Весело фыркнув, Линда поддержала мою фантазию. Какие именно части ее тела требуют особо пристального моего внимания? Есть ли у меня специальные приспособления, с помощью которых я мог бы обследовать все укромные уголки? Разумеется, отвечал я, и в подтверждение своих слов продемонстрировал наиболее эффективный способ осмотра ее ротовой полости с помощью собственного языка. Пока мы страстно целовались, она не преминула обследовать на ощупь все мои прочие инструменты и, по-видимому, осталась приятно удивлена тем, что ей удалось нащупать сквозь ткань брюк. Признаться, я и сам был удивлен. Несмотря на то что я весь день пил, брюки оттопырились, как у тинейджера.
Мы были так поглощены друг другом, что я едва не забыл расплатиться с таксистом, когда мы спустя некоторое время прибыли к дому Линды Вильбьерг — уютной двухэтажной вилле, расположенной в Вальбю. Выгрузившись из такси, мы устремились к дверям дома. Линда полезла в сумку в поисках ключей, я же не удержался и стал гладить ее ягодицы. Они были маленькими и упругими на ощупь, как два мячика. Ласково шепча ей что-то на ухо, я сжал их и начал осторожно ласкать.
Наконец Линде удалось открыть дверь, и мы ввалились в прихожую. Не зажигая света, она отшвырнула сумочку, обернулась и обняла меня. Мы снова стали целоваться. Запинающимся голосом я предложил ей снять одежду на предмет обнаружения пресловутых микрофонов.
Линда Вильбьерг медленно отступила на шаг назад. Лунный свет, проникающий сквозь маленькое окошечко над дверью, освещал ее фигуру по пояс. Качнувшись на каблуках, она, одну за другой, сняла туфли и завела руки за голову. Тонкие бретельки упали, и черное платье на манер змеиной кожи скользнуло вниз, обнажая белоснежное стройное тело. Ее грудь вздымалась и опадала в такт дыханию, отвердевшие соски, смотревшие прямо на меня, призывно покачивались. Руки Линда так и не опустила, спина ее упруго прогнулась. Эта поза была чертовски соблазнительная и волнующая. Нежная кожа на животе покрылась мурашками, коротко подстриженная прямоугольная полоска черных волос, начинавшаяся на бугорке Венеры, исчезала между стройными бедрами.
Продолжая нашу игру, Линда поинтересовалась, вижу ли я что-нибудь. Я отвечал, что на первый взгляд все выглядит очень, очень неплохо, однако на всякий случай мне необходимо произвести мануальный осмотр. Приблизившись, я, к глубокому сожалению, заслонил ее божественно красивую фигуру от света луны. Линда обвила руками мою шею, однако я снова завел их ей за голову. Издав короткий смешок, она взялась за крючки вешалки, расположенные как раз позади нее, и подалась ко мне. Я начал целовать ее соски, и смешок сменился легким вздохом, за которым последовал тихий стон. Я нежно гладил ее руки, грудь и живот. Принимая мои ласки, она извивалась от наслаждения, ее кожа покрылась мурашками. Когда моя рука скользнула ей между ног, Линда громко застонала и вздрогнула всем телом. Там было горячо и влажно.
Я шепнул, что, кажется, нашел нечто, она что-то утвердительно пробормотала в ответ. Я сделал шаг назад, и ее тело вновь озарил отблеск луны. Линда стояла с закрытыми глазами, немного поеживаясь, как будто ее щекотал лунный свет. Продолжить свой осмотр я намеревался с помощью специального инструмента, на что клиентка дала свое согласие коротким вздохом. Быстро стянув с себя одежду, я побросал все в одну кучу на пол. Мой инструмент был в полной боевой готовности, кровь неистово бурлила. Когда я взял ее за бедра и развернул спиной к себе, мои руки подрагивали. Прогнувшись, она подалась ко мне и немного раздвинула ноги. Положив ладони ей на ягодицы, я слегка присел и медленно, одним движением вошел в нее.
Количество слов достигло критической массы. Теперь я не смог бы остановиться, даже если бы захотел, а ощутимая тяжесть рукописи заставляет меня спать все меньше и меньше.
Когда же я наконец засыпаю, мне снится, что я бегу — не убегаю от чего-то, а, наоборот, бегу к каким-то приоткрытым дверям или воротам. Как бы быстро я ни двигался, они закрываются как раз в тот момент, когда я достигаю их, и я просыпаюсь на мокрой от пота простыне в тишине, которая наступает после громкого крика. Я долго лежу, вслушиваясь в эту тишину, не в состоянии снова уснуть.
