Теннисист смотрит на тебя, вытаращив глаза. Будто ты показал ему ловкий фокус, когда вывалился из бани.
– Ты что… был там? – задает он идиотский вопрос.
Ты кашляешь, судорожно хватаешь ртом воздух, но ответить ему не можешь. Во рту все пересохло, и ты не в состоянии пошевелить языком. Ползешь мимо своего спасителя, мимо его белых теннисных туфель и медленно, хватаясь за стену, встаешь на ноги.
Ты жив. Чуть не падая, делаешь два шага, наклоняешься над раковиной, дрожащей рукой поворачиваешь кран и пьешь, пьешь, пьешь, пьешь… Пять глубоких глотков; шесть, семь, восемь. Внезапно и сильно заболел живот – вода слишком холодная.
– Тебя кто-то там запер?
Он ждет ответа. Но ты только качаешь головой и на подгибающихся ногах выходишь из душевой.
Наконец-то на свободе. Тебя трясет от холода, но мысль встать под душ и включить теплую воду в голову не приходит. Цела ли твоя одежда?
Цела. Джинсы, майка, свитер, куртка – все на месте. Банда четырех оставила твою одежду на месте. Или просто забыли про свою угрозу.
Ты натягиваешь футболку, потом шерстяной свитер, куртку, трусы. Именно в таком порядке.
Джинсы… надо быстро надеть джинсы и уходить, но сначала посмотреть на часы.
Теннисист не хочет оставить его в покое. Он заходит в раздевалку:
– Как тебя зовут?
Ты не отвечаешь на вопрос. Вместо этого задаешь встречный. Голос хриплый, как у больного ангиной.
– Какой сегодня день?
– Воскресенье. У нас сегодня игра. – Он смотрит на часы. – Двадцать пять минут второго.
Половина второго, воскресенье.
Посчитай. Зажмурься и посчитай.
Ты провел в горячей сауне почти двое суток – сорок шесть часов.
«РЫСЬ»
Можно ли назвать это счастливым концом? Вильям нашелся, родители могут спокойно вздохнуть после двух дней адовых мук.
И в детском садике настроение получше.
У всех, кроме Сигрид. Она взяла больничный и лечится у психотерапевта. Кризисное лечение.
А его самого опять допрашивала полиция.
Прямо ничего не было сказано, но что-то они подозревали. Через день после того, как Вильям нашелся, к нему приходили и осматривали его квартиру. Ну и пусть. Никаких следов не нашли и не могли найти. Он опять побывал в бункере. Все выкинул, отнес подальше и сжег.
А еще через два дня его вновь пригласили в полицию.
Допрос проводила та же женщина, что и тогда, и доброжелательности у нее не прибавилось.
– Вы последний, кто видел мальчика в тот день в лесу… И вы же его нашли.
– Это не так, – терпеливо разъяснил Ян. – Нашел его не я, а этот пенсионер… не помню его имени.
– Свен Аксель Ольссон.
– Да… именно он нашел Вильяма. А мне повезло увидеть их вдвоем.
– А до того?
– В каком смысле – до того?
– Как вы думаете, где был Вильям до того, как вы его нашли?
– Не знаю… наверное, бродил в лесу.
– Вильям говорит, его заперли.
– Заперли? В каком доме?
– Я не сказала, что это было в доме.
– Нет, не сказали… но где еще можно…
– У вас есть какие-то соображения, кто мог его запереть?
Ян покачал головой.
– Вы верите каждому его слову? Пятилетний мальчик…
Она замолчала, не сводя глаз с Яна.
Молчание было почти невыносимым, и Яну пришлось напрячься, чтобы не начать болтать и предлагать всякие теории – это только усилило бы ее подозрения.
Но что-то надо сказать…
– И как Торгни себя чувствует сейчас?
– Кто? Какой Торгни?
Ян уставился на нее. Он произнес не то имя.
– Простите, Вильям… как он себя чувствует? Его передали родителям?
– Он чувствует себя нормально, – кивнула инспектор. – По обстоятельствам, конечно.
Наконец она отпустила его. Без всяких извинений. И проводила долгим внимательным взглядом.
Плевать. Вильям возвращен родителям, и он, Ян, свободен от подозрений. Может, и не свободен, но никаких улик против него нет.
Но странно – он вышел из здания полиции с чувством разочарования.
Слишком быстро все закончилось. А он планировал другой срок. Сорок шесть часов.
Леген пьет желтоватое вино из треснувшей кофейной чашки. Яну он тоже налил вина в большую чашку и усадил на стул в кухне, сбросив на пол пачку рекламных листков:
– Это тебе.
– Спасибо, спасибо.
