Юрген в ответ только оскалил зубы – чересчур белые и ровные для того, чтобы быть настоящими, – и сделал длинный выпад бутылочным горлышком. Капитан с неожиданным для его комплекции проворством отступил в сторону, пропуская выпад мимо себя, перехватил руку Юргена и резко вывернул ее, заставляя противника повернуться вокруг своей оси. Тот, однако, не стал дожидаться, когда лишат способности шевелиться: напротив, осознав свое бедственное положение, он резко ударил каблуком своего ботинка по носку матерчатой туфли капитана Валтера и одновременно нанес короткий и точный удар ребром ладони в пах капитана. После этого он добавил локтем в солнечное сплетение, но это было уже не нужно: капитан, только-только вознамерившийся как следует съездить ему по шее, выпустил его руку и согнулся в три погибели, выпучив глаза и открыв рот, как будто пребывал в сильном удивлении. Юрген наслаждался лицезрением поверженного противника и настолько увлекся этим зрелищем, что был очень удивлен, когда большой и увесистый кулак капитана врезался ему в подбородок. Юрген почувствовал, что ноги его против воли отрываются от пола; в следующее мгновение он ударился спиной о леера, перевалился через борт и упал в загаженные воды Даугавы, плескавшиеся между бортом яхты и старым каменным пирсом. Вслед ему полетело его импровизированное оружие, и капитан, полностью удовлетворенный одержанной победой, вернулся в шезлонг.
Впрочем, капитан Эдгар Валтер был далеко не дурак и понимал, что эта маленькая победа обернется большим поражением в дальнейшем. Поэтому, опустившись в шезлонг, он тут же с кряхтением поднялся снова и направился к борту. Он вывалил за борт шторм-трап и помог мокрому и издающему целый букет отвратительных запахов Юргену подняться на палубу.
– Бог мой, что я натворил! – воскликнул капитан, втаскивая на борт своего работодателя, с которого лило в три ручья. – Непростительное нарушение субординации и отвратительное в своей агрессивности поведение! Надеюсь, вы простите мне мою вспыльчивость.., ведь вы тоже были не совсем правы, не так ли, Юрген?
Юрген отхаркался и смачно сплюнул за борт – он хотел плюнуть на палубу, но подумал, что скандал и впрямь пора закруглять. Сначала надо доставить груз, а уж потом старого борова можно будет пришить, абсолютно ничем не рискуя – вряд ли кто-то станет его искать. Кроме того, скоро должен вернуться Штюбе, который терпеть не мог вдаваться в подробности повседневной жизни на судне, но зато придирчиво требовал порядка, дисциплины и полной боевой готовности. Чертову немцу очень не понравится, если он застанет своего делового партнера и капитана рвущими друг на друге волосы. Потому-то он плюнул не на палубу, а за борт, и, глядя в сторону, сказал капитану:
– Да, вы правы. Мы оба погорячились.
– Но ведь мы не станем посвящать в подробности нашей маленькой размолвки герра Штюбе?
– Что вы, капитан, это наше с вами дело, только ваше и мое.
В этих словах прозвучала угроза, которую капитан заметил и оценил совершенно правильно.
В это врезая кто-то легко и уверенно прошагал по сходням, и они услышали голос, говоривший по-русски правильно, но с сильным иностранным акцентом.
– Что здесь происходит, господа?
Позади них стоял Штюбе во всей своей красе: подтянутый, элегантный, уверенный в себе и собственном превосходстве только лишь на том основании, что он платит деньги... Короче, самый обыкновенный, самодовольный типично немецкий бюргер.
– Что с вами случилось, герр Лаубе?
– Господин Лаубе увидел в воде что-то интересное, нагнулся, поскользнулся и упал за борт, – сказал капитан, видя, что Юрген колеблется с ответом.
Штюбе поднял брови.
– Что же вы там увидели, герр Лаубе, из-за чего стоило нырять?
– Мне показалось, я вижу свой телефон, – придумал ответ Юрген.
– Телефон? – брови Лаубе поднялись еще выше. – Но ведь здесь глубоко, да и вода, насколько я вижу, мутная?
– Я же говорю – показалось, – сказал Юрген.
– Да? – с сомнением произнес Штюбе. – Ладно, забудьте о телефоне! Нам сейчас не до него. Вы помните о свидании?
– В шесть вечера у Домского собора, – сказал Юрген. – Вы полагаете, курьер прибудет?
– До сих пор Ирма нас не подводила, – пожал плечами Штюбе. – Будем надеяться, что не подведет и на этот раз. В противном случае нам придется отчалить с неполным грузом – мы и так задержались. Портовые власти уже начинают косо посматривать в нашу сторону, срок моей визы истекает, и потом... – он окинул взглядом мокрую фигуру Юргена и усеянную коньячными лужами и осколками бутылочного стекла палубу, – и потом, на борту начинают происходить несчастные случаи, а это намек на то, что судно застоялось в порту.
