— Как хотите, — сказал я и отключился.
Какая-то женщина с воплями сбегала по ступенькам ресторана. На полпути она споткнулась и упала лицом на нижние ступени. Те, кто был сзади, пробежали прямо по ней. Жаль, что это была не Джанин.
Я нажал на газ и выехал на другую дорогу, направляясь к мосту. Сант-Армандс Серкл я видел в последний раз.
Все идет наперекосяк, но это его не удивляет. Вся жизнь Джона Хантера пошла наперекосяк с самого рождения, а может, даже раньше. Сначала он сам этому способствовал. Он не ходил в школу, не слушал ничего, что ему говорили. Занялся нехорошими делами, общался с теми, с кем не следовало, — и вместе с ними превратился в молодого человека того сорта, о каком не станет мечтать ни один родитель, впервые положивший на колени теплый живой сверток, который обещает бесконечные возможности. Хантер был таким, с клеймом «виновен» на лбу.
В ту ночь, когда одна толстая старуха вдруг обнаружила у себя в доме банду глумливых подростков, явно намеренных как следует повеселиться, — она так перепугалась, что у нее не выдержало сердце. Остальные парни убежали, как только стало ясно, что старуха умерла, но Хантер остался и неумело пытался привести ее в чувство, понимая, что надо бы позвонить в неотложку или копам. Но в итоге тоже сбежал. А на следующий день не появился в баре, где они обычно собирались. Он не отвечал на их звонки, которые довольно быстро прекратились. Его бывшие друзья продолжали стремиться к смерти, тюрьме и пьяному забвению. Но не он.
Ему хватило той ночи.
Хантер взбежал по боковой лестнице ресторана и прошел мимо девушки в черном брючном костюме, которая стояла на площадке. Оглядел обеденный зал, но не увидел Томпсонов. Однако Хантер был уверен — те где-то рядом, именно ради этого он позволил риелтору уйти, желая увидеть, что тот станет делать дальше; по этой же причине показал ему фотографию, побуждая его к действию. Он кое-чему научился в этой игре.
Хантер обошел весь этаж, не обращая внимания на любопытные взгляды обедающих и персонала, пока наконец не услышал от кого-то из официантов, что уборные находятся «во-он там, сэр».
Развернувшись вокруг своей оси, он отправился в указанном направлении. Все равно он уже везде посмотрел. Не удосужившись проверить, нет ли поблизости свидетелей, он двинулся прямо к ловко замаскированной двери, которую приметил в конце коридора. Та была приоткрыта из-за выдвинутой задвижки; очевидно, тот, кто проходил здесь последним, слишком торопился, чтобы закрыть дверь как следует. Хантер открыл ее беззвучным толчком и обнаружил за дверью узкую лестницу.
Достав пистолет, он двинулся вверх по ступенькам.
Десять лет скитаний. Десять лет в качестве едва ли не пустого места, просто вежливый парень, обходительный, отлично чинит разные вещи. Десять лет он носился по воле ветра, прежде чем нашел милое, теплое местечко, где люди казались дружелюбными и спокойными; они не знали, да и не стремились узнать, каким человеком Хантер был раньше. Он нашел работу. Руки-то у него всегда были золотые. И он очень хотел угодить.
И еще он нашел Кейти, точнее, они нашли друг друга.
Она потом рассказала ему, что была особенно подавлена в тот вечер, когда они познакомились, и пришла в бар с намерением напиться до бесчувствия (и далеко не в первый раз). Но вместо этого они разговорились. Расставаясь на стоянке перед баром, они были не слишком трезвы, но все-таки сумели обменяться телефонами и не потерять их.
Он нашел любовь.
Так бывает — на самом деле именно так и бывает. Невозможно создать любовь, невозможно ее причинить, нельзя выковать… только найти. Если повезет, если окажешься в нужное время в нужном месте, причем иногда требуется всего лишь сесть на нужный стул в нужный вечер — явление настолько случайное, что потом кажется и вовсе непостижимым. Любовь лежит, как золото или драгоценные камни, на конце любой радуги, но она так редка и всегда скрыта от глаз, и если уж ты нашел ее, то хватай обеими руками и никогда ни за что не отпускай.
Три месяца — весь срок, который был им отмерен.
К концу второго месяца они уже начали поговаривать о том, чтобы вместе отправиться дальше, на Ки-Вест. Хантеру очень нравилось в Сарасоте, но у Кейти с этим городом были связаны многолетние дурные ассоциации и похмельные воспоминания. Ей всегда хотелось делать серебряные украшения, и она считала Ки-Вест более подходящим для этого местом; кроме того, был еще один человек из ее прошлого, от которого Кейти хотела оказаться как можно дальше — по случайному совпадению, это был тот же человек, который недавно нанял Хантера на работу.
