— Ничего! — рычит в ответ Элли.
— Но ведь он испытывал к вам какие-то чувства. — Делаю шаг вперед. — Мысли Ванека были в моей голове, его воспоминания смешались с моими. Одно из них, вероятно, это воспоминание о любви к вам. — Смотрю на Люси, она поворачивается ко мне, ее карие глаза влажны от слез. — Иначе почему моя идеальная подружка — самая совершенная женщина, какую мог изобрести мой мозг, — имеет ваше лицо?
Рука Элли дрожит. Ванек смотрит на нее.
— Да, было что-то такое, — говорит она. — Очень давно. Но это была не любовь, а утрата, печаль, которую я не могла понять.
— Утрата?
— Когда Амброуз ушел — соединился с тем ребенком, а его прежний организм-носитель умер, я ощутила горе. — Она качает головой и почти рычит. — Я была подвержена слабостям своего организма-носителя. — Ее рука выпрямляется, дуло пистолета снова смотрит в мою грудь. — У меня нет ни малейшего желания опять испытать что-либо подобное. С тех пор все дети, что прошли через мои руки, воспитывались в презрении к таким глупостям.
— Но это невозможно. — Я вспоминаю Арлин. Она тосковала по своей человеческой семье. — Теперь это часть вас. Будучи ду́хами, или полями, или кем уж вы были прежде, вы не испытывали никаких эмоций, но теперь испытываете — весь ваш род, все, кто был соединен с человеческим организмом-носителем. Вы росли с нами, вы чувствуете родство с нами. — Еще шаг вперед. — Когда придет время и вы отдадите приказ уничтожить род человеческий, послушаются ли вас?
Элли колеблется, ее рука подрагивает. Внимательно смотрю на нее, сжав кулаки в ожидании. «Положи пистолет!» — отдаю мысленный приказ.
— У меня нет на это времени. — Элли качает головой. — Убийца здесь — и я должна с ним разобраться. Я не могу рисковать, не могу отпустить вас. Что бы это ни значило для нашего Плана, какие бы изменения ни пришлось в него вносить… В любом случае я не оставлю вас в живых.
— Постойте, — говорю я в недоумении. — Вы говорите о Хоккеисте? Когда я услышал крики, решил, что речь идет обо мне.
— О вас? — переспрашивает Элли. — Вы не Хоккеист, убийца — это ваш…
Ее грудь взрывается с оглушающим грохотом, струя крови ударяет в стену. Элли падает на пол, и на моих глазах муть над ее лицом покрывается рябью. Свет и цвет вихрятся и смешиваются, а вскоре они рассеиваются и исчезают. С пола невидяще смотрит Люси. Лицо у нее старое и морщинистое.
— Нет! — вскрикивает Ванек.
В комнату кто-то входит — сначала появляется дробовик. Потом пара облаченных в черное ног переступает через тело. Следом появляется лицо: отец. Он направляет дробовик на меня:
— Ты один из них?
Смотрю на тело Элли, потом перевожу взгляд на лицо отца:
— Неужели это ты?
— Майкл, отвечай. — Он упирает приклад в плечо и смотрит на меня через прорезь прицела. — Ты один из них?
— Они пытались сделать меня одним из них, — говорю я, кидая взгляд на Ванека, — но я остался самим собой.
Его палец замер на спусковом крючке.
— Отец…
— Докажи, — требует он.
— Ты даже не можешь дать отпор отцу, — говорит Ванек. — Позволь мне сказать слово и стань ради разнообразия настоящим мужчиной.
— Отвечай! — кричит отец.
Мотаю головой, собирая все свое мужество:
— Нет, отец, теперь твой черед говорить. Ты дал машину, потом позвонил в полицию и направил их по моему следу. — Замолкаю, хмурю лоб. — Ты предложил ехать по этой дороге. Значит, хотел, чтобы меня нашли здесь или где-то поблизости от этого места. Это что, подстава?
— Попридержи язык, парень.
— Ты подсунул в машину свой мобильник — если ты убийца, то это вещественное доказательство.
— Я тебе сказал: отвечай на вопрос!
Смотрю на его дробовик, чувствуя ужас и одновременно какое-то облегчение. Я прежде не умел давать ему отпор — не хватало мужества. Но теперь, когда пришлось повстречать кое-кого пострашнее отца, все изменилось. Он всего лишь человек с дробовиком.
— Что еще ты подсунул в машину? Я не проверял багажник — есть там другие улики? Ружье, из которого ты убивал? Или нож, которым уродовал лица?
У него совершенно спокойное лицо, даже безучастное.
— Полиция все равно разыскивала тебя, поэтому я решил, что ты можешь ответить и за меня, отвлечь ее, чтобы я продолжил свою работу.
— И что это за работа?
— Нужно было выяснить, кто они такие. Ты видел, как она умерла. У них что-то есть в головах, что-то прячется за их лицами. Но выяснить я так и не смог.