Спускаясь в каюту, чтобы переодеться, Юрген подумал, что вместе с капитаном неплохо было бы отправить в лучший мир и немца.
Илларион давно не бывал в Риге и сейчас испытывал чувство, близкое к настоящему наслаждению, несмотря на то, что обстоятельства, казалось бы, к этому не располагали.
Дорога отняла несколько больше времени, чем он рассчитывал, поскольку ему пришлось пробираться к Риге окольными путями, – его многотонный монстр с разбитой фарой, помятым бампером и российскими номерами привлекал к себе слишком много внимания, и Забродов не рискнул пренебречь тем, что на дороге ему может встретиться неподкупный или чересчур дорогостоящий полицейский.
Прекрасно понимая, что его липовые документы в сочетании с пустым трейлером (в котором, согласно накладной, было полным-полно школьной мебели) выглядят, мягко говоря, странно, Илларион предпочитал избегать подобных встреч. И все же не очень длинная дорога от границы до побережья обошлась ему в полторы тысячи долларов. Илларион расставался с деньгами легко – накладные расходы все равно оплачивались за счет фирмы. Полученные от Старцева и Плешивого доллары он ни минуты не считал своими, и потому у встреченных им дорожных полицейских сложилось о нем самое приятное впечатление.
По дороге он размышлял о том, почему контрабандисты избрали своим перевалочным пунктом Ригу. Казалось бы, куда проще осуществлять переброску грузов через Вентспилс или Лиепаю... Да если уж на то пошло, малое судно вроде яхты могло бы пристать к берегу где угодно! Тогда почему все-таки Рига? Ведь для того, чтобы войти в порт, судну необходимо прежде пройти через Ирбенский пролив, битком набитый латвийскими и эстонскими пограничниками, пересечь оживленный Рижский залив и лишь потом столкнуться с пограничными и таможенными рогатками портовых служб...
Если вам, к примеру, нужно подождать – неделю, декаду, месяц, а то и побольше, – то лучшего места, чем оживленный порт, не найти. Главное – вовремя давать на лапу тем, кто призван следить за порядком в порту, и для всех прочих вы как бы перестанете существовать. Порт – местечко обособленное. Оставаясь на его территории, можно тянуть волынку бесконечно долго – например, устраняя несуществующие поломки или заново набирая членов команды вместо 'заболевших'. Кроме того, почти вдвое сокращается полный неожиданностей и денежных трат путь по суше, что для бережливых европейцев тоже очень немаловажно. Что ж, решил Илларион, если смотреть на дело под таким углом, то все недостатки Рижского порта по сравнению с каким-нибудь уединенным уголком побережья оказываются мнимыми, зато преимущества скрытыми, приобретают первостепенное значение.
Илларион остановил машину в какой-то деревушке и в небольшом, но чистеньком магазинчике приобрел пару светлых брюк, матерчатые туфли на легкой резиновой подошве и бело-голубую тенниску с отложным воротником – его пятнистая униформа, порядком запачканная и местами кое-как, наспех зашитая кривыми торопливыми стежками, была вполне уместна в пограничных лесах, но здесь, и, уж тем более, в готической Риге, она бросалась бы в глаза не меньше, чем его ярко-желтый помятый 'мерседес'.
Переодевшись в кабине, Илларион почувствовал себя другим человеком – более соответствующим окружающему ландшафту, заставленному аккуратными коттеджами, такими чистенькими, словно их только вчера отлили из пластмассы и установили на зеленых лужайках перед самым его приездом.
В Крустпилсе ему снова пришлось остановиться – он вдруг вспомнил, что за выяснением отношений с Мещеряковым совершенно забыл поесть.
В последний раз он ел вчера ранним вечером – это было на окраине Великих Лук, и тогда с ним была Ирина. Вспомнив об Ирине, он крепче стиснул обтянутый губчатой резиной руль и временно запретил себе думать об этом. Надо подумать о другом.
Какой-то неизвестный Иллариону человек ждал его на площади перед собором святой Марии, помахивая условленной газеткой и повторяя про себя пароль, как герой какого-нибудь старого шпионского фильма.
Он свернул на стоянку возле небольшого придорожного кафе на окраине Крустпилса и вступил в сложные переговоры с не знающим русского языка официантом. Доллары, как всегда, послужили лучшим заменителем эсперанто, и немедленно обнаружилось, что официант, хоть и с сильным акцентом, но вполне сносно говорит-таки по-русски и вообще, оказывается, славный парень. Они перекинулись парой фраз – о том, как тяжело жить честному труженику в Латвии, и о том, как несладко приходится такому же труженику в России.