Джон нисколько не возражал против переезда. Там, где будет счастлива Кейти, будет счастлив и он. Как-то раз, на выходные, они поехали на Ки-Вест, чтобы присмотреть недорогое жилье, и он не видел смысла возвращаться обратно в субботний вечер. Но она сказала, что у нее есть дела. Какие, она не сказала, но дала понять, что кто-то должен ей денег. Джон не понимал, как такое может быть — или, если на то пошло, почему Кейти не забрала эти деньги раньше, — но они все-таки вернулись в город.
Еще через два дня Кейти сказала, что ей нужно кое-куда пойти и окончательно уладить это дело. Они договорились, что потом встретятся и вместе поужинают. Он высадил ее у бара на окраине Блю-Ки. Та была взвинчена и вся на нервах — такой Хантер ее еще не видел. Они поцеловались, остановившись у обочины, и он спросил, действительно ли ей так необходимо идти. Кейти сказала, что да, а уходя, обернулась, подмигнула и произнесла:
— Это ради нас обоих.
Больше он ее не видел.
Хантер вошел в комнату наверху и увидел их, стоящих там. Мари и Тони Томпсон. Оба встревоженно обернулись.
— Это была не наша вина, — сразу же сказал Тони. Джон с трудом его узнал. Они виделись всего раз, и с тех пор тот сильно изменился. Двадцать лет назад он был лев. Теперь же казался старым и испуганным.
— Ее собирались всего лишь предостеречь, — сказала Мари. — Я сказала, мы дадим ей денег, чтобы она уехала, и Дэвид согласился. Он сказал, что пойдет сам, только потому, что хорошо ее знает и ему будет проще договориться с ней, убедить ее оставить затею с шантажом.
Хантер вышел в центр зала, держа оружие так, чтобы им было видно.
— Но?
— Но Дэвид… Ничто не предвещало беды, и он убедил нас перенести встречу в какое-нибудь укромное место, только… с ним что-то случилось. Он разбил бутылку и ударил ее в лицо.
Хантер не сомневался, что выражение застарелого ужаса в глазах этой женщины было непритворным, но если она и страдала, то немного. Явно недостаточно.
— Та фотография была сделана сразу после?
— Фил с Питером не знали тогда, что случилось. Мы… мы рассказали обо всем уже потом.
— Вы все были на том обеде?
— Он… он был запланирован заранее.
— Джон, — заговорил Тони, — я знаю, это было ужасно, мы поступили очень плохо. Но все случилось так давно. Ты ведь знаешь, мы богаты. И Питер тоже. Мы уже говорили об этом. Мы хотим все исправить.
Первая пуля попала Тони прямо в голову. Джон увидел, как Мари выхватывает из сумочки дамский пистолет, только увидел слишком поздно.
Но все равно продолжал стрелять.
Было уже начало восьмого, когда мы добрались до «Поместья», сумерки сгущались. Когда я заворачивал в наш жилой комплекс, в голове всплыла фраза: Entre chien et loup. Я знал, что это французская идиома, обозначающая именно это время суток — «между собакой и волком», — и понял, что, должно быть, все-таки слышал, как мой отец говорит по-французски. Может быть, он пробормотал себе под нос на каком-то давно позабытом закате и ребенок, жадно впитывающий все, что его не касается, чтобы потом повторить в самый неподходящий момент, запомнил. Должно быть, я даже спросил, что это означает — в надежде на что-нибудь действительно, неприличное, — и отец мне ответил. Восторженно? Буднично? В тщетной надежде заинтриговать? Не помню. Мы бесконечно варимся в котле житейского опыта, но в итоге все выкипает и остаются лишь несколько зернышек, случайно прилипших к одежде.
Я сунул в автомат карточку, открывающую въезд на частную дорогу, и меня впустили. Ворота поднялись со знакомой неспешной уверенностью, с бесстрастной сосредоточенностью механизма, исполняющего работу вместо человека. На меня накатила такая волна облегчения, как будто в душе я ждал, что даже эта житейская мелочь под конец сумасшедшего дня окажется для меня недоступна.
— Мило, — произнесла Эмили, когда мы въехали на территорию.
Я ничего не ответил, лихорадочно составляя в уме список вещей, которые необходимо взять в больницу, и не только туда. А куда? Я не знал. В гостиницу, в мотель, в место, где можно отсидеться пару дней, чтобы затем снова вернуться домой, к нормальной жизни, которая за это время как-нибудь наладится сама по себе. Но как можно быть уверенным хоть в чем-то, если даже Джанин оказалась причастна к тому, что со мной случилось? Может, мои соседи тоже участвовали в увеселении? Вдруг кто-нибудь постучал в дверь к Мортонам и сделал пожертвование на их церковь? Вдруг милой миссис Йоргенсен протянули конверт с потрепанными банкнотами и она подумала: «Что ж, это всего лишь безобидный розыгрыш, к тому же я смогу сделать внукам отличные подарки на Рождество, почему бы нет?»
