— Сколько времени он уже был мертв, когда вы вернулись?
— Мне сказали, что это случилось накануне вечером. Перед тем как я вернулась.
— В тот день вы ему не звонили?
— Нет. Я позвонила за два дня до того из Гобабиса — рассказать о своей находке.
— И как он разговаривал?
— Как обычно. Он не любил телефоны. В основном все переговоры по телефону вела я. Я удостоверилась, что предложила правильную цену, и дала ему адрес для перевозчика, по которому нужно было прислать грузовик.
— Он не говорил ничего странного, необычного?
— Нет.
— А перевозчик… Что за грузовик?
— Грузовик не наш. Раз в месяц купленную мебель вывозила фирма «Мани Мейринг транспорт» из Кейлс-ривера. Мы передавали им адреса и чеки, которые следовало вручить продавцам. Потом он посылал шофера с грузовиком.
— Многим ли было известно, что в ту неделю вас не было в городе?
— Не знаю. Наверное, только Яну.
— У вас есть прислуга? Садовник?
— Нет. Я… мы сами все делали.
— А уборщица в конторе?
— Вот и полицейские тоже меня о ней спрашивали. Возможно, кто-то знал, что меня не было, но у нас не было других служащих. А еще полицейские спрашивали, регулярно ли я уезжаю из города. Я уезжала каждый месяц, но не в одно и то же время. Иногда я отсутствовала только один-два дня, а иногда меня не бывало и по две недели.
— Тогда Ян Смит сам стирал одежду и убирался в доме?
— Уборки было немного, а на Веллингтон-стрит есть прачечная, в которой можно и погладить.
— Кто знал о сейфе?
— Только мы с Яном.
— Ни друзей, ни родственников?
— Нет.
— Мисс ван Ас, у вас есть какие-либо соображения по поводу того, кто мог подкараулить и убить его — и к тому же знать о содержимом сейфа?
Вилна ван Ас покачала головой, и вдруг, без всякого предупреждения, из глаз ее градом хлынули беззвучные слезы.
— А я вас знаю, — заявила Мзйвис Петерсен, когда ван Герден вошел в уродливое кирпичное здание в Бельвиле, на Касселсфлей-роуд, в котором размещался отдел убийств и ограблений.
Ван Герден шел на прежнее место работы без всякой радости. Он не хотел считать, сколько лет прошло с тех пор, как он вышел отсюда через те же самые двери. Здесь практически ничего не изменилось. Так же холодно, и так же воняет плесенью, те же кафельные полы, та же казенная мебель. Та же Мэйвис. Она стала старше. Но осталась такой же приветливой.
— Привет, Мэйвис.
— Надо же, капитан! — Мэйвис хлопнула в ладоши.
— Я больше не капитан.
— Вы только посмотрите на его глаз! Кто вам его подбил? Подумать только! И чем же сейчас занимается наш капитан?
— Да так, всем помаленьку. — Ван Гердену стало не по себе. Он не был готов к такому теплому приему и не хотел делиться с Мэйвис своими проблемами. — Тони О'Грейди у себя?
— Просто не верится, капитан! Вы очень похудели. Да, инспектор здесь, сейчас его кабинет на третьем этаже. Если хотите, я ему позвоню, предупрежу…
— Нет, Мэйвис, спасибо, я поднимусь к нему.
Зайдя за стойку, он вышел на лестницу, и в голове сразу же ожили воспоминания. Он подумал, что напрасно пришел сюда. Надо было позвонить О'Грейди и договориться о встрече в другом месте. На нейтральной территории. В кабинетах сидели незнакомые детективы; и навстречу по коридорам шли незнакомцы, новички. Ван Герден поднялся на верхний этаж, заглянул в комнату отдыха, где как раз кто-то сидел, спросил, как ему найти нужный кабинет. Наконец он подошел к двери с табличкой «Инспектор О'Грейди».
Толстяк за столом, услышав стук в дверь, поднял голову.
— Здорово, Нуга!
О'Грейди прищурился:
— Господи!
— Нет, не он, но все равно спасибо.
Ван Герден подошел к столу, протянул руку. О'Грейди привстал, но после рукопожатия снова сел. Рот его как открылся от удивления, так и не закрывался. Ван Герден достал из кармана куртки упаковку импортной нуги.
— Все еще любишь?
О'Грейди даже не взглянул на лакомство, из-за которого он и получил свое прозвище.
— Просто не верится!
Ван Герден положил нугу на стол.
— Ван Герден, ведь столько лет прошло! Как будто привидение увидел.
Он сел на один из серых стальных стульев для посетителей.
— И все-таки у привидений не бывает черных глаз, — сказал О'Грейди, переключаясь на конфету. — Ты что мне, взятку принес?
— Можно и так сказать.
