Ходунов задумался, вспоминая этот, совсем непростой разговор.
* * *
После возвращения из своей вынужденной поездки Ходунов ей ещё не звонил. Он понимал, что позвонить надо, но все как-то откладывал, оправдывая себя тем, что Надя должна прийти в себя. И ее звонок для него был неожиданностью. Как-то сухо поздоровавшись, она сказала довольно категоричным тоном:
— Мне необходимо вас увидеть.
Вот именно так. Не просьба и не предложение. Директива. Ходунов удивился, но вида не подал. Человеку тяжело. Ей не позавидуешь. Поэтому не стоит обращать внимание на такие мелочи.
— Хорошо, Надя, — ответил он. — Вы можете приехать ко мне на работу? Вам удобно?
— Да.
— А когда?
— Если сегодня часа в четыре?
— Хорошо, я вас жду.
С момента их последней встречи она сильно изменилась. Тогда она была перепугана, в шоке, но тем не менее ухоженная и еще красивая. Сейчас она внезапно постарела и что-то изменилось в ее лице, оно стало просто злым. Губы ее были плотно сжаты.
Она уселась на предложенный Ходуновым стул и некоторое время молча смотрела в пол. Чтобы как-то снять напряжение, он стал задавать ей вежливые вопросы о детях, о ее планах. Она отвечала односложно и явно неохотно. Ходунов довольно быстро исчерпал все свои возможности поддерживать непринужденный светский разговор. Наконец, после очередной напряженной паузы, он решил прямо спросить о цели ее визита:
— У вас есть проблемы, Надя? Я чем-то могу вам помочь?
Она подняла на него глаза и еще сильнее сжала губы.
«Что это с ней? — подумал Ходунов. — Такое ощущение, что она меня ненавидит. Но за что? Я-то ей что сделал?»
Надя сцепила руки на коленях и так сильно сжала, что костяшки пальцев побелели.
— У меня есть проблема, — наконец сказала она. Ходунов терпеливо ждал.
— Вы знаете что-нибудь о деньгах, которые Леня недавно получил? Довольно большая сумма. Говорил вам Леня что-нибудь?
— Да, говорил.
— А что вы еще знаете об этом?
Ходунов пожал плечами:
— Кое-что знаю. Но о том, что я знаю, лучше никому не рассказывать.
— И мне тоже? — В ее голосе послышалось уже что-то истерическое.
— Да, Надя. — Ходунов старался говорить как можно мягче, стараясь ее успокоить. — Могу сказать только одно: никому не надо о них рассказывать. Но, я думаю, вам и Леня об этом сказал, да?
Она криво усмехнулась:
— Это да. Но я не об этом.
— А о чём тогда?
— Он говорил вам, где эти деньги?
Ходунов удивленно поднял брови:
— Он сказал, что спрятал их на даче.
Надя буквально впилась в него взглядом. И взгляд этот показался Ходунову злобным и подозрительным.
— А где конкретно?
Тут Ходунов понял.
— Вы не можете их найти? — спросил он. — Так, значит, он вам точно не сказал, где они?
— Да вы скажите, что он вам-то сказал? — почти закричала Надя. — Вам-то он хоть что-нибудь сказал?
В другой ситуации Ходунову показалось бы это смешным. Ему стали понятны и ее злость, и раздражение, и этот ее тон. Да, конечно, это уж никому не пожелаешь. Ходунов откинулся в кресле, с искренним сожалением посмотрел на нее и покачал головой.
— Нет. Нет, Надя. Значит, он вам не сказал конкретное место? А вы хорошо искали?
Злость в ее глазах потухла. Она безвольно обмякла на стуле. Съежившись и став, как казалось, ещё старее, она вытирала текущие из глаз слезы.
— Искала! Я весь участок перекопала. Весь дом перевернула! Нет. Ну, нет, и все. Не знаю, что делать.
Ходунов развел руками. Он вспомнил ухмылку Шутикова; «Ни одна собака не найдет». Да уж, вероятно, постарался Леня. Наверное, думал сказать Наде потом, а это «потом» так и не наступило.
— Начните все сначала, — посоветовал он. — Спокойно. Разбейте весь дом и участок на квадраты. И каждый квадрат проверьте снова. Не могли же они исчезнуть.
