отдыха.
Она задумалась, когда Вад велел перенести фортепиано, и не для того ли это сделал, чтобы держаться подальше от нее. А еще она размышляла, как он сумел убедить руководство открыть Хранилище, если оно было заперто много лет. Она пришла сюда, чтобы избежать встречи с ним, она правда хотела этого, но, увидев фортепиано, задалась вопросом, стоит ли это делать. Неужели Вселенная говорила ей не убегать от него? Ей нужен был знак, еще один ответ, который указал бы направление.
От мыслей голова шла кругом, и Корвина опустилась на мягкое, обитое плюшем сиденье, сбросила ботинки и поджала ноги. В подземелье было холодно, но она радовалась, что здесь никого не было.
Довольная тем, что осталась одна, она свернулась калачиком на краю дивана. Устроившись, Корвина достала старый библиотечный экземпляр «Дракулы» и принялась читать о дьяволе, живущем в старом замке на холме, сама оказавшись в одном из них.
* * *
Корвина проснулась от звуков музыки.
Она резко села, книга, лежавшая на груди, упала на пол, внезапная боль в шее отозвалась стоном.
Повернула голову в сторону, откуда доносилась музыка, и почувствовала, как перехватило дыхание.
В тусклом свете перед ней предстал тот же образ, в каком она видела его впервые в темноте. Его глаза были закрыты, лицо устремлено вниз, спина наклонена вперед, и играл он не только пальцами, а всем своим существом.
Вад Деверелл.
Среброглазый дьявол Веренмора.
Темный бог, чья игра была и благословением, и проклятьем.
Ее многогранный, загадочный бывший любовник, который знал тайны ее души.
Он нашел ее.
Почему-то после всех ее отчаянных попыток избегать его он оказался в том же месте. Их пути то и дело пересекались, приближая их друг к другу. Если его присутствие в этот миг не было знаком Вселенной, которого она просила, тогда Корвина вообще не знала, что это было.
Подняв книгу с пола, она сделала закладку на странице, за чтением которой заснула, убрала ее в сумку и полностью повернулась, чтобы посмотреть, как он играет.
Было нечто особенное в том, чтобы наблюдать, как этот мужчина всецело погружался в музыку, которую его пальцы создавали вслепую. Он знал эти черные и белые клавиши как свои пять пальцев и существовал среди них, продолжая играть на этот раз не такую навязчивую, не такую мучительную, а более проникновенную и загадочную мелодию. Его вид, это звучание и ощущения творили с ней что-то неведомое.
То, что Вад играл в ее присутствии, отвел ее в свое личное пространство, спал рядом с ней и подвергал себя риску, хотя говорил, что не станет этого делать – все это сказало ей больше, чем мог бы сказать он сам.
Он привязался.
Как и она.
И Корвина не знала, что с этим делать.
– Ты слишком много думаешь, – донес до нее эти слова его низкий голос, а пальцы не прекращали скользить по клавишам, и он так и не открыл глаз.
– Ты сказал, что мы не будем этого делать, – напомнила она ему так же тихо, опустив подбородок на подлокотник.
– Это было задолго до того, как я познал твой вкус. Задолго до того, как проснулся один в своей постели после лучшего сна, что был у меня за многие годы.
Ее сердце гулко забилось в груди от его слов, иссохшие частицы ее души впитывали их, словно благодатный дождь после засухи.
Мелодия достигла крещендо и стала неспешно стихать, обернувшись в нечто нежное, мягкое, тихое, а потом окончательно смолкла с финальной нотой. Наступившая тишина казалась громкой.
– Ты так красиво играешь, – заметила Корвина в легком изумлении. – Наверное, даже твои демоны поют.
От этих слов он открыл глаза.
– А что делают твои демоны, вороненок?
Она отвела взгляд.
– Кричат.
– Иди сюда, – велел Вад, и она оглянулась на лестницу.
– А вдруг сюда кто-то придет? Мне много раз говорили, что преподавателям и студентам нельзя общаться вне занятий.
– Думаю, мы уже давно вышли за рамки простого общения, тебе так не кажется? – сказал он с ноткой иронии и нажал пальцем на клавишу. – Иди сюда.
Она встала и пошла к нему на дрожащих ногах. Как только Корвина подошла, Вад поднял ее и посадил на крышку фортепиано так, что ее задница оказалась на краю, а ноги упирались в скамейку по бокам от его бедер. Сердце забилось с удвоенной силой, и Корвина посмотрела в его обжигающие серебристые глаза, рассматривая мужественное лицо и прядь седых волос.
– Расскажи мне об институте «Утренняя звезда», – будничным тоном велел он, будто у нее не сводило живот от одного только названия.
– Я… я не знаю, с чего начать, – пролепетала она, осознавая, что снова оказалась с ним в ловушке, хоть и сидела выше него.
– С начала, – ответил Вад. – Я хочу услышать твою версию истории.
– А ты… ты не станешь использовать ее против меня? – Она громко сглотнула, озвучив один из своих самых потаенных страхов.
Его глаза вспыхнули.
– Нет.
Корвина сделала глубокий вдох, разглядывая свои ногти.
– Ты не мог бы… не смотреть на меня, пока я говорю? Так я только сильнее нервничаю.
Вад кивнул, опустил руки ей на бедра и развел их шире, лаская пальцами колени.
– Буду смотреть в другое место. И дам тебе кончить, если будешь хорошо себя вести.
С ее губ сорвался прерывистый вздох, и Корвина посмотрела в потолок.
– Разве это не странно для подобного разговора?
Вад провел пальцами по краю ее чулок.
– Это поможет отвлечь твой разум от чрезмерного волнения. А теперь рассказывай.
Корвина прикусила губу, пока он водил пальцами по кромке – туда-сюда, туда-сюда, – и уступила его требованию. Она хотела рассказать ему, довериться, и, похоже, это был первый шаг. Она лишь надеялась, что он ее не разочарует.
– У моей матери шизофрения, – произнесла она, пока его пальцы мягко ласкали кожу ее бедер.
Казалось полным безумием говорить с ним об этом, пока он прикасался к ней с явным сексуальным намерением. Но это и впрямь помогало ей успокоиться и собраться с мыслями.
– Как и у отца, – продолжила она, и у нее перехватило дыхание, когда Вад коснулся кожи там, где заканчивались чулки. – Ему не был поставлен такой диагноз, но во время одного из сеансов мать призналась, что он покончил с собой, потому что голоса сказали ему: если он не умрет, то умрем мы. Он защищал нас в своей изощренной манере.
– И ты считаешь, что унаследовала их болезнь? – спросил он, уткнувшись во внутреннюю поверхность ее бедра.
Все это было безумно странно,
