уцелел. Отец проявлял ко мне своего рода сердечную серьезность, будто мы оба неким образом перенеслись во времена Второй мировой, и я был его соседом по койке, которому не повезло получить пулю, но который, несомненно, поправится. Я оценил такое отношение по достоинству, с благодарностью.
Навестил меня и Рафферти.
Встреча прошла неловко. Он только и повторял раз за разом, как ему жаль, и удивленно качал головой. Думаю, он ощущал себя отчасти виноватым. Как будто все, что случилось, имело истоки в том дне, когда мы вместе копались в мусоре за домом Краучей. Может быть, в каком-то смысле так оно и было, но я не хотел его винить, всячески отнекивался и утешал.
От Рафферти я узнал, что Бена Крауча так и не нашли. Одна лишь вереница следов от босых пят крупного мужчины уходила вниз по пляжу и там, на темном мокром песке у линии прилива, обрывалась. Все решили, что, потеряв Мэри и пса, он утопился с горя. Но мне почему-то кажется, что они не правы.
И до сих пор так кажется.
Ким постоянно отиралась рядом.
— Когда ты будешь в состоянии, — сказала она, — я хочу, чтобы ты рассказал мне, что там произошло. Не сейчас, но хоть когда-нибудь.
Но к этой теме мы больше не возвращались. Она просто дежурила долгими часами в палате, держа меня за руку и наблюдая, как я таращусь в никуда. И она не беспокоила меня, и ей не нужно было говорить. Я ценил это больше всего.
После выписки я с Ким часто встречался. Моя мама как-то намекнула, что, по ее мнению, это может во что-то перерасти. Так и случилось… да не так, как она думала. Мы связались дружбой, безумно крепкой, которую я поддерживаю и по сей день письмами и телефонными звонками. Сейчас она в пятистах милях от меня. Ее муж вроде как все понимает.
Однажды днем в конце августа я выполнил свое обещание и рассказал ей, что там произошло. Это был дико тяжелый опыт для нас обоих, но оно того стоило. После этого мы долго сидели в Хармоне, потягивая колу и ничего не говоря.
К тому времени я уже знал, что уезжаю из Дэд-Ривер в Бостон. Там меня ждала работа, которую нашел для меня отец, и я надеялся, что небольшой колледж на Бикон-Хилл примет меня на осенний семестр. И у меня получилось поступить, пускай и не без труда. Ким возвратилась в Честнат-Хилл. Никто не горел желанием остаться — после всего, что произошло.
И Ким никогда более не посещала Дэд-Ривер.
Я ездил домой время от времени, чтобы навестить своих предков. Но лишь из сыновьего долга, никогда — по велению сердца.
В общем, мы долго сидели там, пока гамбургеры и сэндвичи доставали из микроволновки, разливали газировку; люди приходили и уходили, и я начал думать о Кейси и о том последнем разе, когда мы были вместе, когда она сказала, что любит меня, и о том, как она изменилась к тому времени. Я знал, что ей, как и мне, наконец стало ясно, что плоды бесполезного риска — не острые ощущения, а утраты и смерть, смерть изнутри. Наша влюбленность под конец отвергла все это, и мы стали странно счастливы. Да, в сердце подземного ужаса мы обрели быстротечное счастье. Пещеры под домом Краучей заставили нас испытать худшее, что может сделать с тобой мир, и лишь на мгновение — одарили чем-то светлым.
Отправляясь в Бостон, я более не чувствовал себя умирающим изнутри. Я, напротив, как бы очистился под конец от всего скопившегося в душе мрака.
Я попытался объяснить это Ким.
— У тебя есть второй шанс, — сказала она. — И у меня тоже. — Она покачала головой. — А Стив и Кейси… перед тем, как все кончилось… они показали себя с самой лучшей стороны.
Странно, как иной раз все складывается…
Год назад в декабре я проезжал мимо дома Краучей, и из трубы валил дым. Там кто-то жил. Я спросил у Рафферти, известно ли об этом в городе.
— Конечно, известно, — сказал он. — Всем известно. Живет там сторож, въехал туда на два-три месяца, пока землемеры и приставы не уладят все дела. Знаешь, кто хозяин нынче? Центральная энергетическая компания штата Мэн. Город выкупил дом у банка, как все и хотели раньше, ну а ЦЭК приобрела дом у города, и теперь все судачат о том, что в Вискассете организуют схрон для радиоактивных отходов — зашибись, а? Это пока лишь слухи, но, думаю, все пойдет по накатанной: сперва в городе оживится промышленность, появятся новые рабочие места, и все будут петь осанну новой городской управе. Вот только через десять лет в речке передохнет вся рыба, а в лесу не останется ни одного здорового деревца.
Он сделал большой пивной глоток.
— Ничто не ново под луной, ты же знаешь.
* * *
В будущем ноябре мне исполнится тридцать пять.
В принципе, время в колледже я провел с толком.
Я работаю. Живу на Манхэттене. И все думаю о Кейси.
Не могу сказать, что с тех пор я хоть раз влюблялся в кого-либо. Не было такого. Но я никогда по-настоящему и не ждал, что это произойдет. Я часто думаю о ней, и иногда кажется, что все мои барахтанья по жизни направлены на то, чтобы заделать хоть чем-нибудь ту дыру в душе, что осталась после ее смерти.
Иногда.
Потому что женщина, с которой я живу, мне близка.
В тридцать семь лет она меняет профессию. А я пишу эту книгу.
В этом нет ничего особенного, но все же мы оба рискуем.
Нилу, Эгги, Бисту, Винни и Зоуи — мохнатым друзьям в прошлом и настоящем. Неутомимым наставникам в искусстве любви. И подлинному Рэду, уже покинувшему нас, который спас жизнь моему дяде, как пес Сэма Берри в этой книге.
В первую очередь спасибо Гэвину Циглеру за его острый глаз и нюх на очередную историю Кетчама. Спасибо Поле Уайт, как и всегда, за ее мудрые правки и моему редактору Майку Бэйли за то, что поддержал меня с этим романом, не говоря уже про его заботливое, деликатное обращение с нами, писателями, в целом. Большое-пребольшое спасибо Элис Мартелл и Стивену Кингу, которые притащили меня в Великобританию. Я в долгу перед Лоуэллом «Чипом» Вудмэном, который поделился со мной своей гуманной трактовкой законов штата Мэн и федеральных законов, имеющих отношение к правам животных — или их отсутствию — в этой стране. Спасибо
