— Так есть у нас список подозреваемых лиц? — спросил кто-то.
Директор поспешил ответить:
— Никаких подозреваемых. Предстоит ещё поработать.
Тот, кто спрашивал, — сотрудник архива — снова задал вопрос:
— Чего вы хотели бы от меня?
— Виссак обратится к вам в свое время.
— А как насчет министра?
— Нам пока нечего ему сказать. Мы, собственно, никому ничего не можем сообщить — ни президенту республики, ни премьер-министру, ни сенаторам. Никому. Дело должно остаться в этой комнате. Все поняли?
Присутствующие закивали в знак понимания и согласия. Когда они ушли, директор сказал Роберу Виссаку:
— Буду у вас в девять.
— Хорошо. У меня есть ещё кое-что. Весьма неприятное.
Одной из заповедей директора было ни в коем случае не спешить, если ему предстояло что-то узнать, какими бы важными не сулили оказаться новости. "Скажи ему, что наконец-то назначен день страшного суда, и он тут же ответит, что не может заняться этим делом раньше трех во вторник" сострил как-то его секретарь.
У Робера Виссака не было хобби — никаких интересов помимо работы. Не было друзей и, похоже, не было даже аппетита. Его квартира на одной из безликих улиц возле авеню Мэн отличалась, как и её хозяин, анонимностью и отсутствием человеческого тепла. Обставлена вещами, купленными как бы наспех, без всякого энтузиазма в ближайшем мебельном. За многие годы Виссак обзавелся лишь необходимым минимумом предметов. В гостиной — полка с несколькими справочными изданиями, стол, на котором громоздились журналы правого направления, что соответствовало политическим взглядам хозяина. Все аккуратно прибрано: ритуал уборки совершался каждое утро в шесть и предшествовал чашке черного кофе, душу, небольшой гимнастике и смене белья, все это под радио, сообщающее новости. В восемь он уже сидел за своим столом в казармах Мартье.
А сейчас он расположился в низком кресле напротив директора ДГСЕ. Курили, пили бренди.
— Указание министра мою задачу не облегчило, — заметил Виссак.
— Тем не менее он рассудил мудро. Нельзя же было являться в Лондон с парой дюжин досье на наших ведущих политиков, объявив, что подозреваем их всех как потенциальных агентов. Как бы это выглядело? Британцы с циничной улыбочкой непременно скажут: хороши эти французы, а? Их собственные секретные службы подозревают своих же представителей власти. А имена какие знаменитые, ничего себе — среди них аж три министра.
— Так оно и есть, — подтвердил Виссак.
— Вот именно.
Здесь, в безликом жилище Виссака отношения между ними выглядели по-другому. Болтливость директора не уменьшилась, Виссак был так же молчалив. Однако едва заметная дерзкая нотка вкрадывалась в его скупые реплики, обозначая глубоко запрятанную уверенность в том, что из них двоих он лучше все знает. Директор же, в свою очередь, хоть и не отказался от манеры перебивать собеседника и предварять свои фразы обидными замечаниями типа "ну, это не так", тем не менее явно не настаивал на своих аргументах и не навязывал собственного мнения.
— В чьем-нибудь досье нашлись факты, совпадающие с показаниями перебежчика?
Не отвечая, Виссак достал из кармана два сложенных листка и протянул директору.
Антуан Лашом: краткая биография
Родился: 10 марта 1933 г. в Париже
Отец: Морис Марк Лашом, торговец
Мать: Алиса Мери
Образование: лицей Лаканаль, университет в Меце, диплом по современной истории. Затем школа администрации, почетный диплом.
Женат с 1961 г. на Берте де Марже, девице.
Детей нет.
Послужной список:
С 1956 г. — дипломатический корпус,
1956 — 59 — МИД,
1959 — 62 Лондон, второй секретарь посольства,
1962 — 63 Брюссель, второй секретарь,
1963 — 66 Брюссель, первый секретарь,
1967 — 73 Лондон, советник посольства,
1973 — 74 Будапешт, начальник архива.
Покинув дипкорпус, занялся политикой. В ноябре 1974 г. вступил в Центральный альянс, в 1975 г. избран в парламент в качестве депутата от округа Изер. В 1976 г. заместитель председателя центрального альянса. Вошел в правительство как заместитель министра обороны.
