Не говоря уж о рюкзаке. Пришлось его тащить вместе с телом, или Делакруа вторично поднимался на холм и каким-то образом нашел в темноте то место, где спрятал труп?
Пристально глядя на него, Босх обдумывал, какой предпринять ход. Он погубит дело, если своим вопросом спровоцирует ответ, который адвокат использует в своих целях на судебном процессе.
— Помню только, — неожиданно произнес Делакруа, — что у меня это заняло много времени. Чуть ли не всю ночь. Я крепко обнял Артура перед тем, как положить в яму. Простился с ним.
Делакруа посмотрел на Босха, словно ища подтверждения, что правильно поступил.
— Давайте уточним кое-что, — сказал тот. — Какой глубины была яма, в которую вы его положили?
— Мелкой, около двух футов.
— Как вы ее вырыли? У вас были при себе инструменты?
— Нет, я об этом не подумал. Пришлось копать руками. Особенно углубиться не удалось.
— А что сделали с рюкзаком?
— Тоже положил туда. В яму. Но не уверен.
Босх кивнул:
— Хорошо. Помните что-нибудь о том месте? Было оно крутым, пологим или грязным?
Делакруа покачал головой:
— Не помню.
— Были там дома?
— Да, несколько домов поблизости было, но меня не видел никто, если вы это имеете в виду.
Босх решил, что зашел слишком далеко на опасную почву. Требовалось вернуться и прояснить некоторые детали.
— А скейтборд вашего сына?
— Скейтборд?
— Что вы с ним сделали?
Делакруа подался вперед и задумался.
— Знаете, право, не помню.
— Закопали вместе с Артуром?
— Не помню...
Босх подождал несколько секунд. Делакруа молчал.
— Хорошо, мистер Делакруа, сейчас мы устроим перерыв, я пойду поговорю с напарником. Подумайте обо всем, что мы говорили. О месте, куда отнесли своего сына. Постарайтесь вспомнить о нем побольше. И о скейтборде.
— Ладно.
— Я принесу вам еще кофе.
— Спасибо.
Босх поднялся, собрал пустые чашки и вышел из комнаты. Тут же направился к аппаратной и открыл дверь. Там были Эдгар и еще кто-то. Незнакомый Босху человек смотрел на Делакруа сквозь прозрачное с одной стороны зеркало. Эдгар потянулся к видеокамере, чтобы ее выключить.
— Не выключай, — торопливо произнес Босх. — Пусть работает. Если он вспомнит еще какие-нибудь детали, то я не хочу, чтобы кто-либо заявил, будто их сообщили ему мы.
Эдгар кивнул. Другой человек отвернулся от зеркала, широко улыбнулся и протянул руку. С виду ему было не больше тридцати лет, с темными, гладко зачесанными назад волосами и очень белой кожей.
— Привет, Джордж Португэл, помощник окружного прокурора.
Босх поставил пустые чашки на стол и обменялся с ним рукопожатием.
— Похоже, дело у вас интересное, — сказал Португэл.
— И становится все интереснее, — усмехнулся Босх.
— Ну, судя по тому, что я в течение десяти минут видел, вам совершенно не о чем беспокоиться. Это верняк.
Босх кивнул. Ему хотелось рассмеяться над бессмысленностью данного заявления. Он прекрасно понимал, что на интуицию молодых прокуроров полагаться не стоит. Подумал обо всем, что случилось до того, как они привели Делакруа в комнату по ту сторону зеркала. К тому же ему было известно, что никаких верняков не бывает.
В семь часов вечера Босх с Эдгаром повезли Самьюэла Делакруа в Паркер-центр для официального взятия под стражу по обвинению в убийстве своего сына. Они допрашивали его с участием Португэла еще почти час, но смогли добыть лишь несколько новых подробностей убийства. Отцовская память о смерти сына и собственной роли в ней притупилась за двадцать лет страданий от сознания вины и пьянства.
Португэл покинул комнату для допросов, по-прежнему считая это дело верняком. Однако Босх не разделял его уверенности. Он никогда не бывал так удовлетворен добровольными признаниями, как другие детективы и прокуроры. Считал, что искреннее раскаяние встречается в мире редко. Относился к непредвиденным признаниям с предельной осторожностью, всегда искал за словами какую-то игру. Для него каждое дело походило на строительство дома. Когда появлялось признание, оно становилось бетонным фундаментом, на котором возводился дом. Если бетон был неправильно замешен или уложен, дом мог не выдержать первого толчка землетрясения. Везя Делакруа в Паркер-центр, Босх сознавал, что в фундаменте этого дома есть невидимые трещины. И землетрясение надвигается.
Мысли Босха прервало щебетание сотового телефона. Звонила лейтенант Биллетс.
— Вы исчезли до того, как нам представилась возможность поговорить.
