— Служить Богу — это значит внимать Его всей душой, неукоснительно следовать его заветам, быть с Ним постоянно.
— Понятно, — задумчиво протянул Каманин. — Вот только знаешь, мне твой ответ не кажется убедительным.
— Что же тебя, отец, не убеждает?
— Сейчас поясню. Почему ты полагаешь, что, как ты говоришь, внимать Его всей душой, неукоснительно следовать его заветам, быть с Ним постоянно в контакте — это следует делать именно в монастыре. А почему то же самое нельзя делать в другом месте, например, в этом замке. Чем он хуже монастыря?
— Здесь все отвлекает от Бога.
— Я так и думал, что ты скажешь примерно это. Мне вспоминается пословица мудрых китайцев: легко быть святым, сидя на горе Тай-Шань. Гораздо сложнее оставаться святым, сидя на базаре. Получается, что ты выбираешь более легкий путь, хотя сам считаешь, что в качестве искупления греха, налагаешь на себя самые большие ограничения. Да и почему ты думаешь, что постоянные мысли о Боге, бесконечные молитвы и бдения — это и есть служение Ему? Я, например, тут никакого служения не замечаю. Все как раз обстоят прямо наоборот.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне вообще ужасно не нравится выражение «служить Богу». В нашем языке большое число устойчивых идиом, они так глубоко внедрились в наше сознание, что мы не даем себе труда задуматься, а что они на самом деле означают? Да и означают ли чего-либо, вообще? Когда мы привычно, а значит, бездумно произносим эти слова, то сразу же само собой возникает определенный смысл. Но если попытаться в него углубиться, то этот смысл непостижимым образом начинает вдруг стремительно исчезать. Это ведь очень удобно использовать всякие трафареты; не надо ни о чем задуматься, ведь за много лет их применения они проросли в нас очень глубоко. Но это вовсе не означает их истинность, как раз это обстоятельство свидетельствует о том, что ни какой истинностью здесь не пахнет.
— Чем же, по-твоему, здесь пахнет?
— Сейчас скажу. Надеюсь, ты внимательно следишь за моей мыслью.
— Я стараюсь, отец.
— Старания мало, нужно попытаться стать соучастником моих размышлений. Только тогда твой разум сумеет освободиться от многовековых стереотипов, которыми пронизано все наше мышление. Уяснил?
Несколько мгновений Николай сосредоточенно молчал.
— Хорошо, я попробую.
— Припомни, что я сказал до этого. Так зачем же подавляющее большинство людей уходят в монастыри? Ты верно заметил: служить Богу, только подлинный смысл тут совсем иной. Для них служба Богу — это возможность на самом деле освободиться от Него, от всего того, что он вложил в человеческую природу, от всех дарований и талантов. Монастыри освобождают людей от необходимости выбора, от поиска истины, более того, от поиска Бога, так как заменяют его давно разработанными конструкциями. Главная цель ухода в обитель — стать пассивным, раз и навсегда обрести набор определенных представлений — и на этом завершить свой спор с миром. И в самом деле, чего еще надо, истина обретена, на этом можно поставить жирную точку. Остается постоянно ее ставить и ставить в конце каждого предложения, ни о чем, не задумываясь, до конца жизни. А чтобы не выпадать из этого потока, надо всего лишь неукоснительно соблюдать ритуалы. Да, скучновато, да, подчас утомительно, зато есть полная уверенность и определенность. Сомнения, переборка различных вариантов становится ненужным. Но главное даже не это, становишься не нужным ты сам: твои таланты, твои умения, знания, твоя способность к созиданию. Все, чем Бог тебя одарил, ради служения Ему, ты этим разом перестаешь пользоваться. Идеал монаха — полная внутренняя стерильность, главное послушание Богу. Но и это ложь, на самом деле вовсе не Ему, а настоятелю. Не случайно история церкви наполнена властолюбцами. Церковь — это огромный и успешный бизнес-проект, только основанный не на развитии, а на консервации всего и вся. Он ничего не дает людям, только отнимает у них. Неужели ты в нем хочешь участвовать? Ответь мне только искренне.
