— Спасибо, парни, будем разбираться, — подвел он итог. — Приготовьтесь да держите «левые» стволы под рукой. Возможно, они понадобятся!
Мирон и Кузьма кивнули. Их лица ничего не выражали. Может быть, потому что от природы не были способны что-либо выражать. Это отсутствие способности — тоже способность, которая и позволяла им зарабатывать в последние годы.
* * *
Во время ночных прыжков погиб Блин. Этого никто не ожидал, потому что задание было самым обычным, без каких-то усложняющих элементов: выпрыгнули, приземлились на сигнальные огни, и все. Он успешно пролетел шесть тысяч метров, но уже у самой земли порыв ветра отнес его на линию электропередач, он получил смертельный разряд и последние восемь метров преодолел уже мертвым, даже купол парашюта не накрыл его геройским саваном, потому что сгорел и превратился в пепел.
На переполненных московских кладбищах места для Блина не нашлось. Его похоронили на сельском погосте, в Алексеевке, за тридцать километров от столицы. Поминали товарища там же, в небольшом стеклянном кафе «Огонек». Его арендовали целиком, чтобы исключить присутствие посторонних, ибо показываться «кинжалистам» всем вместе в общественных местах инструкция, во избежание расшифровки, запрещала. Присутствовала в полном составе группа Блина, несколько человек из других групп, которые как-то пересекались с ним и поддерживали товарищеские отношения, конечно же, присутствовал командир подразделения Слон.
Пили водку, очень мало говорили. А если и говорили, то о чем-то, не связанном с самим Блином и теми заданиями, которые он выполнял. А выполнил он много заданий, и успешно, о чем говорили ордена и медали, которые, впрочем, мало кто видел. Мрачные парни сидели, произносили короткие, стандартные в их кругах тосты, выпивали, меланхолично закусывали, иногда перекидывались несколькими словами, которые отражали ход их мыслей.
— Даже без почетного караула, без троекратного залпа…
— Ты же знаешь, конспирация…
— Знаю, знаю! Только вот когда этого бандюка хоронили, как его… Рыбака. Ему же в самой Москве место нашли. И домовина у него другая была, вся полированная, говорят, двадцать тысяч долларов стоит. И на лифте его в землю опустили. Да еще салют устроили: из пистолей в воздух палили… Вроде служба безопасности из закрепленного оружия. А там кто знает, из чего…
— Понты колотить они любят. Только, думаю, на том свете ему не будет вечного покоя. Скорее всего, в ад попадет.
— А куда мы попадем? В рай, что ли?
— Вполне может быть…
— Только как бы нам в этом раю с Рыбаком не встретиться!
Многие слышали этот разговор, но участие в нем не принимали. Про конспирацию все знали, поэтому жены Блина на похоронах не было: завтра ее привезет сюда Дед, который, с учетом заслуг и в порядке исключения, до сих пор является гражданским инструктором отряда и не принимает участия в операциях, а потому личность его не засекречена. Он и еще четыре рассекреченных ветерана изобразят скорбящих товарищей по работе Федора Блинова в МЧС, отдадут вдове собранные ребятами деньги и сообщат радостную весть о том, что ипотека уже погашена. И действительно, военная ипотека погашается, когда должник погибает при исполнении служебных обязанностей. Но подробностей Валентине Ивановне знать не надо. Да и вряд ли ее эта весть обрадует на фоне потери мужа…
Так что все всё знали, но языки не чесали: у них не было принято переливать из пустого в порожнее. Обычно говорили только по делу. Печальная процедура подходила к концу, изрядно выпившие бойцы стали собираться по домам. Вдруг раздался громкий стук.
— Открывайте! Чего заперлись?!
Дверь с силой дергали, внутренняя щеколда дребезжала.
— Открывай, Генка, а то спалим твой шалман!
— Сейчас, сейчас, — испуганный хозяин подбежал, торопливо откинул защелку.
В кафе ввалились четыре крепких, наголо стриженных молодца лет двадцати — двадцати пяти, в коротких кожаных куртках и джинсах — похоже, это была их униформа. Вели они себя разнузданно и держались очень уверенно, как полноценные хозяева «Огонька», а может, и всей Алексеевки. Их не смутило, что за составленными в один длинный ряд столами сидели даже внешне серьезные, взрослые люди. И вид у них вовсе не веселый и совсем не праздничный.
