— Мы его найдем, — сказал Кингшип.
— Может быть, найдем, а может быть, и нет. Люди часто исчезают бесследно.
Он задумчиво попыхивал сигаретой.
— А Дороти не вела дневника?
Раздался телефонный звонок. Кингшип взял трубку.
— Алло? — сказал он.
Последовала долгая пауза. Гант посмотрел на Марион: она наклонилась и подбирала с пола обрывки бумаги.
— Когда? — спросил Кингшип.
Марион собрала бумажки в кулак и явно не знала, что с ними делать дальше. Она положила их на проспекты рядом с собой.
— Спасибо, — сказал Кингшип. — Большое спасибо. — Он положил трубку и больше ничего не сказал.
Гант повернулся и посмотрел на него.
Кингшип стоял возле столика с застывшим лицом.
— Это была мисс Ричардсон, — сказал он. — Рекламные проспекты выслали Бертону Корлиссу в Колдвелл 16 октября 1950 года.
— Это когда он начал ухаживать за Эллен, — сказал Гант.
Кингшип кивнул.
— Но это был уже второй раз, — медленно проговорил он. — Рекламную литературу Бертону Корлиссу также высылали в Блю-Ривер 6 февраля 1950 года.
— Дороти… — сказал Гант.
Марион издала стон.
Гант остался в гостиной, когда Марион ушла наверх к себе.
— Мы ушли не дальше Эллен, — сказал он. — У полиции есть «предсмертная» записка Дороти, а у нас одни подозрения и куча косвенных улик.
Кингшип взял один из проспектов:
— Я найду способ обнаружить доказательства.
— Неужели они не нашли ничего в доме Пауэлла? Ни отпечатков пальцев, ни ниточки от пиджака?
— Ничего, — сказал Кингшип. — Ничего в доме Пауэлла, ничего в ресторане, где Эллен…
Гант вздохнул:
— Даже если вы убедите полицию арестовать его, любой юрист-первокурсник в пять минут добьется его освобождения.
— Как-нибудь я его прижму, — сказал Кингшип. — Он от меня не уйдет.
— Нам надо или узнать, как он заставил Дороти написать эту записку, или найти пистолет, из которого он застрелил Пауэлла и Эллен.
Кингшип посмотрел на фотографию на обложке брошюры.
— Медеплавильная фабрика… Мы собирались лететь туда завтра, — грустно сказал он. — Я хотел показать ему производство. И Марион тоже. Раньше оно ее никогда не интересовало.
— Как бы она не сказала ему раньше времени, что никакой свадьбы не будет.
Кингшип расправлял проспект на коленях.
— Что? — спросил он.
— Он не должен узнать от Марион, что свадьбы не будет.
— А-а… — Взгляд Кингшипа вернулся к проспекту. — Он не знал, с кем связывается, — тихо сказал он, глядя на фотографию медеплавильной печи. — Не на того нарвался.
Какой денек! Лучше не придумаешь. Он с улыбкой смотрел на самолет; казалось, что тот был исполнен такого же нетерпения, как он сам. Самолет стоял на взлетной полосе, словно подавшись вперед. Его компактный корпус блистал белизной, слово «Кингшип» и торговая марка корпорации сверкали медной ярью в лучах утреннего солнца. Он с улыбкой смотрел на дальний конец поля, где стояли коммерческие самолеты и где за проволочной загородкой, как овцы, толпились ожидающие отлета пассажиры. Что ж, не у всех в распоряжении есть частный самолет! Он улыбнулся синеве неба, потом потянулся и радостно побарабанил себя кулаками по груди, глядя, как пар из его рта поднимается вертикально вверх. Нет, лучше дня у него в жизни не было. Неужели никогда? Ну… почти никогда. Он повернулся и пошел к ангару, напевая арию из оперетты Гилберта и Салливана.
Марион и Лео стояли в тени и о чем-то, как всегда, спорили.
— Нет, поеду! — заявила Марион.
— О чем спор? — улыбаясь, спросил он, подходя к невесте и ее отцу.
— Да ни о чем. Я не очень хорошо себя чувствую, и отец не хочет, чтобы я летела с вами.
Ее взгляд был устремлен за спину Берта — на самолет.
— Предсвадебный озноб?
— Нет, просто я не очень хорошо себя чувствую.
— А-а… — понимающе протянул он.
С минуту они постояли молча, глядя, как два механика заправляют самолет горючим. Потом Берт подошел к Лео. Это так похоже на Марион — прокиснуть в такой день. Впрочем, может, это и к лучшему. По крайней мере, не будет, как всегда, непрерывно болтать.
— Все готово? — спросил он Кингшипа.
— Скоро полетим. Только дождемся мистера Деттвейлера.
— Кого?
— Мистера Деттвейлера. Сына одного из наших директоров.