Нервно сглатываю:
— Хочешь узнать?
Он крепче ухватывает дробовик.
— Я хочу знать, как их убивать.
— Но нам не нужно их убивать. Одного лидера ты застрелил, другой в плену у… — Замолкаю, не отводя взгляда от ружья. — Он уже не опасен. Именно они инициаторы всего плохого. Остальные ни в чем не виноваты. Они практически дети, как о том и говорит их название.
Голос его тверд и безжалостен:
— Скажи, как их уничтожить.
— Мы уже их уничтожаем! Все, что мы делаем, чем обладаем, — все это медленно, но верно убивает их. — Смотрю на Ванека. — Что сказал человек из совета — еще два поколения? Это не так уж много, семь-восемь сотен — вот и весь их вид. Вся форма жизни. Нужно попытаться их спасти.
— Я не желаю слышать этого от тебя! — кричит отец. — Не желаю слышать такие слова от собственного сына!
Выпрямляюсь, стараясь выглядеть как можно выше.
— Ты видел людей снаружи — они испуганы, растеряны и хотят только одного — жить. Это не они убили маму.
Он делает шаг ко мне:
— Твоя мать — лучшее, что было в моей жизни, и теперь они должны заплатить за то, что сделали с ней. Я сомневался, что правильно поступил, выставив ее единственного сына ответчиком за мои преступления. — Он замолкает, проглатывает слезы, а когда продолжает, голос звучит хрипловато, надтреснуто. — Но если сын заодно с ее убийцами, то, Богом клянусь, я тебя прикончу. — Он делает шаг вперед. — Докажи, что ты не с ними, или умрешь на этом самом месте.
— Ты не можешь победить, — говорит Ванек, глядя на меня. — Если ты с нами, он убьет тебя. Если с ним — соучастник геноцида.
Качаю головой:
— Есть и другой способ. — Я показываю на яму и в отчаянии смотрю на отца. — Думаю, что могу покончить с этим, никого больше не убивая.
Он смотрит вниз, отступает, потом переводит взгляд на меня — дробовик по-прежнему нацелен мне в грудь.
— Что там?
— То, что погубило наши жизни. — Подхожу к кровати. — Я родился в этой комнате — они опустили меня в яму и решили, что таким образом внедрили кое-что в мою голову. А теперь я вернусь туда. Вниз.
Люси прикасается к моей руке:
— Думаешь, Ванек сможет выйти из тебя?
— Я не выпускать его собираюсь, а запереть всех остальных вместе с ним.
— Нет! — кричит Ванек, и Люси вцепляется в мою руку.
— Ты погибнешь. Когда столько личностей окажется у тебя в голове, ты даже двигаться не сможешь!
— Но не смогут и они, поскольку будут заперты во мне. Я завлеку их, если получится.
— Ты не посмеешь! — кричит Ванек.
— Мне нечего терять — я всю жизнь прожил в ложной реальности, — говорю, показывая на него, — но зато вы и все остальные ничего не сможете сделать.
— Ты сумасшедший! — рычит отец.
Поворачиваюсь к нему:
— Я сумасшедший, но я прав. И это делает меня идеальной тюрьмой.
Ванек бросается ко мне, отталкивает Люси, бьет кулаком в лицо. Я отлетаю назад. Отец вскрикивает, а Люси обхватывает Ванека руками, пытается оттащить в сторону, но он слишком силен. Доктор снова набрасывается, ударяет мою голову об пол.
— Майкл, — кричит отец, — что с тобой?!
— Помоги мне!
Неожиданно Ванек наносит удар в солнечное сплетение, и я на несколько секунд теряю способность дышать. Когда дыхание возвращается, жадно хватаю воздух ртом.
— Это не я. Ты просто держи меня!
Отец кидается ко мне, отражая собой град ударов со стороны Ванека. Хватает меня за ногу, тащит к яме. Потом ухватывает вторую ногу и крепко держит обе. Ванек теряет возможность колотить по нему — просто отходит в сторону, кипя гневом.
— Ты не справишься! — кричит Ванек. — Даже если заманишь их в свою голову, останутся еще три сотни за пределами лагеря! Тебе нас не остановить!
— Мне и не нужно никого останавливать. Без вас и Элли остальные просто передумают — некоторые уже это сделали. Они не станут уничтожать вид, частью которого стали.
Ванек бросается в атаку. Отец еще крепче держит меня за ноги, и Ванек ничего не может сделать.
Смотрю на Люси:
— Не знаю, чем это кончится для меня, но… — Замолкаю на мгновение. — Я тебя люблю.
Ее глаза влажны от слез.
— Но я ведь даже не настоящая.
— Для меня ты настоящая. — Я смотрю на нее еще секунду, не в силах оторвать взгляд.
Отец пытается не упустить мои бьющиеся в судорогах ноги.
