Патриция констатировала страшную правду с неподражаемым равнодушием. Потом перевела взгляд на дерево.
— Ты не ответила на последний вопрос, — понукал я, видя, что она замолкла.
— Разве? — недоумевала она, но, скорее всего, просто хотела потянуть время, чтобы сосредоточиться.
— «Зачем?», — напомнил я.
— Вот именно, «зачем?», — согласилась она. — Вечный вопрос. Я редко его себе задаю, а когда задаю, то предпочитаю решать в одно касание, не иссушая мозги ненужными треволнениями. Вместе с тем при выборе партнера я ставлю два непременных условия: ни одного толстяка и ни одного дебила. Каюсь, звучит не очень изысканно, если не вульгарно, однако я не собираюсь проповедовать свои взгляды другим, — они предназначены, так сказать, для внутреннего потребления. Ненавижу дряблые тела и рыхлый ум — тут ничего не поделаешь. Как ты уже, наверное, заметил, Тринидад не страдал ни скудоумием, ни тучностью, несмотря на полное пренебрежение спортом. В этом смысле он был чудом природы, словно внутри него сидело какое-то приспособление и перемалывало все, что ни попадало к нему в желудок. Мистика! И я ему страшно завидовала.
Патриция бросила взгляд на мое брюшко, скромно нависавшее над поясом брюк, и от меня не укрылось выражение ее глаз. В них чувствовалось то же невольное сострадание, с каким она время от времени посматривала в мою сторону, должно быть, мысленно сопоставляя общую стоимость красовавшихся на мне штанов и пиджака с кругленькой суммой, в которую ей обошлась покупка носового платка. Я не обижался: ее с детства учили судить о людях по внешним атрибутам, меж тем как я, воспитанный в диаметрально противоположной вере, обрел в ней спасительную нишу, позволявшую радоваться жизни в условиях весьма стесненного материального положения.
— Главное, чтобы твой партнер отвечал этим несложным требованиям, — философствовала Патриция. — Остальное дело техники. Проводишь пробный опыт и ждешь, пробежит ли между вами искра. Либо хочется на него смотреть, касаться его тела, и у него возникает ответное желание, — тогда вперед, либо не хочется, тогда — до свидания. Не выношу мелодраматические страсти. Все проще простого: не подошел один, возьми другого. Свято место пусто не бывает.
— Значит, между тобой и Тринидадом пробежала искра и он тебе подошел, — рассуждал я вслух, желая удостовериться, что не ослышался.
— Совершенно верно.
— А как реагировал твой отец?
— Отец?
— Да, — настаивал я. — Твой отец.
— Мне скоро тридцать, сеньор гвардеец, — призналась она. — Я уже давно вышла из того возраста, когда он выставлял отметки моим кавалерам. И потом, я в принципе не считаю нужным ставить его в известность о своих любовных похождениях. Так спокойней.
— Ты пытаешься меня уверить, будто отец ничего о вас не знал?
— Не знал.
— А мать?
На лицо Патриции набежала мрачная тень.
— Она, может быть, и знала, — сказала она с горечью, — если существует рай, а его обитателям разрешается взбираться на тучку и наблюдать оттуда за нашей жизнью. Мама умерла двадцать лет назад.
— Сожалею.
— Принято.
Сиротство Патриции и вдовство ее отца подбросили мне пищу для продолжения разговора.
— А Леон, разве он не пытался найти тебе новую мать? — спросил я.
— В течение первых пяти или шести лет не пытался, — ответила она. — После ее смерти он преимущественно занимался тем же, чем и раньше, — работал как вол, пока не сколотил огромное состояние. Потом наступили золотые деньки, и отец, мало сказать, искал кандидатуру на роль моей матери, он приводил их сотнями — блондинок, брюнеток, рыжих. Сначала появлялись женщины старше меня, а потом кривые пересеклись и поменялись возрастными векторами. Однако в этой истории нет ничего ни забавного, ни оригинального, и она вряд ли представляет для тебя интерес.
— Я не хотел затрагивать твои личные чувства, — извинился я. — Вернемся к Тринидаду Солеру. Тебе стоило больших трудов скрывать вашу связь от отца?
Патриция почувствовала или изобразила непритворное изумление.
— Тоже мне, нашел директора ЦРУ! — воскликнула она. — Безусловно, нет. Мир велик, а я умею хранить тайны. Мы никогда не ходили в те места, где бывал мой отец, — вот и вся хитрость.
— Тем не менее вы не боялись показываться вместе на территории Тринидада.
