Стоун слушал актера с замиранием сердца, у него появилось предчувствие, что отвратительная ситуация могла сделаться еще хуже.
— И что же ты сделал? — спросил он Вэнса.
— Для начала я поговорил с Луи Ригенштейном и сказал ему, что собираюсь бороться с ними. Он не стал возражать, так как и он, и вся студия оказались перед лицом атаки и тоже не собирался уступать. Он посоветовал мне довериться Билли О'Хара — главе службы безопасности студии «Центурион».
— Я слышал о нем, — сказал Стоун.
— Билли отнесся ко мне очень сочувственно, и я был крайне удивлен, что он, бывший полицейский офицер, не стал настаивать, чтобы я немедленно заявил в полицию или ФБР.
— И я тоже, — сказал Стоун.
— Это было первое, что ты мне посоветовал, — заметил Вэнс.
— Я ожидал этого от Билли, но тот даже не намекнул на это.
— Что же он предложил?
— Он предложил положиться на него и позволить ему иметь дело с похитителями, а также уладить вопрос с акциями.
— А что, у О'Хары есть акции?
— Очень немного. Он один из ценных работников, кто владеет небольшим пакетом.
— Продолжай!
— Итак, в следующий раз, когда похитители позвонили, я им сказал, что все дела будет вести Билли, и вскоре переговоры начались. Билли встретился с ними и принес мне пакет предложений. Он включал уплату выкупа в миллион долларов, что как ему было известно, я мог себе запросто позволить, или продажу моих акций, или сохранение прав Барона на дальнейшее пользование моими деньгами плюс передачу ему еще, и…
— Стать телевизионным представителем для банка Сэйф Харбор и оставаться в составе совета директоров, — закончил Стоун. — Вот теперь они у нас в руках. Это уличает Ипполито, но напрямую не указывает на Стармака.
— Полагаю, что так, но при определенных условиях.
— Каких условиях?
— Что я стану главным обвинителем Ипполито и дам в суде показания против него. Но должен сразу же предупредить тебя, что я никогда на это не пойду. Единственный рычаг, которым они располагали против меня, была Аррингтон и теперь, когда она в безопасности, с этим покончено.
— Но, Вэнс…
— Никаких, — но. — Я не собираюсь привлекать общественное мнение. Для меня на кон поставлено слишком многое.
— Вэнс, ты кое о чем забываешь: у них все еще имеется против тебя мощный рычаг.
— Что ты имеешь в виду?
— Твои инвестиции у Барона.
— Я буду все отрицать. У них нет ни контракта, ни документов с моей подписью. Все, что мне надо сделать, это смириться с потерей вложенных мной полутора миллиона долларов и умыть руки.
— Это не будет так просто.
— Что они сделают? Сообщат обо мне в налоговую инспекцию? Они не могут сделать это, чтобы не оказаться самим перед лицом закона. Если налоговая служба начнет расследование, я стану все отрицать. Единственная возможность подтвердить мою связь с Бароном, это заручиться его показаниями, и, даже если он их даст, что весьма маловероятно, это будет его слово против моего.
— Вэнс, позволь тебе заметить, что еще никому не улыбнулось счастье надуть налоговую службу. Если они поверят истории Барона, или, что более реально, анонимному доносу, они могут сильно усложнить твою жизнь.
— Как?
— Тебе никогда не доводилось слышать про налоговую проверку?
— Меня проверяли трижды. И всякий раз у меня все оказывалось верно, а в одном случае им пришлось вернуть мне около пятидесяти тысяч долларов. Пусть попробуют еще раз, если им захочется.
— Вэнс, так просто дело не закончится. Прежде всего, причины проверки каким-то образом станут достоянием прессы, и тогда столь лелеемая тобой частная жизнь полетит вверх тормашками. По крайней мере, половина людей, которые это прочтут, поверят в то, что ты сделал нечто нелегальное, что, как мы с тобой знаем, имеет место.
Вэнс нахмурился, но ничего не сказал.
— Более того, если Ипполито и Барон захотят тебя утопить, они сделают больше, чем просто анонимный телефонный звонок. Они передадут налоговикам бухгалтерские книги со ссылками на твои иностранные инвестиции. Они вышлют по факсу копии отчетов оффшорных банков. Они сделают все, что необходимо, и, имей в виду, ни единый документ не будет иметь отношения к Барону или Ипполито. Верно, это будет твое слово против их слова, но улики будут против тебя, а не против них.
Теперь Вэнс выглядел по-настоящему расстроенным.
— Ты должен осознать, что в тот день, когда ты дал им эти деньги, ты с этими деньгами распрощался.
