— Работает? — спросил Ян.
Она молча кивнула.
— Хочешь кому-то позвонить?
Ян отрицательно покачал головой. Звонить ему было некому.
— А я иногда звоню своей сестре в Стокгольм. И вообще… кому хочу, тому и звоню.
Ее уверенность заразила Яна.
— У меня есть школьный каталог. Можешь посмотреть на их фотографии. Имя, адрес — там все есть.
— Уже что-то…
Ян хотел сказать ей что-то, что прозвучало бы весомо, глубоко, благородно, но Рами его опередила:
— Кстати, и ты можешь кое-что для меня сделать.
— Что?
Она поднялась с загадочным видом:
— Пошли… я тебе покажу.
Рами вывела его в коридор, быстро огляделась и повела к ординаторской. Часы на стене показывали полседьмого, значит, сотрудники уже разошлись по домам. Дверь в ординаторскую заперта, но рядом с дверью висел большой плакат с десятком подписанных фотографий.
МЫ РАБОТАЕМ В ОТДЕЛЕНИИ № 16
Рами показала на фотографию улыбающейся женщины с косой челкой в больших очках:
— Это она.
Ян тут же опознал женщину на снимке. Это была та, которую Рами называла Психобалаболкой. Под фотографией подпись: Эмма Халеви, психолог.
— Это она помешала нам закончить концерт? — спросил он. — И заперла тебя в Дыре?
— Она. И это она украла мой дневник.
Ян кивнул — он помнил ярость Рами.
— Она читала его. У меня была точно такая же тетрадь, как я тебе дала. Дневник. Я исписала пятьдесят страниц, но она его украла.
Ян не отводил взгляд от фотографии.
— Завтра меня здесь не будет, а когда меня не будет, сделай что-то, чтобы ей стало страшно. Написай ей на письменный стол. Или намалюй что-то на ее двери. Сделай так, чтобы ей стало страшно.
— О’кей. — Ян постарался, чтобы это «о’кей» прозвучало как можно более убедительно.
— Сделаешь?
Он медленно кивнул, точно согласился выполнить секретное и очень опасное задание. Конечно. Ради Рами он сделает все, чтобы напугать Психобалаболку. По-настоящему напугать.
— И что, я должна жалеть этих выродков? — Лилиан засмеялась и сделала большой глоток пива из бокала. — Они с этим сами прекрасно справляются. Сидят там за решеткой и жалеют себя до слез… и все, как один, утверждают, что невинны.
— Разве?
— А то! Все педофилы и убийцы совершенно ни в чем не виноваты, ты же знаешь. Ни один из тех, что сидит там взаперти, ни разу не признал себя виновным.
Ян промолчал. Он не мог с этим согласиться.
В тот же день, когда Лилиан схватилась с заведующей, он пошел в бар «У Билла». И конечно же встретил там Лилиан. Она сидела за столиком поодаль. И то, как она покачивала головой, будто кобра перед укротителем, свидетельствовало: в баре она уже давно.
Лилиан даже не заметила появления Яна. И она была не одна — напротив сидела Ханна со стаканом минеральной воды. Вид у них был такой, точно они доверяют друг другу невесть какие секреты: склонили друг к другу головы и шепчутся.
За стойкой сегодня Аллан. Яну так и не удалось завести в Валле хотя бы одного приятеля, но имена барменов он выучил.
Он заказал безалкогольное пиво и поначалу решил не нарушать их уединения. Хотел выбрать место где-нибудь подальше от женщин, но как туда пройти и остаться незамеченным? Ханна-то трезва как стеклышко… И вообще, почему он должен прятаться?
Он пошел прямо к их столику:
— Привет.
— Ян! — Лилиан широко улыбается. Похоже, рада, что он прервал их беседу.
Блестящие глаза Ханны, как обычно, не выражают ровным счетом ничего.
— А что ты пьешь?
— Легкое пиво… Мне завтра работать.
— Легкое пиво? — Лилиан хохочет и поднимает свой бокал. — У меня тоже легкое, но потяжелей.
Ян и Ханна молча смотрят, как Лилиан, запрокинув голову, делает большой глоток пива.
Лилиан опускает голову, и Ян замечает, что настроение у нее далеко не из веселых. Она смотрит в пустой бокал, встряхивается и продолжает свой монолог. Видно, у нее это больная тема — она говорила про Санкта-Психо и в первый раз, когда он встретил ее в «У Билла». «Люкс-отель», — назвала она тогда больницу.
— Мне, конечно, интересно было поначалу, кто там сидит, но я никогда их не жалела. Я хочу сказать, что если кто-то говорит, что не делал того, что сделал, никого не убивал, никаких детей не насиловал… как можно такого вылечить?