Яну вовсе не хочется утолять жажду сомнительной желтоватой жидкостью. Он размышляет, как бы ухитриться потихоньку вылить так называемое вино, чтобы не заметил хозяин.
Квартира Легена захламлена сверх всяких мыслимых пределов, но Яну очень нравятся их спокойные беседы. Он пришел с работы и, даже не заходя домой, позвонил в дверь соседа – была настоятельная потребность хоть с кем-то поговорить. Но… насколько можно верить Легену? И что он может рассказать? Рассказать-то он может многое, но на это надо решиться.
– Думаю, скоро выпадет снег, – сказал Ян.
– Похоже на то. – Леген отхлебнул своего вина. – Время колоть дрова, если они у кого есть. Когда я был маленький, у нас был дровяной сарай, но туда сваливали все подряд, так что для дров и места не было. Зато там можно было посидеть, побыть самому с собой немного…
Столько слов подряд Ян слышит от Легена в первый раз. Видимо, вино развязало соседу язык. Но Леген будто прочитал его мысли и внезапно замолчал. Настала очередь Яна заполнять паузы.
– Я в воскресенье заглянул в подвал… Там пациенты.
– Да, там вечно беготня… – сосед опять отпил вина, – но нам-то беспокоиться было не о чем. Мы в прачечной, у нас своя работа… Почти тридцать лет, – задумчиво произносит он. – Белье спускают вниз, мы посылаем его назад… стираное, понятно. А в карманах чего только не найдешь… Бумажники, баночки с лекарствами… чего только не найдешь.
– Там и часовня есть.
– Да, только мы туда не ходили… Они там делают что хотят. Особенно когда высокое начальство отбывает по домам…
Ян возвращается домой и берется за карандаш, чтобы закончить «Сто рук принцессы». Это последняя книга, где он еще не подправил рисунки и не добавил новые. Четвертая сказка Рами.
Заканчивает четыре рисунка, потом работает красками. Первый, второй… на третьем вдохновение иссякает, и он достает свой старый дневник.
Медленно листает и пытается вспомнить, о чем думал, когда был подростком. Иногда удается… в середине тетради он находит фотоснимок, вырезанный из местной газеты.
Ян помнит, когда он его вырезал. Это было через шесть лет после истории в «Рыси». Фотография из спортивного отдела газеты. Групповой снимок победителей футбольного турнира для юниоров. Дюжина одиннадцатилетних подростков, а в середине стоит вратарь с мячом под мышкой и улыбается Яну.
Вильям Халеви. Ян узнал его еще до того, как прочитал подпись под фотографией.
Он долго рассматривает снимок. Спокойная, веселая мордашка… во всяком случае, надо надеяться, что события шестилетней давности не оставили в его психике никакого следа. Играет в футбольной команде, значит, много друзей. А когда у человека много друзей, в его жизни все складывается хорошо.
Впрочем, откуда ему знать… но он надеется, что это так.
Ян встает и снимает с полки Ангела. Это Ангел-передатчик. Ангел-приемник остался в Санкта-Психо. Лампочка мигает весело и ярко – он вставил новые батарейки. Несколько раз он собирался включить его, но расстояние слишком велико. Чтобы надеяться на что-то, надо подойти ближе. Намного ближе.
Он долго рассматривает дисплей, потом встает, берет рюкзак и куртку. Темную куртку.
Не едет на велосипеде, не садится на автобус. Идет пешком. Той же дорогой, что в воскресенье, – делает большой круг через лес, через ручей у больницы, на пологий откос. До ограждения метров двести.
В темном небе над больницей быстрой чередой плывут еще более темные, почти черные облака.
Он совсем близко. Темно… темно, как бывает темно только в ноябре. В декабре повсюду зажигаются рождественские огоньки, и становится веселее. Но сейчас темно. И у него нет необходимости прятаться за елями. Он может забраться на самую вершину холма. Прокрасться, как рысь.
Ограждение освещено прожекторами и похоже на пустую театральную сцену, но во дворе темно, там прячутся неясные тени. Ян понимает, что тени эти существуют только в его воображении. Бледный свет горит в окнах, но в большинстве из них жалюзи опущены. Больные прячутся от мира.
Яну кажется, что за ним наблюдают. Не люди, нет, вся огромная больница пристально следит за каждым его движением.
Весь мрачный, холодный фасад уставился на него – пристально и с подозрением. Его пробирает озноб. Больше всего ему хочется опять укрыться в лесу, но он упрямо пробирается к самому краю откоса, к огромному валуну на опушке, оставленному когда-то отступившим ледником, как войска оставляют убитых на поле боя. Странно, но туда ведет хорошо утоптанная тропа. Видимо, люди приходят сюда и смотрят на больницу. Фантазируют, какие чудовища скрываются в ее стенах.