— На какой еще территории?
— Например, в «Уране».
Я дал бы не только руку, но и голову на отсечение, что Патриция была той самой темноволосой женщиной двадцати восьми-двадцати девяти лет, которую толстая барменша из «Урана» неоднократно видела в баре вместе с Тринидадом Солером.
— Карамба! — воскликнула она, оторопев от неожиданности. — Вы не такой уж плохой детектив, мистер Шерлок Холмс.
— А вы с Тринидадом не боялись встретить там его жену? Говорил ли он когда-нибудь о ней? И что именно он тебе рассказывал о своем браке?
Патриция неустрашимо выстояла под градом сыпавшихся на нее вопросов.
— Ничего, сеньор гвардеец, — ответила она. — Его брак меня не касался. Я никогда не просила оставить жену и не уподоблялась молодым шлюшкам — этим охотницам за чужими разочарованными в супружеской жизни мужьями, короче, воздерживалась от нелепых поступков. У меня другие цели.
Она говорила с преувеличенным пылом, чтобы, не приведи Господи, не быть уличенной в намерении разорить семейный очаг. Кстати сказать, я не собирался ее ни в чем уличать.
— Хорошо, забудем про жену, — уступил я Патриции, так как считал тему исчерпанной. — И прости за настойчивые попытки притянуть сюда за уши твоего отца. Тем не менее мне интересно, как бы он отнесся к вашей близости, если бы о ней догадался?
Патриция подняла на меня усталые глаза. Честно говоря, меня тоже угнетала необходимость проявлять столь навязчивое упорство. Генетический материал, из которого природа сотворила почти всех высокоорганизованных позвоночных с минимальным объемом мозга, располагает к вялости и бездействию, а поскольку я имею к ним непосредственное отношение, то меня стало клонить в сон.
— А фиг его знает, — отмахнулась она и тут же добавила: — Скорее всего, нормально. Они хорошо между собой ладили, часто и помногу беседовали, а когда Тринидад приходил к нам домой, то посиделки затягивались до глубокой ночи. Иногда я наблюдала из окна своей комнаты, как отец провожал его до машины, обнимая за плечи. Ты будешь смеяться, но они действительно не чаяли друг в друге души. И немудрено: папенька обладает большим обаянием и, если нужно, сумеет расшевелить даже каменного истукана, да и Тринидад тоже не был обделен даром располагать к себе людей. Наверное, он мог бы стать для великого Леона Салдивара идеальным зятем. Разумеется, при условии, что я согласилась бы за него выйти.
— А дела, которые вел Солер с твоим отцом…
— Не теряй времени, — оборвала она меня. — Я не лезу в его дела! Когда-нибудь, по крайней мере, так предполагается, все они перейдут ко мне, тогда и разберемся что к чему. А пока не наступит это знаменательное событие, мне надлежит изображать из себя скромницу и по мере сил не возмущать общественного спокойствия. В отношениях с любовниками я поставила жесткое условие: ни слова об отце. При одном лишь упоминании его имени — game over.[82] Тринидад соблюдал правила. Мы болтали о кино и о птичках.
В течение всей речи Патриция не отводила от меня глаз, и, сколько я ни всматривался, мне не удалось обнаружить в них ни тени страха, ни малейших намеков на слабость. Удивительно, но Тринидад, как магнит, притягивал к себе людей с железной волей: Бланка, Салдивар, Патриция. Меня разбирало любопытство, что же давал им взамен этот изнеженный человек, чья беззащитность проходила красной нитью по всем материалам следствия, начиная с появления первых приступов депрессии и кончая несчастной стычкой с Очайтой.
— Похоже, бесполезно задавать тебе вопрос, отчего он умер, — сказал я, окончательно сдавшись.
Патриция, будто не слыша моего замечания, по инерции перебирала в памяти прошлое:
— В свое время я пришла к выводу: однажды он захотел расслабиться, но переборщил. И надо сильно постараться, чтобы склонить меня к иной интерпретации его смерти.
В ее словах чувствовалась выстраданная убежденность. А если она притворялась, то виртуозно. Так или иначе, я считал эту женщину последней любовью в жизни Тринидада Солера, и мое скептическое отношение к ее искренности не играло никакой роли. Главное, заручиться мнением Патриции о своем бывшем любовнике и таким образом нанести заключительный штрих на его психологический портрет, уже составленный на основе других показаний.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Моя просьба может произвести странное впечатление, тем не менее она имеет огромное значение для следствия. Опиши мне в двух словах, что за человек был Тринидад Солер?