Никто не отвечает. Яну все больше кажется, что глаза ее похожи на глаза несчастных, которых он видел в подвале больницы: блестящие, без глубины, точно нарисованные.
Она ставит бокал:
— Мне надо в туалет.
Пытается встать и тут же садится — мешает край стола. Отодвигает стул и неверной походкой уходит.
— Сколько она выпила?
— Не знаю. — Ханна пожимает плечами. — Уже, типа, хороша была, когда я пришла… и при мне три больших.
Ян покачал головой.
— Жалко ее, — продолжила Ханна.
— Многих жалко… Лео, к примеру.
— Да, ты уже говорил. — Ханна посмотрела ему в глаза. — Ты много думаешь о детях, правда?
— Мне есть до них дело… — Ян вспомнил, что рассказал Ханне про Вильяма, и побоялся, что она воспримет его слова как нравоучение, на которое он никакого права не имеет. Ну и пусть. — До детей всем должно быть дело, Ханна.
— Мне тоже есть дело до детей.
— Разве? Я думал, тебя больше волнует Рёссель.
Она покачала головой:
— Нет… Вернее да, до Ивана мне есть дело, но… ты просто не понимаешь, о чем идет речь, Ян.
— Нет. Наверное, не понимаю.
Он допивает пиво. Надо попрощаться и идти домой.
Но Ханна словно удерживает его взглядом. Похоже, она решилась что-то ему рассказать.
— Речь идет об Иване Рёсселе и… и Лилиан.
— Лилиан?
Она по-прежнему не отрывает от него глаз и глубоко вдыхает, словно собирается нырнуть:
— Я общаюсь с Иваном ради Лилиан.
Ян, изготовившийся было встать, вновь опускается на стул:
— Прости… что ты сказала?
— Иван много чего может рассказать… он знает много. И я пытаюсь вытянуть из него кое-что.
— Что?
— Готова! — Лилиан изображает клич вставшего с горшка ребенка. — Дорогие дети, меня вам только и не хватало.
В руке у нее большой бокал пива. Когда только успела…
Широко улыбается.
— Там, в туалете, сидит девица и рыдает. — Она садится рядом с Яном. — Черт, вечно в дамских уборных кто-то рыдает… правда, Ханна? Ты не знаешь почему?
Ханна остановилась на полуслове, бросив на Яна многозначительный взгляд:
— Мы уходим, Лилиан. Пора по домам.
— Уже? — искренне удивляется Лилиан.
— Уходим и тебя забираем. Я вызову такси.
— А… а как же пиво?
— Мы тебе поможем. — Она берет ее стакан, делает большой глоток и протягивает Яну.
Он без всякого удовольствия допивает кисловатое пиво:
— Пошли, Лилиан.
Через четверть часа они сажают Лилиан в такси и садятся сами. Ханна объясняет водителю дорогу к небольшому таунхаусу к северу от центра. Окна в доме светятся, и Яну показалось, что в окне стоит мужчина и смотрит на подъехавшую машину.
Нет, не показалось. Он узнал его — это тот самый, что провожал Лилиан на работу.
— Вы такие добрые… такие милые…
Лилиан по дороге расчувствовалась. Обнимает Яна, целует Ханну в обе щеки и, покачиваясь, бредет к крыльцу.
— О’кей! — Ханна поворачивается к шоферу. — Отвезите нас, пожалуйста, назад в центр… в «Казино».
— В казино?! — Ян обалдело уставился на Ханну.
— Никакое это не казино. Название такое — «Казино».
«Казино» расположилось на неприметной улочке в центре. Здесь гораздо меньше народу, чем в «У Билла», и почти одни мужчины. Яну почему-то кажется, что это не случайность. Несколько человек, все около пятидесяти, смотрят на большом экране матч итальянской футбольной лиги с таким видом, будто их любимая команда безнадежно проигрывает.
Почти все столики пусты.
Ханна заказывает два стакана сока и садится подальше от стойки, в совершенно пустом углу.
— «У Билла» небезопасно, — объясняет она Яну свой выбор. — Там полно народу из Санкта-Психо.
— Разве? И как они выглядят?
— Настороже, — коротко отвечает Ханна и после короткого молчания начинает разговор: — Ивану Рёсселю нужно с кем-то общаться. Что здесь плохого?
— Может, и ничего… — Ян вспоминает слова доктора Хёгсмеда и добавляет: — Но, знаешь… если хочешь помочь заблудившемуся, легко заблудиться самому.
Ханна поджимает губы:
— Я вовсе не заблудилась и знаю, что делаю.
— И что ты делаешь? Я имею в виду, с Иваном.
Ханна смотрит в сторону и после паузы отвечает:
— Пытаюсь заставить его рассказать кое-что.
— Что значит — кое-что?
