Котяра открыл стеклянный бар, достал оттуда упитанную бутылку «Камю», с ловкостью классного бар— мена подбросил ее за горлышко, взбалтывая, и через стеклянную трубочку в пробке накапал мне в бокал, как лекарства, ровно сто граммов темно-желтой тягучей жидкости:
— Лечись.
Я сел на бархатный диванчик у столика, подержал драгоценный бокал между ладонями. Ни с чем не сравнимый аромат «Камю» защекотал ноздри. Я медленно четырьмя глотками выпил это жидкое солнце и воскрес. Солнце взошло в моей беспросветной душе сразу же, как из-за гор. Котяра внимательно наблюдал за мной немигающими глазами цвета французского коньяка. Я закинул ногу на ногу и поставил пустой бокал на столик:
— Леня, выпей со мной.
Котяра брезгливо фыркнул:
— Я эту гадость не пью.
Мне стало весело:
— А что ты пьешь? Валерьянку?
Котяра погрозил мне коротким пальцем и присел за столик напротив меня.
— Не духарись, Славик. Не хмелей. У нас еще все впереди. Лады?
Будущее мне рисовалось уже не таким мрачным, и я кивнул:
— Лады.
Котяра положил короткие ручки на перламутровый столик.
— Я на тебя не обиделся, Славик.
— Ты? — удивился я. — Тебе-то за что обижаться?
— Ты обозвал меня «Котярой». Нехорошо, Славик. Нехорошо, — укорял он меня.
Я показал на его татуировку.
— Леня — ты только в этой жизни. Правда?… Я решил, что в той жизни ты — кот. Разве я ошибся?
Котяра — грустно покачал круглой башкой.
— А ты знаешь, что значит «кот» в той жизни?
— Нет, — честно признался я.
И Котяра мне объяснил:
— В той жизни «кот» — это барыга, который блядьми торгует. Понял?
Я оторопел.
— Разве в той жизни такое бывает?
Котяра приблизил ко мне вплотную свое пушистое лицо.
— О какой жизни ты толкуешь, Славик? Колись!
Я опять показал на его татуировку.
— О той, что за этим солнышком.
Котяра вдруг широко улыбнулся лучезарной улыбкой — весь рот его был наполнен золотом.
— За солнышком — зона, Славик. Только зона, и больше ничего!
Меня как молотком по голове ударило. Так резко я осознал свою роковую ошибку. Придя в себя, я спросил:
— И кто же ты в той жизни?
Леня постучал коротенькими пальцами по перламутру:
— Об этом не говорят… Но тебе можно, Славик. Ты теперь мой. Правда?
Котяра был прав. Вся моя жизнь теперь зависела только от него. И я неуверенно кивнул:
— Правда.
Котяра широко улыбнулся золотыми зубами.
— В той жизни я — Балагур.
— А что это значит?
Котяра закрыл ослепительный рот:
— Когда покорешимся, расскажу… Сейчас не до этого. Сейчас ты расскажи мне дело.
— Какое дело?
— Как это какое? — рассердился Котяра. — Расскажи, откуда у тебя билет и кредитка и почему тебя киллеры ищут?
Я попросил у него еще дозу. И когда он в том же порядке, подбросив бутылку за горло, накапал мне дозу, я, отхлебывая тягучую бодрящую жидкость, все ему рассказал. И про шефа Адика, и про мои мрачные подозрения.
Котяра внимательно слушал меня, не мигая, подперев пушистое лицо короткой лапой. Когда я закончил, он почесал бакенбарду.
— Африка отпадает…
— Почему? — не понял я.
— Без паспорта и без визы туда не улетишь, — трезво объяснил мне Котяра. — Если они тебя заказали и ты жив, они тебя в аэропорту ждут, чтобы там замочить.
— Они думают — я совсем дурак? — обиделся я.
— Ты лох, круглый лох, — не щадил меня Котяра. — И они это знают. Ты перестал быть лохом, только когда первую пулю увидел… Но они-то этого не знают. Поэтому и ждут тебя в аэропорту…
— Что же делать? — растерялся я.
Котяра достал из своих широких штанин мой красивый билет, внимательно его осмотрел с обеих сторон и успокоил меня.
— Билет можно в любой авиакассе сдать.
— Зачем его сдавать? — не понял я.
Котяра возмутился:
— Билет туда и обратно! Тонна зеленых! Мы с тобой не соросы такими деньгами кидаться. Авиакассы открываются в восемь. До вылета больше часа — обязаны принять!
Я опять поразился его трезвой, несокрушимой логике. Котяра достал из кармана кредитку и зачем-то, как мой бывший шеф, посмотрел ее на свет:
— Здесь десять тонн, говоришь?
Я кивнул.
Котяра махнул короткой лапой.
— С ней просто. Обналичим в любой классной гостинице. Не во всех же гостиницах они тебя будут ждать. Бандитов у них не хватит.
— Как ее обналичить без документа?