Через несколько минут со стороны коммерческих ангаров появился человек со светлыми волосами, тяжелой челюстью и густыми бровями. Он кивнул Марион и подошел к Лео.
— Доброе утро, мистер Кингшип.
— Доброе утро, мистер Деттвейлер. — Они пожали друг другу руки. — Познакомьтесь с моим будущим зятем Бертом Корлиссом. Берт, это — Гордон Деттвейлер.
— Очень приятно.
— Я давно хотел познакомиться с вами, — сказал Деттвейлер, до боли стискивая ему руку. — Очень давно.
«Странный тип, — подумал Берт. — Или он хочет втереться в доверие к Лео?»
— Вы готовы, сэр? — крикнул пилот изнутри самолета.
— Готовы, — отозвался Лео.
Марион двинулась к самолету.
— Марион, я тебя очень прошу…
Но она прошла мимо Лео, поднялась по лестнице и вошла в самолет. Лео пожал плечами и покачал головой. Деттвейлер последовал за Марион.
— Забирайтесь, Берт, — сказал Лео.
Берт взбежал по трем ступенькам небольшой лестницы и вошел в самолет. Он был рассчитан на шесть человек. Берт сел на заднее кресло справа за крылом. Марион расположилась слева от него, через проход. Лео занял первое сиденье, Деттвейлер тоже — с другой стороны.
Мотор кашлянул и взревел. Берт застегнул пристяжной ремень. Подумать только — и здесь медная пряжка! Он, улыбаясь, покачал головой. Потом посмотрел в окно на людей, дожидающихся за загородкой: интересно, им видно его?
Самолет стронулся с места. Поехали! Разве Лео повез бы его на фабрику, если бы у него оставались какие-нибудь подозрения? Никогда! Никогда? Да, никогда! Он перегнулся налево, тронул Марион за локоть и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ — черт возьми, у нее и вправду больной вид! — и повернулась к окну. Лео и Деттвейлер тихо переговаривались через проход.
— Сколько туда лету? — весело спросил Берт.
— Три часа, — ответил, обернувшись, Лео. — А при попутном ветре даже меньше. — И опять повернулся к Деттвейлеру.
Собственно, Берту тоже не хотелось ни с кем разговаривать. Он стал глядеть в окно на пробегающую мимо землю.
Достигнув конца поля, самолет медленно развернулся. Мотор завыл на более высокой ноте, набирая мощь.
Он смотрел в окно, поводя пальцами по медной пряжке. Едем на фабрику… Фабрику! К чаше Грааля! К источнику богатства!
И почему его мать боится летать? Как бы ему хотелось, чтобы она тоже поехала с ними!
Самолет рванулся вперед.
Он увидел фабрику первым: впереди внизу темнела небольшая стайка геометрически правильных зданий на белой простыне снега. Эта стайка походила на ветку на конце изгибающегося ствола железнодорожной линии.
— Вон она, — услышал он слова Лео и краем сознания зафиксировал, что Марион перешла на его сторону и села перед ним. Его дыхание затуманило окно; он вытер пар рукой.
И вот уже фабрика выплыла из-под крыла и оказалась прямо под ними. Он увидел полдюжины прямоугольных коричневых крыш, изрыгающих черные клубы дыма. Они стояли тесно и в лучах стоявшего над головой солнца не отбрасывали тени. Рядом поблескивала забитая машинами парковочная площадка. Железнодорожные пути обвивались вокруг зданий и в конце концов сливались в единый ствол со многими путями, по которому ползал грузовой поезд. Небольшое облачко его дыма терялось на фоне черных султанов над зданиями. Вагоны отливали оранжево-розовым цветом.
Глаза Берта были прикованы к медеплавильне, которая сдвигалась к хвосту самолета. Дальше были заснеженные поля. Появились разрозненные дома. Медеплавильни уже не было видно. Домов стало больше. Потом сделались различимы дороги, разделявшие их на кварталы. Еще дома — уже ближе, магазины, вывески, медленно ползущие автомобили и крошечные фигурки людей, парк, жилой квартал в кубистском стиле.
Самолет накренился на одно крыло, описал круг. Земля опрокинулась, потом выровнялась, приблизилась к ним и, наконец, помчалась совсем близко под крылом самолета. Толчок — пряжка впилась Берту в живот. Самолет плавно покатился по асфальту. Берт расстегнул медную пряжку привязного ремня.
Их ждал лимузин — сделанный на заказ «паккард», блестящий черным лаком. Берт сел рядом с Деттвейлером и нагнулся, чтобы посмотреть через плечо шофера. Перед ним была перспектива центральной улицы, которая уходила вдаль и упиралась в белый холм, едва виднеющийся на горизонте. С другой стороны холма в небо поднимались черные колонны дыма, скрюченные, словно пальцы-облака джинна.
