… – На неправедное устройство мира, – подсказала я взволнованно, прерывая Светку. – Вы наш кумир, Маша! Вы произнесёте яркую обличительную речь о бесящейся с жиру кучке элиты – и разорённой стране, о мерзопакостных великосветских тусовках – и несчастных больных детях.
О том, что вы больше не желаете продавать бессмертную душу жёлтому дьяволу и участвовать в пире посреди чумы. Вкусно есть, сладко пить, наряжаться и веселиться, когда рядом в муках умирают дети. Швырять деньги на яхты, шубы, сумки, драгоценности и дворцы, на вонючий и бессовестный пиар по телеящику, в то время как… Как…
Тут из Достоевского можно эффектно ввернуть про слезу ребёнка… Или процитировать из латыни что-нибудь: солидное, ёмкое, краткое… Как жирную точку поставить. Жеребцова подыщет цитаты: она считала, что оккультизм без латыни – что роза без запаха. Правда, Светка?
Вот, например: фактум эст фактум. Что свершилось, то свершилось. Звучит, да? Диктум эст фактум – тоже не слабо: сказано – сделано. Или: вакуум хоррэндум. Ужасающая пустота. Мощно, чего желать лучшего? Клоака максима: великая помойка – это о начинке шоу-бизнеса! Прямо мороз по коже.
Или вот ещё: абиссус абиссум инвокат. Бездна взывает к бездне. Разгадывайте, как хотите, мятущуюся загадочную Машину душу.
– А самое главное, – сквозь сияющие как бриллианты слёзы, торжественным голосом говорит растроганная Маша, – самое главное я приберегу на конец. Я скажу – да, именно! – что всё наследство, все свои драгоценности завещаю больным детям. И во всеуслышание раскрываю местонахождение тайника! Вот!
Мы со Светкой переглядываемся. О великолепная! Смотрим на Машу Дубровскую круглыми глазами, непроизвольно сложив перед грудью ладони, с благоговейным ужасом: как на святую, как на ангела, сошедшего с небес.
Мы не ослышались?! Неужели истинное милосердие не умерло? Неужели не всегда человек человеку волк (хомо хомини люпус эст), и нынче такое ещё возможно: в этом безумном, безумном, безумном, безумном мире?! Ах, какая женщина, какая женщина!
– Естественно, после съёмок придётся инсценировать ограбление, – спокойно и деловито уточняет Маша, сморкаясь в платочек. – Какие-то сволочи и негодяи успеют вскрыть тайник и унести драгоценности, предназначавшиеся детишкам… – И объясняет нашим вытянутым разочарованным лицам: – А что вы хотели?! На какие шиши мне прикажете начинать новую жизнь?!
Теперь следует тщательно обговорить способ добровольного ухода. Разумеется, никакого найденного трупа – да и откуда ему взяться?! Самое надёжное – утопление в водоёме. Аб аква силентэ кавэ. Страшись тихой воды.
Да, именно: тихая вода нам не подходит. В неподвижной воде будут искать, шарить баграми, нырять водолазы – и не найдут утопленницу. Подозрительно. Нам подавай бурную реку, стремнину, чтобы течение унесло тело несчастной – и с концами.
Решено. Маша Дубровская протягивает холёную руку, ладонью кверху. Мы со Светкой с готовностью кладём на неё свои короткопалые ладошки. Маша прихлопывает сверху правой рукой, царапнув тяжёлыми холодными камнями. Мы переводим взгляды друг на друга: красноречивее всяких пустых слов. Страшная клятва заключена.
…В десяти километрах за городом, по топографической карте отыскали такую реку, с картинно крутым обрывом. Там на самом краю рос одинокий, раскидистый, огромный – в три обхвата – тополь.
Весь пестрел надписями, изрезанный: «Твой Бананчик + Твоя Писичка = (изображено сердечко, больше похожее на пронзённую стрелой попу кверху)». «Здесь были Сигизмунд Карпович с супругой». «Забрили в армию 15.05.1985. Косой, дембельнусь – рыло начищу. Чика». И прочая проза и лирика. Не тополь – а общегородской дневник, древесный ЖЖ, народная книга отзывов и предложений.
Маша предоставила нам полную свободу действий, а сама улеглась загорать топ-лесс, благо солнышко сегодня жарило. Расстелила покрывало, намазалась кремом, прикрыла лицо шляпой.
Мы со Светкой исшныряли, изрыскали ищейками, исползали, исследовали обрыв вдоль и поперёк. Обнаружили – будто на заказ – любопытную штуку. Под самой высокой нависшей точкой обрыва чудом прилепился незаметный выступ, такой земляной козырёк, размером примерно полтора на полтора метра.
Когда-то край скалы обвалился, но корни тополя не дали ему рухнуть в бездну. Он вцепился, уцелел, ухитрился обжиться, обрасти травкой, зацвести дикой редькой и даже приютить крохотное деревце из тополиного семечка. Впрочем, и козырёк и деревце были обречены.