Котяра почесал бакенбарду.
— Наш-то паспорт у тебя имеется? — и уточнил: — Наш, российский?
— Дома.
— Давай ключи от квартиры,— протянул он мне лапу.
— Зачем?
— Тебе туда нельзя. Тебя там точно караулят. А на меня никто внимания не обратит. Только скажи, где он лежит. Чтобы долго не шарить.
И ключи от моей квартиры перекочевали следом за билетом и кредиткой в широкие штаны Котяры. У меня остался лишь пустой бумажник. Я затосковал.
— А дальше?
— Что дальше? — внимательно уставился на меня Котяра.
— Что будет дальше? — поинтересовался я.
Котяра улыбнулся лучезарно и хлопнул меня лапой по плечу.
— Не бзди, лягушка, болото наше!
Я впервые услыхал его смех, короткий и резкий, будто ножовкой водили по железке: «Их-их-их-их-их».
Наглость Котяры была ошеломительна. Я растерялся.
На причале раздались возбужденные голоса. Соседи шумно торговались с кем-то, как кавказцы на Мальцевском рынке. Но клиент оказался тертый, и сделка начала таять в разноголосице. Тогда один из соседей как последний аргумент крикнул просительно:
— Лень, а Лень, выйди на минутку!
Я понял, что Котяра занимал в профсоюзе катерников солидное положение. Котяра усмехнулся презрительно:
— Что за базар? Пойду разберусь.
Он с кошачьей легкостью взлетел по трапу на палубу. Возбуждение на причале снова достигло своего апогея. Отчетливо доносился хрипловатый фальцет Котяры. Наконец чей-то сытый голос спокойно сказал:
— Молчать!
На причале воцарилась тишина, сытый голос закончил:
— Отдыхайте, недоумки. Надо было в школе в тетрадках писать, а не на лапах наколки. Жуйте сопли теперь… Зеленые сопли вместо зеленых денег… Все свободны.
Я понял, что про наколки — это он о Лене ввернул, и удивился, что наглый Котяра ничего ему не ответил. В полной тишине о причал плюхнулись бортами катера, и в каюту вернулся совершенно убитый Котяра. Он упал на бархатный диванчик и сложил на груди лапы.
— Что случилось, Леня? — спросил я, скрывая интерес.
Котяра грустно махнул лапой:
— Да ну… Такие бабки… и полный облом…
— У тебя облом? Не верю, — подзадорил я его.
— Да ну… — сокрушался Леня. — Интуристы просят их час покатать за валюту. У нас-то как раз время девать некуда. До открытия кассы… И облом!
— В чем проблема?
Котяра тяжело вздохнул.
— Их не просто катать, им о Питере рассказать нужно…
Столбик в двести граммов коньяка наконец-то полностью впиться в кровеносную систему моего организма.
— Леня, неужели ты им ничего не можешь о Питере рассказать? С виду ты такой ученый Котяра.
Леня не обратил внимания на обиду.
— Я ученый, только в другой области. Им гид настоящий нужен. Специалист.
Настал наконец момент поставить на место наглеца!
— Иди зови иностранцев. Я им покажу Питер!
Котяра недоверчиво фыркнул:
— Ты разве гид?
— Я покруче буду, Котяра. Я профессиональный историк! Беги! Пока бабки не уплыли!
Котяра взвился с дивана, бросился к трапу, оглянулся на ходу, оскалил золотую пилу:
— Гляди, Славик, если кинешь — финал!
И Котяра грязным пальцем чиркнул по своему горлу.
На причале снова взвился его хриплый фальцет. Значит, иностранцы еще не ушли. Хотя мне не давал покоя спокойный сытый голос, к иностранцам явно не имеющий никакого отношения. Я захотел увидеть этого человека.
Но прежде я открыл стеклянный бар, накапал себя половину дозы перед работой и чуть усталый вышел на палубу. Соседи сидели в своих плавсредствах, задрав удивленные лица к набережной. Я поглядел наверх.
У зеленого Строгановского дворца белел Шикарный автомобиль. Перед лимузином стоял крупный коротко-стриженый мужчина в светлом плаще с поднятым воротником. Котяра, сложив лапы перед собой, что-то объяснял ему, кивая башкой в сторону катера.
Мужчина открыл дверцу лимузина и сказал:
— Мсье Леон, шкипер клянется, что настоящий гид есть. Историк.
Из машины вышли сразу трое, в полумраке неотличимые: все в ветровках, в кроссовках, за плечами торбочки. Обычные туристы то ли из Рязани, то ли из Архангельска. Но заговорили они по-французски бодро и раскатисто, смеялись чему-то: о-ля-ля!
Мужчина в белом плаще первым спустился на причал и подошел к нашему катеру. Внимательно оглядел меня суровыми серыми глазами. Мой мокрый «жлобский прикид» от Версаче выглядел после всего очень скромненько.
— Ты серьезно историк? — спросил мужчина недоверчиво.