Биография Лашома прослеживала все этапы его политической деятельности вплоть до прошлого года, когда он получил пост министра внутренних дел, и завершалась краткой характеристикой:
"Суммируя данные, собранные за 27 лет, можно сделать следующие выводы: Антуан Лашом — личность несколько нестабильная, его основная слабость женщины, многочисленные связи даже привели к временному распаду семьи (супруги с 1974 по 1976 г. жили раздельно). Субъект обладает блестящим умом, в основном придерживается консервативных взглядов, однако симпатизирует и левым радикалам. Именно из-за этого время от времени участвует в разного рода политических движениях, ратующих за сближение с СССР. Он четырежды побывал в Советском Союзе, по два раза в Польше, Румынии и Венгрии — исключительно с официальными визитами. С тех пор, как в СССР пришел к власти Михаил Горбачев, субъект стал одним из наиболее ярых защитников тезиса, что Западу следует поддерживать и поощрять его, снижая напряженность путем взаимного разоружения. Он сделал ряд публичных заявлений о том, что сокращение вооружения необходимо для того, чтобы сторонники Горбачева в политбюро смогли победить, поскольку без них невозможны никакие экономические реформы в России. Эта точка зрения раздражает тех, кто считает, будто подъем экономики России противоречит нашим национальным интересам. Отсюда возникает вопрос: насколько Лашом подвергается влиянию и давлению со стороны?
Далее следовал перечень публикаций и, наконец, резюме:
"Субъект предположительно может стать премьер-министром. По мнению службы безопасности, нет оснований полагать, что результаты наблюдений, закрепившие за ним "чистоту 1-ой степени", могут быть в дальнейшем опровергнуты. При этом его служба в качестве дипломата в Восточной Европе и систематические визиты в этот регион несколько настораживают и время от времени подлежат пристальной проверке, так же, как и высказываемые им взгляды на внешнюю политику".
Документ вместо подписи имел порядковый номер. Дочитав до конца, директор поднял глаза на Виссака:
— Будапешт вызывает сомнение?
— Можно запросить более подробные сведения.
— Они на это не пойдут.
— Кто "они"? — уточнил Виссак.
— Президент, премьер-министр… Лашом учинит публичный скандал, призовет на помощь приятелей-журналистов, те раскроют "заговор" — его, мол, хотят дискредитировать, чтобы убрать из правительства. Ему же хочется в премьер-министры, а такой агрессивный блеф как раз в его стиле. Начнет кричать, будто нити заговора ведут в Вашингтон: таким образом американцы якобы норовят очистить французское правительство от российских приспешников.
Изображая геополитику в столь мрачном свете, директор просто наслаждался и твердо верил при этом, что американцы действуют именно так и весьма эффективно.
— Нет, дорогой Виссак, вопрос тут простой. Верим ли мы — вы и я — в то, что Котов говорит правду? Если верим — то что нам следует предпринять?
— Может быть, вам следует самому пойти к министру обороны? Как бы мера предосторожности.
— Пожалуй.
Уклончивость всегда помогала директору, если требовалось поддержать собственный авторитет.
— Ну и что же нам делать, черт возьми?
Директор ДГСЕ знал, что отвечать не следует. Министр обороны имел обыкновение задать вопрос, выдержать паузу и затем предложить собственный ответ. Как-то на одной из встреч некий чиновник имел глупость ответить министру — благо ответ был совершенно очевиден. "Кто интересуется вашим мнением?" — рявкнул министр. "Я думал…" — робко возразил недотепа. "А вы не думайте, — Это вас может утомить". Министр тут же сам ответил на свой вопрос, и все присутствовавшие дружно, как один, закивали.
Эта привычка министра обороны и другие ей подобные, сильно усложняли жизнь приближенных, но, в общем, он всех устраивал, поскольку был хотя и нетерпим, но, когда надо, снисходителен. Те, кто полагал, будто разбирается в такого рода делах, прочили его в президенты республики, а менее доброжелательные, по слухам, утверждали, будто он и сам уже мнит себя таковым, дожидаясь только подходящего момента, чтобы завоевать благосклонность электората.
Сейчас же этот человек вопрошал, что же, черт возьми, им делать. Помолчал, не собеседнику, а самому себе предоставляя время обдумать ответ. И сказал, наконец:
— С политической точки зрения невозможно предпринять что-либо против этого предателя, не имея на руках доказательств, которые принял бы суд.
Враги министра утверждали, что он мыслит и говорит языком первых страниц газет и что все его выступления адресованы определенного типа избирателю, который поймет, скажем, что стоит за словом "предатель".
