Со мной поравнялась «БМВ» с пригашенными фарами. Водитель медленно повернулся и посмотрел на меня, но я не почувствовал его взгляда. Видно, не ходячего мертвеца он искал. Обогнав меня, машина остановилась. Из-за дерева вышла стройная фигура и села в машину.
Если тебе захотелось чего-нибудь покруче, ты переборол страх и притупил сознание, сюда прийти стоит.
– Развлечься хотите?
Дорожная мантра. К дереву прислонился мальчик. Сколько ему? Четырнадцать? Шестнадцать? Одет в привычную униформу – мешковатый спортивный костюм: белая кепка, белая футболка, голубые джинсы в обтяжку. Привидение. Серолицый призрак. Избрал кратчайший путь в путешествии, которое совершаем все мы. Голова его опустилась, потом он медленно поднял ее, словно она слишком тяжелая, а он не справляется с гравитацией. Расслабленный и сонный. Поймал мой взгляд.
– Нечем заняться, мистер?
– Нет, сынок, не сегодня.
Он отступил назад к своему посту, безразлично, словно уже забыл про меня. Торчки и шлюхи привыкли ждать. Я перешел через дорогу и проскользнул в парк. Скоро рассвет, чернота стала понемногу сереть. Я перешел Келвин по горбатому мосту. Дождь усилился, зашумел громче реки. Черт возьми, я сейчас промокну. Господи, от какой безнадеги можно оказаться сейчас в таком месте? Мне этого не надо, потому что у меня самого надежды нет. Я взял курс вправо и завернул за фонтан. Его поставили тут в честь человека, который принес в Глазго свежую воду из озера Лох-Катрин. Сейчас фонтан стоял сухой и заброшенный. Дождевые капли, рисуя абстрактные татуировки на пыли, собрались в его желобе, а скульптура и эмалевая табличка были сплошь покрыты граффити. Я изучил самые свежие надписи. Бог – голубой. Принимаются кредитные карточки СЕКС. Николсон горбатит макак. «Что ж, Николсон, – подумал я, – бывает. Выбор есть не всегда, а порой макака даже лучше».
Я отвернулся от фонтана, обошел детскую площадку и спустился к пруду. К берегу прибился мусор, обрывки дня: одноразовые пакеты, тетрапаки из-под сока и, конечно, немало презервативов. Всюду ощущался какой-то упадок. На тонких ивовых ветвях над водой голуби устроились на ночлег – защищаясь от дождя, встопорщили серые ободранные перья. Как крысята с крыльями.
Какая-то фигура в светлом пиджаке, ярко выделявшемся в серых предрассветных тенях, вышла из полумрака деревьев и пошла впереди меня по пустой тропинке. «Хороший парень, – сказал я себе, – носит светлое ночью». Он шел к военному мемориалу. Каменный мужчина в шотландском килте стоит над списками погибших ребят, глядя мимо вас, вдаль – на мир без войн. Моя жертва слегка повернула голову, чтобы убедиться, что я иду следом, и я сразу понял, что мы неплохо проведем время. Он вел меня вверх по тропинке, к скамейке, притаившейся в тени густого дерева. Глаза привыкли к темноте. Когда он повернулся, я увидел хорошо сложенного мужчину лет тридцати, но не различил черт его лица. Не позволяй ему говорить, сказал я себе, когда поймал его взгляд. Его правая рука была в кармане, и мне показалось, что я заметил эрекцию. Я уже стоял так близко, что уловил его дыхание – слабый запах пива. Я хотел дотронуться до него, но он сильно ухватил меня за руку:
– У тебя есть то, что мне нужно.
Эти слова прозвучали, как угроза. Я напрягся и сжал свободную руку в кулак. Но в следующую минуту он уже опустился на колени, совершая привычный ритуал.
Я нашаривал в карманах презерватив – таков этикет взаимности, – когда раздался оглушительный грохот винтов «небесного соглядатая». Весь парк вдруг залило светом. Мой новый друг побежал вверх по тропинке к безлюдному зданию администрации Паркового цирка. Со всех сторон слышались шаги. Все волшебные тени смешались у меня перед глазами, какие-то мужчины разбегались по траве и щебенке. Я понял, что улизнуть не удастся, но все же решил бежать к лесу. Там у Шотландского колледжа есть ворота, через которые можно перемахнуть. Но тут кто-то положил руку мне на плечо, посветил фонарем в лицо, и я понял, что игра закончена.
В полицейской машине нас было человек шесть – печальная команда. Поскольку всех задержали за распутное поведение, мы не переговаривались. Я достал табак и скрутил себе папиросу. Никто не остановил меня. Мы еще не успели стать товарищами по камере, так что я ни с кем не поделился. Я думал о том, что у меня с собой. Правило номер один: помни об опасности. Тебя могут ограбить или арестовать. Не носи с тобой ничего провокационного, того, что доставит тебе еще больше неприятностей. В моем кармане был пакетик стимуляторов, четверть травы, которую могут счесть первоклассной, упаковка сверхпрочных презервативов и набор порнографических фотографий, который я даже не досмотрел.