Это изматывает меня. Я пишу в каком-то полусне. Иногда я не помню фразы, в конце которой только что поставил точку, а подчас не узнаю тонов, в которые она окрашена. Это доказывает, что задуманный мной проект успешно реализуется: существовавший во мне некий внутренний фильтр исчез, слова льются единым вольным потоком, не проверяемые ни гордостью, ни тщеславием, как будто пишет их кто-то другой. Внутри меня существует нечто, что заставляет меня делать паузы и снова начинать работать.
Я чувствую, что теперь вполне готов сделать последнее усилие, то самое, по-настоящему трудное.
Иногда, когда просыпаешься, сразу понимаешь — произошло что-то нехорошее. У меня самого не раз возникало такое чувство, особенно на первых порах, когда я решил целиком и полностью посвятить себя ремеслу писателя. Я поднимался с твердой уверенностью, что опоздал на работу, и лишь потом вспоминал, что отныне сам могу распоряжаться своим временем и, если хочется, поспать подольше. Это явственное ощущение беды бывает таким сильным, что в те несколько минут, пока ты еще не осознал, какой сегодня день и каковы твои планы, любая мелочь может повергнуть тебя в настоящую панику.
Проснувшись в постели Линды Вильбьерг, я моментально ощутил: случилось нечто такое, чего быть не должно. Надо сказать, что спал я крепко, как убитый, но это неудивительно. Ведь за последние пару дней я почти не сомкнул глаз, да и физическое напряжение, сопутствовавшее событиям сегодняшней бурной ночи, давало о себе знать. Во всяком случае, все тело ныло. Мы занимались сексом как дикие звери. По всему дому и во всех мыслимых и немыслимых позах. Хоть страсть и била во мне через край, все же некоторое время — казалось, долгие часы — мне удавалось как-то сдерживаться, и, лишь когда мы наконец оказались в кровати, я целиком и полностью отдал себя во власть необузданных фантазий Линды и позволил ей довести нас обоих до оргазма. Вероятно, сразу же после этого я и уснул — по крайней мере, больше я ничего не помню.
Тем не менее вовсе не физическая усталость и не непривычная обстановка лежали в основе возникшего у меня странного чувства. Нет, причиной здесь было нечто иное, однако, что́ именно, я понять не мог.
Я осмотрелся по сторонам. Спальня была выдержана в белых тонах и сейчас, в тусклых отблесках света, проникающих сюда сквозь упершиеся в мрачное небо мансардные окна, выглядела довольно унылой и холодной. Линды рядом со мной не было. В воздухе пахло сексом и по́том, как после какой-то пьяной оргии. С кровати мне была видна открытая дверь, за которой начиналась галерея с лестницей, ведущей на первый этаж. На какое-то мгновение в моем сознании всплыли картины того, как мы, поднимаясь сюда, совокуплялись, меняя позы, чуть ни на каждой ступеньке.
Я тряхнул головой и моментально пожалел об этом: в затылке разом вспыхнула резкая боль, как будто по нему ударили кузнечным молотом. В горле у меня пересохло, из живота то и дело доносилось громкое урчание.
Медленно и осторожно я приподнялся и сел. Когда я сделал попытку встать, ноги мои задрожали и мне пришлось выждать несколько секунд, пока головокружение пройдет. С превеликим трудом я доковылял до двери и вышел на лестницу. По всей ее длине на стене были развешаны маленькие литографии. Придерживаясь за перила, я побрел вниз. Было видно, что литографии соединены общим сюжетом, однако каким именно — я понял, лишь добравшись до последних ступенек. Это были сцены из «Божественной комедии».
Открытие заставило меня усмехнуться. Затем я повернул голову.
Представшее моим глазам зрелище заставило меня с криком отпрянуть назад.
На балясинах галереи в веревочной петле, затянутой на шее, висела Линда Вильбьерг.
Мертвые глаза Линды были широко распахнуты от ужаса, как будто перед смертью они созерцали нечто невероятное — дикое и страшное. От самой шеи все ее стройное белое тело было измазано запекшейся кровью. Вероятно, ее струйки стекали между грудей Линды и достигали самого низа живота, который представлял собой пугающее зрелище — одну сплошную рану, ибо ей был с силой заткнут какой-то крупный предмет во влагалище.
Приглядевшись, я увидел, что это книга.
Я отвел взгляд и уставился в белую стену. Меня трясло — пришлось даже присесть на ступеньку лестницы, чтобы не упасть. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я попытался снова взять себя в руки.
Спустя пару минут я медленно и осторожно повернул голову.
Обнаженное тело повешенной Линды Вильбьерг никуда не исчезло. Под ним расплывалась большая лужа крови. Кровь была темной, почти черной, блестящей, маслянистой и напоминала нефть. Рядом валялся опрокинутый стул. Вокруг тела на полу были видны отпечатки ног — целая масса кровавых следов, как будто кто-то исполнял под телом повешенной какой-то замысловатый танец.