— Мы везем его в Паркер-центр для оформления ареста.
— Судя по голосу, ты этим доволен.
— Сейчас я не могу говорить.
— Он вместе с вами в машине?
— Да.
— Как думаешь, это серьезно?
— Пока не знаю.
— Ирвинг и Медина уже звонили мне. Насколько я понимаю, в пресс-службе прокуратуры разошелся слух, что обвинение вскоре будет предъявлено. Как мне лучше обойтись с этой информацией в интересах дела?
Босх взглянул на часы. Он думал, что, оформив арест Делакруа, они успеют до восьми подъехать к дому Шейлы. Его беспокоило, что если сообщат эти сведения прессе, то репортеры нагрянут туда раньше их.
— Знаете, мы хотим прибыть к дочери первыми. Можете позвонить в прокуратуру и попросить, чтобы придержали эту информацию до девяти? И в нашу пресс-службу тоже.
— Хорошо. После того как сдадите этого типа, позвони мне обязательно. Домой. Если возникнет какая-нибудь сложность, я должна об этом знать.
— Непременно.
Босх закрыл телефон и взглянул на Эдгара:
— Португэл первым делом позвонил в свою пресс-службу.
— Понятно. Видимо, его первое крупное дело. Хочет выжать из него все, что можно.
— Да.
Несколько минут они ехали в молчании. Босх думал о том, что сказала по поводу этого дела Биллетс. Причина беспокойства была ему неясна. Дело теперь переходило из стадии полицейского расследования в судебную систему. Сыскной работы предстояло еще много, но все дела менялись после того, как подозреваемого брали под стражу и начинала работать прокуратура. В большинстве случаев, везя убийцу под арест, Босх испытывал облегчение и удовлетворенность. Ему казалось, что он в какой-то мере облагодетельствовал город. Однако на сей раз ничего подобного не было, и он не понимал почему.
В конце концов Босх обратился мыслями к собственным ошибкам и неожиданным поворотам дела. Решил, что не может торжествовать или считать себя чуть ли не благодетелем, если оно далось такой ценой. Да, они везут в тюрьму сознавшегося убийцу ребенка. Однако Николас Трент и Джулия Брейшер мертвы. В доме, который он выстроил из этого дела, постоянно будут комнаты с их призраками. И они станут преследовать его.
— Вы вели речь о моей дочери? Будете разговаривать с ней?
Босх взглянул в зеркало заднего обзора. Делакруа горбился, потому что руки были сомкнуты наручниками за спиной. Повернув зеркало, Босх включил верхний свет, чтобы видеть его лицо.
— Да, мы сообщим ей новости.
— Нужно ли? Зачем ее втягивать в это?
Босх понаблюдал за ним несколько секунд. Глаза Делакруа бегали.
— У нас нет выбора, — ответил он. — Это ее брат, ее отец.
Босх свернул в переулок, выходящий на Лос-Анджелес-стрит. До тюрьмы в задней части Паркер-центра оставалось пять минут пути.
— Что вы ей скажете?
— То, что услышали от вас. Вы убили Артура. Хотим поставить ее в известность, пока к ней не приехали репортеры или она не узнала об этом из теленовостей.
Босх заметил, что Делакруа одобрительно кивнул.
— Передадите ей кое-что от меня?
— Что именно?
Босх полез во внутренний карман куртки, но вспомнил, что магнитофона нет. Мысленно проклял Бредли и свое решение сотрудничать с ОВБ.
Делакруа некоторое время молчал. Поводил головой из стороны в сторону, словно ища взглядом то, что хотел сказать дочери, и попросил:
— Скажите только, что сожалею обо всем. Именно так. Сожалею обо всем.
— Вы сожалеете обо всем. Понял. Что-нибудь еще?
— Нет, только это.
Эдгар передвинулся на сиденье и обернулся к Делакруа:
— Сожалеете, вот как? Поздновато через двадцать лет, вам не кажется?
В этот момент Босх сворачивал на Лос-Анджелес-стрит и не мог видеть в зеркале реакции Делакруа.
— Вы ничего не знаете, — сердито ответил арестованный. — Я лил слезы целых двадцать лет.
— Да, — усмехнулся Эдгар. — Лили слезы в стакан с виски. Однако ничего не предприняли, пока не появились мы. Не вылезли из своей бутылки, не сдались полиции, не сообщили, где ваш ребенок, пока в яме оставалось что-то для подобающих похорон. А ведь теперь у нас только кости.
Босх посмотрел в зеркало заднего обзора. Делакруа покачал головой и еще больше сгорбился. Его голова коснулась спинки переднего сиденья.
— Я не мог, — прошептал он. — Я даже не...
Делакруа умолк, и Босх увидел, как затряслись его плечи. Он плакал.
