— Само собой. — Я не знала, что подумать. — Да нет, убийца не может быть полицейским!
— А ты как думаешь, Джош?
Паренек озадаченно встряхнул головой:
— Нет, не может быть. Мистика какая-то. Правда, я был... Нет, ерунда.
— Ну? Говори же.
— Не знаю, слышали вы или нет... в общем, отца арестовали потому, что в квартире той женщины, Зои, нашли что-то из маминых вещей. Кто мог подбросить такую улику, кроме полицейских?
В комнате повисло тягостное молчание.
— У меня уже голова кругом, — призналась я. — Как от сложного кроссворда. Такие мне не по зубам.
— Это я виноват, — сказал Моррис. — Я завел этот разговор. Надо было промолчать.
— Не дури, — перебила я. — Мысль ценная, просто в нее трудно поверить... И что мне теперь делать?
Моррис и Джош переглянулись и пожали плечами.
— Просто будь осторожна, — посоветовал Моррис. — Не теряй бдительности. — Он подмигнул Джошу. — А нам пора.
Я проводила их до двери.
— Что делать? — растерянно повторила я.
— