Ознакомительная версия.
— Мне ничего от тебя не нужно, — произнес Босх. — Наверное, я пришел сказать, что со мной все о'кей. Я справился, выжил. Если, конечно, тебя это когда-нибудь волновало.
— Ты был на войне?
— Да. Но теперь с этим кончено.
— Мой сын… мой другой сын, он… Я пытался держать его подальше от этого… Что ты намерен делать теперь?
— Пока не знаю.
Последовала продолжительная пауза. Потом старик как будто кивнул.
— Тебя зовут Гарри, — промолвил он. — Твоя мать мне сообщила. Она очень много рассказывала о тебе, но я так и не смог… Понимаешь? Тогда было другое время. Когда оно прошло… давно прошло, я не сумел… мне не удалось ничего изменить.
Босх кивнул. Он пришел совсем не для того, чтобы причинить отцу лишнюю боль. Снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием больного.
— Гарри Галлер, — прошептал старик, и горькая улыбка мелькнула на его тонких губах, сожженных химиотерапией. — Тебя могли звать Гарри Галлер. Ты читал Гессе?
Босх ничего не понял, но на всякий случай кивнул. Прибор на тумбочке пискнул, и в трубке забулькала очередная доза морфия. Босх выждал, пока наркотик подействует, и увидел, как глаза отца закрылись. Из груди его вырвался тяжелый вздох.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Гарри. — Всего хорошего.
Он коснулся высохшей, голубоватой руки старика. Тонкие пальцы сжали ладонь Босха с неожиданной силой, словно в последней, отчаянной попытке удержать его, но тотчас ослабли. Гарри шагнул к двери и вдруг услышал, как старик что-то прохрипел.
— Что ты говоришь?
— Я сказал — да. Я много думал о тебе.
Из уголка его глаза выкатилась слеза и исчезла в густых седых волосах. Босх еще раз кивнул на прощание и вышел. Через две недели он стоял на невысоком пригорке на кладбище Доброго Пастыря в Форест-Лоун и смотрел, как отца, которого он никогда не знал, опускают в могилу. Среди небольшой группы людей у самой могилы Гарри увидел своего единокровного брата и трех сестер. Брат, несколькими годами старше Гарри, наблюдал за ним на протяжении почти всей церемонии, но Босх, не дождавшись конца, повернулся и решительно пошел прочь.
* * *
Примерно в десять утра Босх остановился возле небольшой придорожной закусочной «Эль-оазис верде» и перекусил яйцами по-мексикански. Его столик стоял возле самого окна, откуда виднелись бело-голубая поверхность озера Солтон-Си и далекие Шоколадные горы. Босх залюбовался открывшейся ему панорамой. Когда официантка наполнила его термос свежим кофе, Гарри вышел на земляную площадку автостоянки, прислонился к крылу «каприса», вдохнул прохладный чистый воздух и огляделся.
Его единокровный брат стал известным адвокатом, как и отец, а Гарри подался в полицию и стал копом. Это необъяснимое на первый взгляд сходство двух судеб было вполне понятно Босху, и он даже чувствовал некоторое удовлетворение. Впрочем, ни на эту и ни на какую другую тему он со своим братом никогда не говорил.
Босх поехал дальше по восемьдесят шестому шоссе, протянувшемуся с севера на юг по равнинам между озером Солтон-Си и горами Санта-Роза. Этот сельскохозяйственный край, лежавший много ниже уровня моря, назывался Импириал-Вэлли. Всю долину оросительные каналы делили на правильные квадраты, и в окно машины Босха врывался вместе со встречным потоком воздуха запах свежих овощей и удобрений. Время от времени ему приходилось притормаживать, когда с боковых дорог выруливали на шоссе фермерские грузовики с платформами, нагруженные ящиками со шпинатом, зеленым луком или кресс-салатом, однако Босх не нервничал и терпеливо ждал, пропуская неповоротливые машины.
Подъезжая к небольшому городку Вальесито, Гарри остановился у обочины, чтобы посмотреть, как с ревом проносится над равниной звено реактивных самолетов, появившееся из-за горы, маячившей на юго-востоке. Самолеты пересекли шоссе и полетели дальше, к Солтону. Опознать их Босху не удалось — современные боевые машины стали быстрее, изящнее и их силуэты мало напоминали те, что он видел во Вьетнаме.
Пятерка самолетов прошла довольно низко, и он рассмотрел смонтированное под крыльями вооружение. Звено развернулось над равниной и легло на обратный курс. Босх следил за пятеркой самолетов, пока они не пересекли шоссе во второй раз, прямо у него над головой, а потом взял в руки карту.
