли он? Уж слишком невероятным было происходящее.
Сява примостил ведро на угол колодца и повернулся к браткам:
— Я сказал правду.
Бузук выдавил нечленораздельные звуки. Прокашлялся в кулак:
— Верю.
Сява разрыдался. Размазывая по щекам слёзы, прогундосил:
— Спасибо, Бузук. Спасибо.
— Гвоздь! — позвал Жила, всматриваясь в яму. Не получив ответа, набрал горсть земли и швырнул во влажный мрак. — Аминь.
Воцарилась могильная тишина. Максим всем телом ощутил её холод. Зябко поёжился, подтянул застёжку куртки до подбородка и посмотрел на небо. Там по-прежнему виднелась дымчатая окружность, только в этот раз её края стали шире и дымка вздымалась клубами, словно под чёрной паутиной ворочались полчища пауков.
Вынырнув из раздумий, Бузук достал из-за пазухи фляжку:
— Помянем.
— Так вот что он спёр! — догадался Жила.
Братки поочерёдно сделали по глотку. Максим и Хирург отказались.
— Учись у Сявы, — проговорил Бузук, закуривая.
Проверяя, сколько коньяка осталось во фляжке, Жила потряс её возле уха:
— Чему?
— Гвоздь нарвался, теперь он жмур.
— Ну?
— А Шнобель?
— Что — Шнобель? — спросил Жила, возвращая фляжку Бузуку.
— Почему он сидит под избой?
Жила издал смешок:
— Ты что-то путаешь, Бузук. Я забил его до смерти.
— Насколько я знаю, трупаки не ползают. А этот приполз.
На лице Жилы отразилось неподдельное удивление.
— Не может быть!
— Иди сам посмотри.
Сява рванул к избе первым. За ним шли Максим и Хирург. Бузук и Жила шагали в хвосте.
— Я видел кровь, — говорил Жила, — будто кого-то волочили. Решил, сбежал твой дружок, а Хрипатый его отмудохал и приволок обратно. На Шнобеля я даже не подумал.
Сява скрылся за углом избы. Почти сразу прозвучал его пронзительный голос:
— Бузук, быстрей!
Братки и Максим поспешили на крик.
— Сюда, сюда, — протараторил Сява, выглядывая из дверного проёма, как из скворечника.
Максим вместе со всеми поднялся на крыльцо и переступил порог.
К потолочной балке привязан шнур, в петле висел Шнобель. Под его ногами в растёкшейся луже лежал перевёрнутый табурет. Пахло прелой соломой, кровью и мочой.
Сява по-босяцки сплюнул на пол и, глядя на висельника, произнёс авторитетным тоном фразу, явно услышанную в разговоре более умных приятелей:
— Самый проверенный способ распрощаться с жизнью.
Хирург с отстранённым видом отошёл к окну и уставился в проём между досками. Бузук и Жила молчали. На их физиономиях читалась растерянность. Максим тоже подметил некоторые странности. И тоже молчал, хотя так и подмывало спросить: «Как ему удалось?»
Бузук засунул ладони в карманы. Стараясь не ступать в лужу мочи, поддел ногой табурет и исхитрился установить его под Шнобелем. «Ловко!» — подумал Максим и вновь переключил внимание на детали, которые лишь подтверждали догадку: зэк повесился не сам.
После смерти человека его тело немного удлиняется — известный факт. Однако ботинки висельника не доставали до сиденья. Значит, Шнобель, стоя на табурете, даже на цыпочках, никак не мог накинуть себе на шею петлю. И уж точно не сумел бы обмотать шнуром потолочную балку. Ему попросту не хватило бы роста
