— Что? — кричал Ван Дорн. — Я вас не слышу.
— Не могу представить себе, чтобы кто-нибудь мог застать Скалли врасплох.
— Вот что значит работать в одиночку.
— Как бы то ни было…
— Что?
— Как бы то ни было, причина — шпион.
— Шпион с вами в поезде?
— Пока не знаю.
— Что?
Белл сказал:
— Прикажите сохранить для меня пистолет Скалли.
Джозеф Ван Дорн отчетливо расслышал это. Он хорошо знал своих детективов. Иногда ему даже казалось, будто он знает, что заставляет их жить именно так.
— Когда вернетесь в Нью-Йорк, пистолет будет вас ждать.
— Позвоню из Чикаго.
«Твентис сенчури лимитед» двинулся, чтобы к утру преодолеть пятьсот двадцать миль и прийти в Чикаго. Белл прошел вперед, в клубный вагон. Вагон был пуст, только за одним столиком играли в покер. Канадский мошенник, выдающий себя за австралийца-золотопромышленника, играл с джентльменами постарше. И ему не нравилось, что проводник Дилбер внимательно наблюдал за ним.
Тогда Белл пошел в задний вагон набирающего ход поезда. Хотя было уже за полночь, в обзорном вагоне собралось множество мужчин, они беседовали и выпивали. Толпу развлекал Арнольд Беннет, которого сопровождал серьезный китаец. Шефер, немецкий торговец, о чем-то разговаривал с Эрхардом Райкером. Белл взял выпивку и постарался, чтобы его заметили; Райкер его увидел и помахал рукой, приглашая присоединиться. Немца он представил как герра Шефера. У Белла Шефер спросил:
— Чем вы занимаетесь, вы сказали, мистер Белл?
— Страхованием, — ответил Белл, благодарно кивая Райкеру — тот не сказал, что он детектив. Он сел так, чтобы иметь возможность наблюдать и за Арнольдом Беннетом.
— Конечно, — сказал Райкер, без запинки поддерживая эту ложь. — Я должен был вспомнить. Итак, все мы коммивояжеры, или коммерческие путешественники, как называют нас англичане. Все что-нибудь продаем. Я снабжаю американских ювелиров драгоценными камнями. А мистер Шефер представляет органы, которые производят в Лейпциге. Я прав, сэр?
— Так точно! — рявкнул Шефер. — Вначале я продаю. Потом компания посылает немецких рабочих, которые собирают орган на месте. Они умеют собирать лучшие органы.
— Церковные? — спросил Белл.
— Церкви, концертные залы, стадионы, университеты. Понимаете, немецкие органы лучшие в мире. Потому что немецкая музыка — лучшая в мире. Понятно?
— Вы играете на органе?
— Нет, нет, нет, нет. Я всего лишь продавец.
— Как кавалерийский офицер становится продавцом? — спросил Белл.
— Что? Какой кавалерийский офицер? — Шефер посмотрел на Райкера, потом на Белла, лицо его окаменело. — Что вы имеете в виду, сэр?
— Я не мог не заметить на руках у вас мозоли от вожжей, — миролюбиво ответил Белл. — И выправка у вас военная. Верно, Райкер?
— Да и сидит он, как военный.
— А? — Шея Шефера побагровела, краска перешла и на лицо. — Ja, — сказал он. — Конечно. Да, я был военным, много лет назад. — Он помолчал и посмотрел на свои сильные руки. — Конечно, я до сих пор езжу верхом, когда остается время от этого моего нового занятия, торговли. Прошу прощения, я сейчас вернусь. — Он встал, собираясь уходить, остановился и спохватился. — Хотите, я закажу официанту еще выпивку?
— Да, — сказал Райкер, пряча улыбку, пока Шефер не исчез в туалете.
— Оглядываясь назад, — сказал он, улыбаясь шире, — я вижу все большую мудрость отца — как заметил ваш Марк Твен о своем батюшке. Отец не ошибался, отправив меня учиться в Англию. Мы, немцы, неловко себя чувствуем в присутствии людей других национальностей. И хвастаем, чтобы скрыть это.
— В германской армии офицеры часто становятся торговцами? — спросил Белл.
— Нет. Но кто знает, почему он оставил службу? Он слишком молод, чтобы уйти в отставку, даже на половинное жалованье. Может, ему нужно зарабатывать на жизнь?
— Может быть, — сказал Белл.
— Кажется, — улыбнулся Райкер, — вы не в отпуске. Или детектив всегда занят очередным делом?
— Дела обычно перетекают одно в другое, — ответил Белл, гадая, что такое это заявление Райкера — вызов или просто дорожная болтовня. — Например, — сказал он, внимательно наблюдая за реакцией Райкера, — например, занимаясь расследованием, которое не имеет никакого отношения к остальному, и сев в этот поезд, я узнал, что вы часто путешествуете с молодой леди, которая считается вашей подопечной.
