Дар закрыл книгу. Эти строки – и множество других строк, похожих на эти, – помогли ему найти покой после того, как Барбара и маленький Дэвид погибли в авиакатастрофе в Колорадо, после того, как он сам чуть не сошел с ума и совершил попытку самоубийства.
Дарвин отчетливо помнил короткий сухой щелчок, когда боек отцовского ружья ударил по капсюлю патрона – и он не выстрелил, не выстрелил… Это был единственный случай, когда отцовское ружье дало осечку. Дар потом много раз просыпался среди ночи, слыша сухой щелчок этой осечки, – и находил успокоение в благоразумии стоиков.
Но в эту ночь и стоики не помогали.
Дар убедился, что жалюзи закрыты, проверил, на месте ли дверная цепочка. Он очень устал за день – но спать не хотелось. Дарвин не доверял снотворным таблеткам – он видел слишком много несчастных случаев, связанных с приемом снотворного, похожих на случай мистера Хаттона, который спросонья схватил пистолет вместо трубки, когда зазвонил телефон.
Зато Дар знал, как прекрасно усыпляет чтение творений Эммануила Канта, и он читал Канта до тех пор, пока не начал засыпать.
В дверь постучали. Дар уже потянулся за спрятанным под кроватью дробовиком, но стук был очень знакомым – так обычно стучал Лоуренс.
Пришел действительно Лоуренс – помятый, взъерошенный и пропотевший после целого дня в суде. Пока Ларри мылся в душе, Дар ещё немного почитал Канта. Но вот Лоуренс вышел – в огромном банном халате, который Дарвин приберегал специально для таких случаев.
Лоуренс разложил на диване постель, взбил попышнее подушку. А Дарвин все это время рассматривал кобуру с револьвером "кольт" 0.38, которую Ларри невозмутимо снял с плеча и повесил на спинку стула.
– Вы с Труди собираетесь завтра на обед в Лос-Анджелес? – спросил Дар.
– Ты о чем это? – не понял Лоуренс. Он уютно устроился на диване и рассматривал иллюстрированный журнал для автолюбителей.
– Ты обычно вооружаешься только тогда, когда едешь в город. – Дар знал, что у его друга есть разрешение на скрытое ношение оружия, потому что инспектор страховой компании слишком часто получал угрозы от похитителей машин и страховых мошенников, которые оказались за решеткой благодаря его показаниям в суде. Лоуренс хмыкнул.
– Я взял револьвер потому, что шел к тебе в гости, – сказал он. – Быть рядом с тобой сейчас так же опасно, как рядом с Шарлем де Голлем в "Дне Шакала".
– Только в первой версии, – заметил Дар. – В римейке враг подкрадывался к шефу ФБР, и это был не Эдвард Фоке, а Брюс Уиллис.
– В римейках всегда перегибают палку, – сказал Лоуренс. Он отложил журнал и выключил лампу возле дивана.
– Это точно, – согласился Дар. Он пошел к двери и проверил, закрыт ли замок и на месте ли цепочка, потом посмотрел на отвратительные, но плотно закрытые жалюзи на высоких окнах. – Спокойной ночи, Ларри.
Он ожидал, что Лоуренс, как обычно, поправит его, но Лоуренс уже спал, тихо похрапывая. Дарвин вернулся в спальню и спустя несколько минут тоже заснул.
Утром в четверг Дарвин проснулся от телефонного звонка. Он схватил трубку, лежавшую возле кровати, но из трубки раздавался только длинный гудок. Дар вскочил с кровати и схватил мобильник, но тот вообще был выключен. Натягивая на ходу халат, Дарвин поспешил к факсу. Но и туда не поступило никаких сообщений.
Телефон зазвонил снова.
Это был сотовый Лоуренса. Спросонья Дар позабыл, что друг ночует у него. Он сел на высокий табурет у кухонного стола, а Лоуренс ответил на звонок – судя по всему, звонила Труди, если только Лоуренс не нашел себе кого-нибудь еще, кому мог говорить "моя лапочка".
Дарвин включил кофеварку. Лоуренс сел на диване, зевнул, промычал что-то невразумительное, попытался прочистить горло, потер глаза, потер лицо, снова что-то промычал, а потом снова принялся откашливаться – звучало это так, как будто кто-то душил кота весом в центнер. "И как только Труди это терпит каждое утро?" – в который уже раз подумал Дарвин и спросил:
– Кофе будет готов через пару минут. Хочешь тостов с беконом? Или хватит хлопьев?
Лоуренс надел очки и улыбнулся.
– Выключай свою кофеварку. Мы возьмем кофе и каких-нибудь гамбургеров по дороге. Мы едем смотреть новый случай – он тебе наверняка понравится.
Дар посмотрел на часы. Уже полдевятого, но из-за плотно закрытых жалюзи в квартире до сих пор слишком темно.