— Я не могу с тобой согласиться, я сам занимался бизнесом и прекрасно знаю, что его цель — зарабатывать деньги. Здесь же ни о каких деньгах речи не идет.
— Это чересчур упрощенный взгляд на бизнес, деньги — важнейший элемент бизнеса, но далеко не единственный. Он может преследовать и другие цели. Например, сохранение и воспроизводство одних и тех же форм существования. Этим церковь и занимается уже почти две тысячи лет. Причем, тратит на эти цели огромные усилия. Да и средства — тоже. И от того, что ты этого не понимаешь, не делает тебе чести. Впрочем, это далеко не самое важное, это скорей некая отрыжка от всей этой практики. Главное другое — монастыри не место служения Бога, а место укрытия от Него. Николай, тебе уже немало лет, а детей у тебя нет.
— Да, нет, — подтвердил Николай.
— Но ведь Бог велел плодиться и размножаться, Он хочет, чтобы любой род на земле продолжался, а не прекращался. Рожать детей — это и есть служить Богу, а вовсе не отказываться от деторождения. Те, кто когда-то перевернули все эти представления, хотели одного — власти над душами людей. Ведь над бездетным установить ее гораздо легче, ему не о ком заботиться, он не чувствует ответственности за судьбы своих детей. Поэтому его проще убедить расстаться в этим миром. Но ведь это и есть стремление дьявола. Бог наполняет сильнейшим желанием наши чресла не для их усмирения, а для продления людского племени. Не иметь детей — это преступление перед Богом, а их иметь — самое богоугодное дело. Подумай, на что ты себя обрекаешь.
— Я хочу…
— Нет, — резко прервал сына Каманин. — Ничего сейчас не говори, это будет говорить не ты, а внедренные в тебя стереотипы. Ты переполнен ими, как книгами библиотека. Попробуй разобраться с тем, что ты услышал, а затем мы возобновим разговор.
— Хорошо, пусть будет так, — согласился Николай. — Я пойду?
— Конечно, иди. Только у меня к тебе есть одна просьба.
— Слушая, отец.
— Очень прошу, съешь ужин. У меня сердце кровью обвивается, когда я смотрю, как ты себя моришь голодом. Антон стал невероятно толстым, а ты — таким худым. То и другое плохо. Обещаешь?
Несколько мгновений Николай колебался.
— Да, папа, я буду есть за ужином.
Николай вышел из номера. Каманин почти упал в кресло. Он вдруг почувствовал себя не очень хорошо. Надо попросить Марию срочно изменить давление, подумал он.
71
Майя спустилась на пляж и сразу же увидела Мазуревичуте. Она лежала на подстилке, подставляя свое тело солнцу.
Майя подошла к литовке, та, заслышав ее шаги, слегка приподнялась и повернула в ее сторону голову.
— Рута Юргисовна, могу я посидеть с вами? — спросила молодая женщина.
— Конечно, можете, этот пляж не принадлежит мне.
— Я совсем не это имею в виду. Если я вам мешаю, то найду другое место.
— Вы мне не мешаете, Майя. Располагайтесь. Если у вас с собой нет подстилки, то можете это сделать на моей. Она большая, место нам хватит.
— Спасибо, я действительно подстилку не захватила.
Майя быстро сняла блузку и юбку и осталась в купальнике. Села рядом с Мазуревичуте и посмотрела на нее. Она была в открытом пляжном костюме. Для женщины, которой прилично за пятьдесят, у нее была отличная фигура, почти без лишних жировых отложений. На бедрах, если присмотреться, можно было обнаружить небольшой целлюлит, но он почти не портил общее положительное впечатление.
— Майя, вы рассматриваете меня, словно я модель, — улыбнулась Мазуревичуте. — Мне кажется, я представляю собой не такое уж занимательное зрелище.
— У вас замечательная фигура, — оценила Майя.
— Не такая уж замечательная, но неплохая, — не совсем согласилась Мазуревичуте. — Это стоит мне немалых усилий, длительных занятий в физкультурном зале. Поверьте, это не самое лучшее времяпрепровождение. Я его терпеть не могу.
— Зато результат налицо. Боюсь, что в вашем возрасте я так хорошо выглядеть не буду.