— Кто тут гуляет? — агрессивно начал старший — узколобый, с носом-картошкой и быстрыми злыми глазами. — Че вы тут делаете? Кто вас сюда пустил? У кого разрешение спросили?
Такое начало было не самым удачным для общения с «кинжалистами», и отвечать наглецу никто не собирался. Ерш просто встал и толкнул его в грудь так, что тот отлетел на несколько метров и с грохотом упал на деревянный пол. Это не был какой-то особенный прием, просто толчок гораздо более сильного человека, но незадачливый «хозяин положения» так и остался лежать, разбросав руки в стороны. Как говорится, «Чужой пример — другим наука»: трое его сотоварищей не стали искушать судьбу — развернулись и выскочили наружу.
— Все, расходимся! — сказал Слон. — Они сейчас или свою шайку приведут, или оружие принесут!
Бойцы понимали, что, скорее всего, так и будет. Поэтому они свернули застолье, забрали остатки водки и еды, сели в ожидающий автобус со шторками на окнах и поехали обратно в столицу. По дороге увидели около десятка молодых парней, бегущих к «Огоньку». В руках у них были палки и арматурины, один нес ружье. На зашторенный автобус они, к счастью, не обратили внимания, хотя неизвестно, на чьей стороне оказалось счастье в этот раз…
Минут через сорок автобус пересек МКАД. Но расходиться хотелось не всем, Звезда предложил продолжить у него «на фазенде», половина третьего отделения согласилась, а Дед был всегда согласен. На попутке добрались до садоводческого товарищества, устроились на веранде, возле заменяющего домик контейнера, за столом, рассчитанным как раз на шесть человек. Разложили выпивку, закуску и продолжили общение. Вокруг голой лампочки над их головами кружилось облако комаров, которые то и дело с противным писком пикировали на ночных посетителей. Но местные кровососы не шли ни в какое сравнение с москитами Шамаханских болот или африканских джунглей, поэтому от них лениво отмахивались, но особого внимания не обращали — так же совсем недавно они отмахнулись от алексеевской шпаны. Очевидно, это сравнение пришло не в одну голову.
— Как-то неправильно все это, — начал Дед. — Мы могли в «Огоньке» спокойно досидеть, а какие-то сопляки нас, считай, оттуда выгнали… Конечно, мы могли им руки-ноги поотрывать да всю их банду к ногтю прижать… Только тогда мы бы оказались виноватыми, а они бы считались пострадавшими… А сейчас эти шакалы в Алексеевке погоду делают — и вроде все в порядке!
— Не сгущай краски, Дед! Никто нас не выгонял! — возразил Филин. — Мы и так собирались уходить. А насчет того, что «могли», так нас ведь не для того готовили! Для этих шакалов полиция есть!
Дед вздохнул.
— Когда надо решать задачи, жизнями рисковать, подвиги совершать, так мы идем вперед! Гепард, Пятачок, Оса, Рева, Огонь — погибли, Евгению скат в Красном море ногу пробил, он еле добрался до берега, Звезду тяжело ранили на болотах… Потом, конечно, награды вручили, но носить их нельзя. Льгот нет. «Потолки» низкие, выше капитана не поднимешься… И даже похороны вот так проходят…
Все молчали. Что тут возразишь?
— Так что, по-вашему, в нашей службе нет ничего хорошего? — нарушил молчание Бобер, он был самым молодым. Ерш как раз наливал, и горлышко бутылки отбивало морзянку о край стакана. Остальные напряженно ждали ответа старейшего и опытнейшего бойца.
Дед покачал головой.
— Конечно, есть! И адреналин в крови, и осознание важности наших побед, а главное все-таки — дружба! В двухтысячном, на боевых на Кавказе, меня в ногу ранило. Артерия перебита, кровь хлещет… Командир по рации связался со штабом, запросил вертушку для срочной эвакуации. Отвечают: операция с центром управления не согласована, вертолета нет, остановите кровь и выходите на базу. А кровь не останавливается. И как наш доктор прикинул — жить мне остается не больше часа. Ну, командир вышел в эфир и открытым текстом запросил помощи у всех, кто слышит. И сразу откликнулся «Ми-8». Выслушал, спросил место и говорит: «Я в паре с „Ми-24“. Место это знаю, там поляна на холме, вокруг „зеленка“, в ней „духи“. Могу сесть на минуту, но надо, чтобы вы поляну эту окружили и „духов“ ко мне не подпустили. Потом быстро уходите — „Крокодил“ все зачистит…»