Она поднялась со стула и пошла к выходу. Эти деньги, которые она не могла найти, совсем ее доконали. Деньги, такие близкие и одновременно недоступные, стали ее навязчивой идеей. Ничего, кроме этого. Ходунову ее было жаль. А еще больше ему было жаль Шути-кова. Неужели она так и будет жить, озабоченная этими несчастными деньгами? Заслонившими для нее все — память о муже, счастливую жизнь в прошлом и драму, которую она пережила.
* * *
— А что, она работает где-нибудь сейчас? — Голос Боброва вернул Ходунова к действительности.
— Не знаю. Как я понял — нет. А прямо не спросил об этом. Такой вопрос мог быть болезненным для неё. Вообще мне показалось, что она как-то потеряла главную цель в жизни. Ну, найдет она эти деньги — жизнь у неё не будет лучше, как мне кажется. Так, временное облегчение. Я думаю, не этим должен жить человек. То есть это важно, без сомнения. Но всё-таки не главное.
— А что же главное, Александр Петрович? — Бобров внимательно смотрел на Ходунова. — Вы как думаете?
— Кво вадис? — усмехнулся Ходунов.
— Что? — не понял Бобров.
— Кво вадис. Это латынь. Камо грядеши. «Куда идём». Вы ведь про это?
— Да.
Ходунов выпрямился в кресле и почесал в затылке.
— Ну, это очень серьезный вопрос. Это… — Он помолчал. — Это… Это выпить надо, а?
— Не могу не поддержать, — бодро ответил Бобров, который после нескольких рюмок стал заметно живее и даже проявлял некоторое остроумие. — А за что выпьем?
— А вот за это самое и выпьем. — Глаза Ходунова стали серьёзными и немного грустными. Он разлил коньяк в рюмки. — Понимаете, мне за это время многое пришлось пережить. И, конечно, я не раз об этом думал. И хотя, как вы понимаете, до смысла жизни я так и не дошел, но кое-что, мне кажется, я понял.
— И что же это?
— Вот даже и не знаю, как это лучше сказать… Может быть, я неправильно понимаю, но мне кажется, что жизнь, она всегда… У неё как будто две стороны. Вот есть работа, карьера, успех, дела, отдых, развлечения — вот это содержание жизни. Но не ее смысл и цель. Понимаете?
— Но как же? Ведь вот работа. Я выкладываюсь, я делаю нужное дело. И когда есть результат, я ведь счастлив. И это цель. Цель моей жизни. Ведь вот если бы не было моей работы, да кто бы я был?
— Конечно. Об этом нечего и говорить. Человек должен жить полной, нормальной жизнью. Он должен работать, зарабатывать деньги, получать от этого удовлетворение. Но я не об этом. Ведь есть же что-то, о чем мы не всегда задумываемся, но что есть всегда. У любого человека. То, ради чего он живет и работает.
— Ну а что же это? Разве сделать очень полезное и нужное — это не цель?
— Конечно, и это тоже цель. Но не единственная. И, может быть, не главная. Это ведь вам вот сейчас кажется, что ваш проект — это и есть главная цель. Но ведь пять лет назад вы об этом и не думали. И кто знает, чем вы будете заниматься через десять лет. Но ведь какая-то цель у вас была. И будет. Будет всегда. Она у любого разумного человека есть. Хотя большей частью мы просто об этом не задумываемся. Живём, и всё. Считая, что жизнь сама по себе — это и есть эта цель. Ведь так?
— Наверное, — неуверенно сказал Бобров. — А вы что, считаете, что это не так?
Ходунов усмехнулся и вздохнул:
— Не знаю. Не уверен. Мне кажется, что есть что-то, что больше, чем тяга к жизни. К жизни как таковой. Может быть, у каждого это свое. А может быть, у всех людей это одно и то же. Просто не каждый может это в себе услышать, понять. Или просто жизнь так складывается. Не знаю. Ради этой цели, как мне кажется, можно многое сделать, даже то, что кажется невозможным. Я не могу вот так просто эту цель назвать, но мне кажется, вы должны понимать. Я думаю, что главное — это чтобы у человека всегда была такая цель. Эта цель все и определяет. Не знаю, я, наверное, не очень понятно говорю…
— Нет, нет. — Бобров очень серьезно и внимательно смотрел на Ходунова. — Мне кажется, я понимаю. Главное, чтобы всегда было ради чего.
Лицо Ходунова просветлело и разгладилось, он почувствовал, как какая-то теплая, ласковая волна поднялась у него в груди.
Он улыбнулся, вспомнив своих девочек:
— Нет, пожалуй. Главное, чтобы всегда было ради кого.