Толстяк сорвал с упаковки целлофановую обертку.
— Где ты пропадал? Знаешь, мы даже перестали говорить о тебе.
— Какое-то время был в Гаутенге, — на ходу сочинил ван Герден.
— В полиции?
— Нет.
— Подожди, сейчас позову ребят. А с глазом что?
Ван Герден небрежно отмахнулся:
— Так, несчастный случай. Тони, мне нужна твоя помощь. — Ему не терпелось поскорее закончить светскую болтовню.
О'Грейди откусил кусок и заработал челюстями.
— Уж ты умеешь добиваться своего!
— Ты вел дело Смита. В прошлом году, в сентябре. Йоханнес Якобус Смит. Убит в собственном доме. У него там еще большой встроенный сейф.
— Значит, ты теперь частный сыщик!
— Что-то вроде того.
— Господи, ван Герден, ведь это не жизнь! Почему не вернешься?
Ван Герден глубоко вздохнул, стараясь подавить всплывшие неизвестно откуда страх и злость.
— Помнишь то дело?
О'Грейди прищурился и смерил его пристальным взглядом, не переставая жевать. А он совсем не изменился, подумал ван Герден. Не похудел, но и не потолстел. Все тот же толстяк полицейский, который прячет острый как бритва ум за общительным характером и грузным телом.
— И в чем тут твой интерес?
— Его любовница ищет завещание, которое было в сейфе.
— И ты должен его найти?
— Да.
О'Грейди покачал головой:
— Надо же! Частный сыскарь. Черт! А ведь раньше ты был орел!
Ван Герден снова глубоко вздохнул.
— Завещание, — напомнил он.
О'Грейди снова посмотрел ему в глаза:
— Ну да. Завещание. — Толстяк положил лакомство на стол. — Знаешь, вот именно завещание нас особенно не волновало. — Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на животе. — Завещание, будь оно неладно! Сначала-то я решил, что любовница его и прикончила. Или наняла кого-нибудь. Все так замечательно сходилось. У Смита не было ни друзей, ни деловых партнеров, ни наемных работников. А они ворвались в дом, пытали его до тех пор, пока он не выдал им комбинацию кодового замка, обчистили сейф и убили его. Больше ничего не взяли. Там явно поработал кто-то из своих. А своих у Смита, кроме нее, никого не было. По крайней мере, так она утверждает.
— Его пытали?
— Прижигали паяльной лампой. Руки, плечи, грудь, яйца — извини за грубость. Это его и доконало.
— Любовница в курсе?
— Мы ничего не говорили ни ей, ни журналистам. Я все скрыл, надеялся, вдруг она расколется.
— Нуга, она говорит, что знала комбинацию.
— Пытать его могли для отвода глаз. Чтобы отвести от нее подозрения.
— А орудие убийства?
— Тут еще одна странность. По данным баллистической экспертизы, его застрелили из винтовки М-16. Основное стрелковое оружие янки. У нас ведь не часто попадаются такие, верно?
Ван Герден медленно покачал головой.
— Всего один выстрел?
— Ага. В затылок. Вроде как контрольный выстрел у профессиональных киллеров.
— Потому что он видел грабителей? Или знал?
— Все может быть. Но возможно, его застрелили просто так, ради забавы.
— Как по-твоему, их было много?
— Этого мы не знаем. Они не оставили ни отпечатков пальцев внутри, ни следов снаружи. И соседи никого не видели. Но Смит был мужчина неслабый, в хорошей форме. Так что, наверное, к нему вломился не один человек.
— Что показало вскрытие?
О'Грейди наклонился вперед и снова придвинул к себе нугу.
— Ни хрена. Ни отпечатков, ни волос, ни волокон. Только один гребаный клочок бумаги. В сейфе. Нашли клочок бумаги размером с два спичечных коробка. Умные мальчики из Претории заявили: мол, это обрывок банковской обертки. Ну, знаешь, в такие заворачивают пачки денег. Например, десять тысяч купюрами по пятьдесят…
Ван Герден удивленно поднял брови.
— Но вот что интересно. Они обследовали химический состав бумаги и всякую такую дрянь и заявили: они уверены, что в нее заворачивали доллары. Американские доллары.
— Дьявол, — сказал ван Герден.
— Вот и я про то же. В общем, дальше — больше. Для начала у меня, кроме того обрывка, ничего не было, и я как следует нажал на Преторию через полковника. В отделе судмедэкспертизы есть эксперт по деньгам. Фамилия его, кажется, Классен. Порылся он в своих книжках, посмотрел в микроскоп, вернулся и сказал: судя по бумаге, те деньги были старые. Американцы так больше свои доллары не заворачивают. А раньше заворачивали. В семидесятых и начале восьмидесятых.