— Действительно, — сказал Райкер. — Это правда.
— Вы слишком молоды для опекуна.
— И это правда. Но как я не мог отказаться от ответственности за фирму отца, точно так же я не мог не позаботиться о сироте, когда ее семью постигла трагедия. Несчастья случаются с самыми независимыми людьми, мистер Белл… когда они этого ожидают меньше всего. Но вот что я вам скажу: события, о которых мы не думаем, часто оказываются лучшим, что с нами может произойти. Девушка принесла свет в мою жизнь, в которой была только тьма.
— Где она сейчас?
— В школе. Заканчивает в июне. — Он через стол наставил палец на Белла. — Надеюсь, вы с ней познакомитесь. Летом она приплывет со мной в Нью-Йорк. Она выросла в закрытой монастырской школе, и поэтому я пользуюсь любой возможностью расширить ее горизонты. Встреча с частным детективом, несомненно, относится к такому опыту.
Белл кивнул.
— Буду ждать с нетерпением. Как ее зовут?
Райкер как будто не слышал вопроса. Или, если слышал, предпочел не отвечать. Вместо этого он сказал:
— Столь же расширит ее жизненный опыт встреча с женщиной, которая снимает кинофильмы. Мистер Белл, почему вы удивлены? Конечно, я знаю, что ваша невеста снимает кино. Я уже говорил, что не веду дела вслепую. Я знаю, что вы можете позволить себе лучшее, и знаю, что она способна критически отнестись к этому лучшему. Вдвоем вы — настоящий вызов. Надеюсь не ударить в грязь лицом.
Вернулся Шефер, как видно, плеснувший воды в лицо, — на его галстуке виднелись мокрые пятна. Но он улыбался.
— Вы очень наблюдательны, мистер Белл. Мне казалось, что, сняв мундир, я отказался от прошлого. Все ли страховщики замечают такие несоответствия?
— Продавая вам страховку, я рискую, — ответил Белл. — Наверно, поэтому я всегда ожидаю риска.
— Герр Шефер — надежный случай? — спросил Райкер.
— Люди с устойчивыми привычками всегда надежны. Герр Шефер, прошу меня простить, если вам показалось, что я слишком назойлив.
— Мне нечего скрывать!
— Кстати о сокрытии, — сказал Райкер, — похоже, наш официант скрылся. Где выпивка?
Белл кивнул. Подбежал официант и принял заказ.
Арнольд Беннет сказал своим китайским спутникам:
— Джентльмены, у вас сонный вид.
— Нет, сэр. Мы очень довольны.
— В поезде не придется много спать. Здесь может быть изобилие роскоши: портновская мастерская, библиотека, маникюр, даже пресные и соленые ванны. Но в отличие от Европы, где лучшие поезда трогаются с вкрадчивостью дурных привычек, я ни разу не спал в американских спальных вагонах дольше часа — резкие остановки, внезапное начало движения, гудки и скрежет колес на поворотах.
Смеющиеся чикагцы протестовали, говоря, что скорость стоит небольших неудобств.
Исаак Белл обратился к своим немецким спутникам: Эрхарду Райкеру, который казался англичанином, и герру Шеферу, тевтонцу в той же степени, что опера Вагнера:
— В обществе не одного, но двух подданных кайзера я должен спросить — что говорят о войне в Европе?
— Германия и Англия соперники, но не враги, — ответил Райкер.
— Силы наших держав равны, — тут же добавил Шефер. — У Англии больше броненосцев. У нас гораздо больше армия — самая современная и передовая, самая сильная в мире.
— Только в тех частях света, куда она может дойти, — отозвался из-за соседнего стола Арнольд Беттер.
— Почему, сэр?
— Адмирал наших американских хозяев Мэхэн[34] выразил это наиболее удачно: «Государство, которое правит морями, правит миром». Цена вашей армии, если она не может добраться до поля битвы, — плевок в плевательницу.
Шефер побагровел. Жилы вздулись у него на лбу.
Райкер жестом остановил его и ответил:
— Войны нет. Разговоры о войне — только разговоры.
— Тогда почему вы строите все больше броненосцев? — спросил в ответ английский писатель.
— А почему это делает Англия? — мягко возразил Райкер.
Чикагцы и китайцы переводили глаза с немцев на англичанина, как зрители на теннисном матче. К удивлению Белла, один из молчаливых китайцев ответил раньше писателя:
— Англия — остров. У англичан нет выбора.
— Спасибо, Луис, — сказал Арнольд Беннет. — Я не мог бы выразиться лучше.
Миндалевидные глаза Луиса распахнулись, и он опустил взгляд, словно смущенный тем, что заговорил.
