В общем, когда мы со Стефани уже заканчивали разговор, на дорожке к дому появился не кто иной, как пастор Лен собственной персоной. Сердце у меня оборвалось, когда я увидела вместе с ним этого Монти.
— Реба, — первым делом сказал пастор Лен, как только вошел через нашу обтянутую сеткой дверь, — Кендра у вас?
Я ответила, что не видела ее.
Монти уселся прямо на стол и, не спрашивая разрешения, налил себе стакан чая со льдом. Глаза Стефани возмущенно сузились, но он не обращал на нее никакого внимания.
— Пропали все вещи Кендры, — сказал пастор Лен. — И собака тоже. Она вам ничего не говорила, Реба? Насчет того, куда она могла поехать? Я связался с ее братом из Остина, но он сказал, что не видел ее.
Я сказала ему, что у меня даже догадок нет, куда она могла поехать, и Стефани повторила то же самое. Хотелось мне еще добавить, что лично я не виню ее за то, что она сбежала, после того как все эти посторонние люди оккупировали ее дом.
— Возможно, это даже к лучшему, — сказал он. — Мы с Кендрой… у нас были определенные разногласия относительно роли Иисуса в нашей жизни.
— Аминь, — сказал Монти, хотя мне это показалось совершенно неуместным.
Стефани попыталась спрятать номер «Инквайерер», который держала в руках, но пастор Лен заметил это.
— Не слушайте обо мне всякую ложь, — сказал он. — Я никогда не делал чего-то аморального. И все, что мне нужно в жизни, — это Иисус.
И я поверила ему, Элспет. Этот человек действительно умел убеждать, когда хотел, и я видела, что в этот момент он не врет.
Я приготовила кувшин свежего чая со льдом, а затем решила озвучить то, что крутилось у меня в голове.
— Как вы собираетесь кормить весь тот народ, что уже приехал к вам, пастор Лен?
Мне не стыдно сказать, что, задавая этот вопрос, я смотрела прямо на Монти.
— Господь даст нам пищу. И об этих добрых людях хорошо позаботятся.
Ну, по мне, так они вовсе не выглядели добрыми людьми. Особенно такие, вроде Монти. Я сказала что-то о том, что люди пользуются его добрым характером, и пастор Лен по-настоящему рассердился на меня.
— Реба, — сказал он, — что Иисус говорил насчет того, чтобы судить людей? Вам как доброй христианке следовало бы знать это в первую очередь.
А потом они с этим Монти ушли.
Я была расстроена этим препирательством, нет, правда расстроена, и впервые за много лет, когда наступил воскресный день, не пошла в церковь. Стефани потом рассказывала мне, что там было полно новых ротозеев и многие из нашего внутреннего круга тоже не пришли туда.
В общем, прошло дня два, что-то около этого. Я занималась своими делами, хотела закончить консервирование на этой неделе (к тому времени, Элспет, у нас уже был запас консервированных фруктов на добрых два года, но все равно сделать оставалось еще немало). Мы с Лорном говорили о том, чтобы заказать немного дров и сложить их на заднем дворе на случай, если выйдет из строя электричество, когда услышали, как перед крыльцом со скрежетом остановился пикап. Я выглянула в окно и увидела за рулем сползшего вниз по сиденью Джима. Я не видела его с тех пор, как относила пирог. На стук в дверь он тогда не откликнулся, и, как ни больно мне признаваться в этом, я оставила пирог на ступеньке крыльца.
Он едва не вывалился из машины, а когда мы с Лорном подбежали, чтобы подхватить его, сказал:
— Мне позвонила Джоани, Реба.
Пахло от него кошмарно, жуткая смесь перегара и пота. И выглядел он так, будто не брился несколько недель. Я подумала, что дочка позвонила, чтобы сообщить ему, что прах Пэм наконец будет доставлен домой, поэтому он так расстроился.
Я усадила его на кухне, и он сказал:
— Ты не могла бы позвонить пастору Лену? Чтобы он прямо сейчас приехал?
— А почему ты сразу не поехал к нему на ранчо? — спросила я.
Хотя на самом деле никуда ему ехать не следовало бы. Алкоголем от него пахло за километр. У меня от этого даже глаза начали слезиться. Если бы шериф Бомонт увидел его в таком состоянии, то точно бы запер у себя для надежности, от греха подальше. Я налила Джиму колы, чтобы ему полегчало. После размолвки, которая произошла у нас с пастором Леном, я не особенно горела желанием звонить ему, но все равно позвонила. Не ожидала, что пастор ответит, но он ответил. И сказал, что сейчас приедет.