В полицейском участке Партик я встал в очередь последним. Здесь не было зеркала, но я легко мог представить, как выгляжу, – совсем не франтом. Я промок до нитки, мокрые волосы свисали на лицо. Оставалось только надеяться, что я слишком жалок, чтобы меня обыскивали. Но, глядя на процедуру обыска и уже собранную неприятную коллекцию, я понял, что надеяться не на что. Единственное, что остается, – опустить голову и ждать, не случится ли чудо.
Хорошо знакомая процедура – имя, адрес, дата рождения. Они всегда хотят это знать. Затем:
– Выверните карманы.
Вынимаю одно за другим: кошелек, перочинный нож, блокнот (запихиваю сверток через дырку в подкладку пиджака), мои ключи, ключи Маккиндлесса, мелочь.
– Поторопитесь, или мы это сделаем за вас.
Нэцкэ.
– Продолжайте.
Я взялся за конверт с фотографиями. Те, что я успел увидеть, были легальными, и они могли ненадолго занять внимание сержанта, а я попытался бы избавиться от травы. Но если они решат обыскать квартиру, я пропал.
– Мы не собираемся возиться с вами всю ночь.
Я улыбнулся, вынул конверт, и вдруг рядом появился высокий худой мужчина в синем костюме.
– Плохо себя ведем, Рильке? Сержант, мы поговорим с мистером Рильке в моем кабинете.
Я быстро сунул конверт обратно, пока его не успели забрать.
– Пускай все вещи подождут его у вас на столе. Кроме вот этой штуки – дайте-ка я получше рассмотрю.
Он взял нэцкэ и отошел, я за ним – ослабевший и обмякший, как помилованный преступник. Мои бывшие спутники проводили нас взглядами, проклиная меня, как стукача.
– Сюда.
Мы вошли в комнату в конце коридора, и я постарался взять себя в руки.
– Садись. – Он указал на жесткий стул у его стола. – И сними это идиотское пальто – с него же течет, весь пол залило уже. – Я стянул его и сложил под кресло. – Ну что, Рильке, когда ты научишься осторожности? Что, нет на свете клубов, куда ты можешь пойти, если приспичит? Там разве не удобнее? Капельку джина с тоником, немного танцулек, потом обратно, в холостяцкую квартиру, и делай там все, что угодно. Не пора ли в твоем возрасте прекратить шмыгать по кустам?
– Я плохо танцую, инспектор Андерсон.
– Всегда найдет, что ответить. Со школы такой. Посмотри на себя. Что ты с собой сделал? – Он поднял трубку телефона: – Две чашки чая, и побыстрее. – Обернувшись ко мне: – Наверное, мне все же стоило позволить им тебя обыскать. У тебя всегда в карманах есть что-нибудь интересное, Рильке.
– Тот парень, которого я встретил в парке, тоже, наверное, так подумал.
– Ты уже забыл, что закон здесь – я? Я только что спас тебя от неприятностей. Почему бы нет? Мы давно знакомы. Но это не значит, что ты можешь издеваться.
Он повертел в руке нэцкэ.
– Кошмарненькая реликвия. М-да, если она и разрешена законом, то это зря.
Вошел человек в форме, с толстой фарфоровой чашкой для Андерсона и пластмассовой для меня.
– Теперь расскажи мне, что это за штука.
Он поставил фигурку на стол между нами, с неприязнью покосившись на ухмыляющегося убийцу.
– Это нэцкэ. Японская вещица, предположительно девятнадцатого века, хотя точно датировать сложно. Раньше такие фигурки служили им чем-то вроде наших застежек на вещмешках. Японские джентльмены привязывали их к болтающимся на поясе кошелькам. Потом они стали просто украшением и успешно экспортировались. Обычно их делают из дерева или слоновой кости. Эта, как видишь, из кости.
– Я дал тебе договорить, потому что все это очень занятно. Но ты знаешь, о чем я спрашивал. Где ты ее взял?
– На работе сегодня. Разбирал один дом в Хиндланде и наткнулся на это. Завернул в носовой платок и сунул в карман. Она стоит немало.
– Вот это меня и угнетает. Взять ремесленника, нет, художника. Он ведь может создать все, что угодно, но почему-то создает вот такой кусок дряни. Знаешь, большинство задержанных, попадающих сюда, не обладают ни умом, ни остроумием – беспросветные тупицы. Иногда их жаль, но чаще они просто достают. Их слишком много, и они скучны. Лишь изредка попадаются способные на умную жестокость, как вот этот тип, сделавший такую штуку. Расскажи мне о человеке, которому она принадлежала.