— Но они, в самом деле, возвращали мне проценты, — упорствовал Вэнс.
— Которые ты тут же отдавал им в качестве новой инвестиции, так?
— Ну, да.
— Таким образом, фактически, ты передал им полтора миллиона долларов и практически не получил и десяти центов.
— Пока, нет.
— И не рассчитывай, Вэнс. Когда-нибудь, Барон явится к тебе с извинениями и расскажет, что рынок рухнул, и ты все потерял. Он будет причитать, что ты не один, он тоже потерял все. Конечно, на самом деле он ничего не потеряет, но это то, что он скажет. Ты даже не сможешь получить налоговые послабления с потери, как было бы, если бы твои инвестиции были легальными.
Вэнс позеленел.
— Я не верю, — сказал он. — Это было вложение капитала, а не подарок.
— Вэнс, это был обман, чистый и простой.
На прекрасном загорелом лице промелькнула вспышка гнева.
— Сукины дети, — тихо проговорил он.
— Хочется отомстить им, не так ли? Они похитили твою жену, ограбили тебя, унизили и хотели вырвать из твоих рук акции студии «Центурион». И это будет только начало, если им это сойдет с рук. Рано или поздно, ты станешь марионеткой, управляемой Ипполито, а Стармак будет поглаживать тебя по головке и уверять, что все замечательно. «Центурион» перестанет существовать, все талантливые люди будут уволены. Кто-то из них никогда не найдет работу. Луи Ригенштейн будет разорен, твоей карьере будет нанесен смертельный урон. В конце концов, будет большой удачей, если ты сможешь участвовать в телевизионных мыльных операх. И Ипполито станет твоим фактическим владельцем.
— Чертова мать! — задумчиво произнес Вэнс.
— Вот именно. — Стоун, представил, какая картина нарисовалась в голове Вэнса. — А теперь скажи, что ты собираешься со всем этим делать?
Вэнс показал Стоуну всю силу своего таланта.
— Что угодно! Чего бы мне это не стоило! — медленно сказал он.
— Сумеешь обнажить душу перед налоговой службой?
— Да! — Вэнс сейчас был, как на сцене.
— Поможешь мне обвести вокруг пальца Ипполито и Стармака с их маленькой империей?
— Да, черт возьми, да!
— Дашь показания против них в суде?
Красивое лицо Вэнса напряглось в раздумье.
— Ни в коем случае! — заорал он.
Стоун глубоко вздохнул.
— Вэнс, — сказал он.
— Да, Стоун?
— Имеется единственный шанс — совершенно крохотный — что я сумею вытащить тебя без того, чтобы это не стало общественным достоянием.
Вэнс просиял, демонстрируя замечательную работу дантистов.
— Я знал, Стоун, что ты можешь это сделать.
— Я не сказал, что могу. Я сказал, что есть малюсенький шанс. И это значит, что ты должен будешь рассказать налоговикам и ФБР абсолютно все.
— Хорошо, если только это не просочиться в прессу.
— И это также означает, что ты должен навсегда распрощаться с теми полутора миллионами долларов.
— В самом деле?
— В самом деле! И при всем этом не исключена вероятность того, что федералы пошлют тебе повестку, и ты будешь обязан дать показания.
— Я воспользуюсь Пятой поправкой к Конституции! — сказал Вэнс с достоинством.
— Вэнс, это полностью разрушит твою репутацию.
— Разве?
Стоун надеялся заставить Вэнса полностью осознать, что тому предстоит, но не был уверен, что ему это до конца удалось. В конце концов, Вэнс Калдер был звездой киноэкрана.
В то время как Вэнс дремал в своем номере, Стоун попытался оценить ситуацию. У него был свидетель, знающий, что происходит в империи Ипполито, но отказывающийся давать показания в суде. Более того, теперь, когда Стоун объявил себя адвокатом Вэнса, он, в какой-то степени, утратил силу убеждения, лишившись возможности угрожать кинозвезде обращением к таблоидам. Он собирался «сдать» Вэнса федералам и, в то же время, хотел знать, что те могут дать Вэнсу в обмен на его информацию. Он позвонил Хэнку Кэйблу в ФБР.
— Хэлло, Хэнк, беспокоит Стоун Баррингтон.
— Привет, Стоун.
— Есть что-либо новое?
— Шифровальщики работают над кассетами, которые мы записали в компании Барона, но санкция на прослушивание вот-вот истечет, а мы еще не готовы, и не уверен, что получим дополнительное время.
— Может, я могу помочь.
— Надеюсь. Похоже, мы уперлись в стенку, если только дешифровальщики не выдадут нам на закуску что-нибудь эдакое.