На карте, к юго-западу от шоссе, Гарри довольно быстро нашел несколько квадратов, помеченных как закрытые для посещения. Там, у горы Сьюперстишн, находился артиллерийский полигон ВМС США. Путеводитель сообщал, что в этих квадратах проводятся боевые стрельбы, и рекомендовал держаться от них подальше.
Босх вернулся на сиденье и вдруг заметил, как автомобиль слегка покачнулся от тупого удара. Тут же донесся отдаленный раскат грома. Гарри отложил карту, посмотрел вперед, и ему показалось, что он видит черный дым, поднимающийся у подножия далекой горы. Тут он почувствовал, как земля вздрогнула во второй раз, потом еще и еще.
Когда самолеты, сверкая серебром, в котором отражалось сияние солнца, снова пронеслись над головой Босха и развернулись, чтобы лечь на боевой курс, Гарри вывернул на шоссе и пристроился позади грузовика с платформой. На ней сидели два подростка-мексиканца, полевые рабочие с усталыми глазами. Казалось, они уже знали, какая долгая и тяжелая жизнь им предстоит, хотя выглядели ничуть не старше подростков на фотографии, найденной Босхом в конверте. Мальчишки смотрели на Гарри с полным безразличием, будто его вовсе не существовало.
Вскоре Босх уже обгонял медленно движущийся грузовик. Со стороны горы Сьюперстишн снова донесся грохот разрывов, и Гарри прибавил скорость. По дороге ему попались еще несколько ферм и семейных ресторанчиков, примостившихся возле самого шоссе, и сахароваренный завод, на башне которого, довольно высоко над землей, была нанесена белой краской черта, обозначавшая уровень океана.
* * *
После разговора с отцом Босх раздобыл несколько книг Гессе. Его заинтриговало, что же имел в виду старик. Ответ он нашел во второй книге. Главный ее герой, Гарри Галлер, одинокий человек, не питал никаких иллюзий и не имел настоящей индивидуальности. Степной волк…
Тем же августом Босх поступил на службу в полицию.
* * *
Вскоре ему показалось, что шоссе пошло в гору. Возделанные фермерские участки сменились плотными зарослями бурых кустарников, меж которыми проносились крошечные песчаные смерчи. У Босха заложило уши. Это тоже свидетельствовало о том, что он движется вверх. Гарри понял, что приближается к мексиканской границе, еще до того, как проехал зеленый указатель, пояснявший, что до Калексико осталось двадцать миль.
Калексико мало чем отличался от других пограничных городков и поселков: пыльный, малоэтажный, он словно прильнул к земле, упорно сопротивляясь горячим ветрам пустыни. Главная улица пестрела многочисленными неоновыми и пластиковыми вывесками. Среди них выделялись спаренные золотые арки «Макдональдса» — единственный безошибочно узнаваемый символ среди бесконечных закусочных, мексиканских сувенирных лавок и контор по страхованию автомобилей.
Восемьдесят шестое шоссе, соединившись здесь со сто одиннадцатым, направлялось к пограничному пункту. Очередь на контроль начиналась за пять кварталов от закопченного автомобильными выхлопами терминала, где трудились мексиканские федералы. Длинная череда машин живо напомнила Босху пятичасовую пробку при выезде с Бродвея на шоссе 101 в Лос-Анджелесе. Чтобы не застрять надолго, Босх свернул на восток и поехал по Пятой улице. Через два квартала после отеля «Де Анса» Босх увидел полицейский участок, одноэтажное бетонное здание, выкрашенное в желтый цвет. Судя по вывескам у входа, здесь же располагались и некоторые муниципальные службы, а также пожарная команда и городское Историческое общество. Место для парковки Гарри нашел прямо перед дверями.
Едва Босх приоткрыл дверцу своего грязного, запыленного «каприса», как услышал пение, доносящееся из парка через дорогу. Там сидели на скамейке пять мексиканцев с бутылками «Будвайзера» в руках. Шестой, в украшенной вышивкой черной ковбойке и соломенном стетсоне, стоял перед товарищами и, перебирая струны гитары, пел по-испански. Он выговаривал слова так медленно и тщательно, что Гарри не составило труда перевести:
Я не знаю, как тебя любить,
Я не знаю, как тебя обнять,
Потому что чувствую опять
Боль, которой лучше бы не знать…
Жалобная мелодия разносилась по всему парку, и Босх подумал, что это очень красивая песня. Прислонившись к машине, он закурил и стоял так, пока певец не закончил.
Твой поцелуй, любимая моя,
Так сладок, что сейчас убьет меня,
Но слезы высохнут, мне оставят только
Мой пистолет и сердце, что болит.
И, как и прежде, станет жизнь странна:
В руке оружье, в сердце — рана у меня…
Когда смолкли последние аккорды, мужчины на скамейке разразились восторженными криками, а один из них произнес тост.
Ознакомительная версия.