– У меня накопилась куча дел, с которыми надо разобраться… – сказал он.
Лоуренс решительно покачал головой:
– Ерунда! Это всего в нескольких милях отсюда… На полпути к моему дому… И ты возненавидишь себя, если пропустишь этот случай.
– М-м-м…
– Попытка монашкоубийства посредством цыплячьей пушки, – сказал Лоуренс.
– Не понял… – Дарвин отключил кофеварку.
– Попытка монашкоубийства путем цыплячьей пушки, – повторил Лоуренс и босиком пошлепал в ванную. Он спешил принять душ и привести себя в порядок раньше, чем удобства займет Дар.
Дарвин вздохнул. Он повернул рычажок, который открывал жалюзи, а потом потянул за шнур, чтобы сдвинуть их с окна. В Сан-Диего был прекрасный солнечный день. В прозрачном воздухе над переливающимся солнечными бликами заливом то и дело взлетали или заходили на посадку самолеты. По улицам, как всегда, с шумом проносились машины. Мимо окон Дарвина с ревом пролетел пассажирский самолет, заходя на посадку на аэродром Линдберг-Филд. Некоторые пассажиры испуганно посматривали на высотные здания, не выпуская из рук утренние газеты. Самолет был так близко, что Дарвин почти различал заголовки в этих газетах.
– Попытка монашкоубийства посредством цыплячьей пушки, – пробормотал он. – Боже правый…
В гараже они с Лоуренсом поспорили по поводу того, кто сядет за руль. Лоуренс терпеть не мог ездить на пассажирском сиденье. Дару тоже надоело все время быть пассажиром. Лоуренс признал, что ему все равно придется вернуться в город – снова давать показания в суде. Дарвин указал, что логичнее было бы оставить "Труппер" в гараже и поехать на "Лендкруизере". Лоуренс надулся и предложил поехать на двух машинах, чтобы оба были за рулем. Дар развернулся и пошел к лифту.
– Ты куда? – окликнул его Лоуренс.
– Обратно в постель, – сказал Дарвин. – Только этой ерунды мне не хватало, особенно перед завтраком.
В конце концов за руль сел Дар. Полицейская машина без обозначений, которая дежурила у дома Дарвина, проехала за ними до городской черты, а потом повернула обратно.
Ехать было недалеко – место происшествия находилось на полпути к Эскондидо. Когда они выехали на трассу, Лоуренс назвал адрес фирмы по продаже автомобилей марки "Сатурн". Дар знал, где это.
Лоуренс и Дарвин полностью разделяли глубокое презрение к "Сатурнам". Оба знали, что сами машины довольно приличные – но в рекламных целях фирмы по продаже автомобилей создали такой образ типичного владельца "Сатурна", что у страстных автолюбителей, вроде Дара и Лоуренса, сразу возникало стойкое отвращение ко всему, связанному с "Сатурнами".
"У Дженнифер это первая машина", – говорил старший менеджер. Все остальные сотрудники фирмы по продаже "Сатурнов" стояли рядком и дружно хлопали в ладоши, а Дженнифер, порозовевшая от смущения, держала в руке ключи от машины.
– "Сатурн" создан для людей, которые боятся покупать машины, – сказала как-то Труди. Лоуренс и Труди меняли машины через каждые полгода. Им нравился сам процесс.
– Точно так же, как "Вольво" предназначен для людей, которые ненавидят автомобили и хотят, чтобы все это знали, – добавил тогда Лоуренс. – Профессора колледжей, профессиональные защитники природы, либеральные демократы… Им приходится водить машину, но они хотят показать всем вокруг, что, будь на то их воля – они предпочли бы ходить пешком.
– А может, они покупают "Вольво" из соображений безопасности, – предположил Дарвин, прекрасно зная, что подобное заявление вызовет у обоих следователей бурю эмоций.
– Ха! – воскликнула Труди. – Машина по определению должна ездить быстро, а безопасность – это уже вопрос спорный. Те, кто ездит на "Вольво", с радостью пересели бы на "Шерманы"*, если бы правительство пустило их на дороги.
– А помните тот трогательный рекламный ролик "Сатурна" несколько лет назад? Где рабочие с завода "Сатурна" в Теннеси поднимаются в три часа ночи, чтобы посмотреть по телевизору прямой репортаж из Японии – как там выгружают первую партию экспортных "Сатурнов", – насмешливо сказал Лоуренс. – Я видел эти английские, негритянские, мексиканские лица… они улыбались как дураки, уставившись в свои телевизоры. Как же – такая гордость за Америку! А вот чего они не показывали – как девяносто пять процентов этих машин заново погрузили на транспортные суда и отправили обратно в Америку. Японцев не устроило такое барахло, как эти "Сатурны".
– Японцы предпочитают джипы, – сказала Труди. Дар кивнул. Это действительно было так.
– И огромные старые "Кадиллаки", – добавил он.