Пока мы ждали пастора Лена, Джим больше молчал, хотя мы с Лорном и пытались разговорить его. А из того немногого, что он все-таки произнес, мы мало что поняли. Через пятнадцать минут появился пастор Лен. Как обычно, со своим псом Монти на поводке.
Джим начал прямо в лоб:
— Джоани ездила встретиться с тем мальчиком, Лен. Ну, с тем, из Японии.
Пастор Лен застыл на месте. Прежде чем их дорожки разошлись, пастор Лен всегда рассказывал о том, как уже мучительно долго доктор Лунд пытается поговорить с кем-нибудь из этих детей. Взгляд Джима забегал.
— Джоани сказала, что этот японский мальчик… сказала, что она говорила с мальчиком, но не совсем с ним.
Никто из нас, во имя Иисуса, не понял, о чем он говорит.
— Я что-то не пойму вас, Джим, — сказал пастор Лен.
— Она сказала, что он разговаривает через андроида. Через робота, который выглядит в точности как он.
— Робот? — удивилась я. — Он говорил с ней через робота? Вроде тех, которых показывают в YouTube? Боже милостивый!
— Что все это значит, пастор Лен? — спросил Монти.
Пастор Лен ничего не ответил, он молчал минимум минуту.
— Думаю, мне следует позвонить Тедди.
Так пастор Лен назвал доктора Лунда. Просто Тедди, как будто они с ним друзья-приятели, хотя все мы знали, что в отношениях с доктором Лундом у него были большие проблемы. Потом Лорн сказал мне, что, по его мнению, пастор Лен надеялся, что эта история как-то загладит его вину за ложь с той проституткой, как-то компенсирует нанесенный вред.
А затем наступил неожиданный поворот событий. Джим сказал, что он уже сообщил обо всем газетчикам и рассказал им, что Джоани ездила повидать того японского ребенка и разговаривала с роботом, выглядевшим в точности как этот мальчик.
Пастор Лен стал бордовым, как вареная свекла.
— Джим, — сказал он, — почему вы не рассказали это мне, прежде чем идти к газетчикам?
На лице Джима появилось упрямое выражение.
— Пэм была моей женой. Они предложили мне денег. Я не мог отказаться. Мне нужно на что-то жить.
Это было слабое оправдание, потому что по страховке Джиму полагалась за Пэм целая тонна денег. Лорн потом заявил, что ему все ясно как день: пастор Лен психовал, потому что хотел использовать эту информацию в своих целях.
Джим грохнул кулаком по столу.
— И люди должны знать, что мальчишка этот — воплощение зла. Как могло так получиться, что он выжил, а Пэм — нет, а, пастор Лен? Это несправедливо. Неправильно. Пэм была хорошей женщиной. Хорошей женщиной.
Джим начал плакать, приговаривая, что все эти дети были убийцами. Что это они убили всех людей в тех самолетах и он удивляется, что никто, кроме него, этого не видит.
Пастор Лен сказал, что отвезет его домой, а Монти поехал сзади в пикапе Джима. Им пришлось немало потрудиться, чтобы усадить Джима в новый внедорожник пастора Лена. Джим уже рыдал так, что слезы текли ручьем, его всего трясло. Его нельзя было оставлять одного. Было очевидно, что с рассудком у него не все в порядке. Но он был упрям, и в глубине души я была уверена, что он бы обязательно отказался, если бы я предложила ему остаться у нас.
Эта книга уже была готова к печати, когда мне наконец-то удалось взять интервью у Кендры Ворхис, жены пастора Лена, проживающей отдельно. Беседа наша состоялась в современной, оборудованной по последнему слову техники психиатрической лечебнице, где она пребывает в настоящий момент (я согласилась не разглашать ее местонахождение).
В палату Кендры, просторную солнечную комнату, меня провожает санитарка с безупречным маникюром. Кендра сидит за письменным столом, перед ней — открытая книга (позже я рассмотрела, что это последнее издание из серии «Ушедшие» Гибкого Сэнди). При моем приближении сидящая у нее на коленях собачка, Снуки, без особого энтузиазма виляет хвостом, но сама Кендра, похоже, не замечает моего присутствия. Когда же она в конце концов поднимает глаза, взгляд у нее ясный, а выражение лица намного более осмысленное, чем я ожидала. Она такая худая, что видна каждая вена под полупрозрачной кожей. В речи ее чувствуется техасская неспешность, и говорит она очень аккуратно — возможно, это как-то связано с лекарствами, которые она принимает.
Она жестом приглашает меня в кресло напротив письменного стола и не возражает, когда я устанавливаю перед ней диктофон.
Я спрашиваю у Кендры, почему она решила поговорить именно со мной, а не с кем-то из других журналистов, которые тоже очень хотели бы взять у нее интервью.