Висеть над бездной им оставалось недолго: козырёк порядочно размыло дождями, он держался исключительно благодаря мощным корням тополя.
Я с детства боюсь высоты: у меня прямо в животе всё холодеет и там, где солнечное сплетение, будто кто-то на кулак наматывает кишочки, а ступни в ужасе поджимаются и сами собой сворачиваются в жухлые трубочки, как осенние листики от мороза.
А Светка ничего. Мурлыча под нос про монтажников-высотников, бесстрашно полезла на козырёк. Подпрыгивала, проверяя крепость земли. Панибратски, как кота за усы, дёргала за торчащие корни тополя.
Обмозговывала что-то, бормотала. Свешивала белобрысую башку, глядела вниз, в стремнину, швыряла туда камешки и следила за траекторией полёта. Вскарабкивалась обратно ловко, как обезьянка, деловито отряхивая пыльные ладошки.
Вот здесь на самом краю будет стоять Маша (просторные одежды, развевающиеся длинные волосы. Загримированное бледное лицо, печальные, чёрные и страшные глаза, как провалы туда. Мыслями она уже там).
Маша будет снимать себя на свою японскую видеокамеру. Я позади растяну для Маши плакатик с «предсмертной» речью, расписанной по пунктам. В самом деле, не станет же она зубрить её наизусть. У неё без того масса приятных дел: начинать насыщенную жизнь с нуля, с чистого листа – это вам не хухры-мухры.
В назначенный день всё сорвалось из-за прошедшего накануне бала прессы, который по финансовым, спонсорским причинам был нынче перенесён с зимы на лето.
Светка перепила и на трое суток крепко и нежно сдружилась с унитазом. Только бедняжка выбиралась из туалета – и, зажимая рот, рысью неслась обратно, жарко приникала и обнимала своего прохладного фаянсового друга, изрыгающего ароматические воды.
Стоит сказать, Светка уже вполне освоилась с подобными мероприятиями, давно не лезла с дурацкими вопросами. Не удивлялась, почему, например, слесарям или библиотекарям не устраивают профессиональные балы за казённый счёт. А ведь звучит: бал фрезеровщиков, скажем, или там бал механизаторов.
И почему взрослые тётки и дядьки набрасываются на дармовые еду и питьё, будто речь идёт о жизни и смерти, и будто перед этим их месяц не кормили и не поили? Хотя сами ещё в утреннем эфире рыдали и заламывали руки: «Ах, бедненькие мамочки-одиночки! Чем они кормят голодных детишек! Ах, несчастные пенсионеры, роющиеся в мусорных контейнерах!»
Споил Светку старый пьяница, режиссёр на пенсии, ещё перестроечной закваски. Его давно не воспринимали всерьёз, держали за клоуна. Не приглашали на разные семинары, конференции и форумы, но ведь эти алкаши собачьим нюхом учуивают, где сегодня наливают на халяву под хорошую закусь.
Он таскался от столика к столику и, простирая руку с рюмкой, разглагольствовал, что вот в очередной раз идёт открытое и грубое прикармливание пишущей братии, и как это, в сущности, подло, низко… И грозил всем пальцем: «У-у-у!».
Потом складывал руки рупором и, оттесняя от микрофона тамаду – то есть, простите, организатора, звал: «Че-ла-эк! Есть здесь хоть один че-ла-эк?!» Изображал чеховского генерала из фильма «Свадьба» – якобы ни одного человеческого лица в зале не видел, одни свиные хари. Клоун, он и есть клоун.
Наконец, он всех достал, и его под белы руки вывели, вернее, вытащили охранники. А он волочился по полу длинными тощими ногами, а руками цеплялся за всё, что попадалось по пути: портьеры, скатерти, нарядные вечерние платья визжащих женщин. И красивым бархатным голосом цитировал на весь зал:
– О, безумцы! Не ищите смысла жизни в удовольствиях! Там нет дна, там – бездна!
Позёр и бретёр, пропивший последние мозги!
Маша пригласила нас к себе домой: обговорить кое-какие детали. В элитный коттеджный посёлок, где она жила, так просто было не попасть. Пятиметровый сплошной металлический забор с пущенными поверху мотками колючей проволоки. КПП, охрана, овчарка, въезд по пропускам. Да и незачем нам было светиться.
Маша подсказала: её дом самый крайний на улице. Со стороны леса в заборе, как раз на её участке, в углу имеется потайной лаз. Цельного листа не хватило, туда поставили железную заплатку. Она держится на болтающихся шурупах, но совершенно незаметно, никто об этом не догадывается (обычная русская безалаберность!). Стоит подвертеть шурупы, отодвинуть полоску железа, а потом приспособить обратно… В общем, прихватите отвёртку. А если ногти крепкие, сойдёт и ногтями.
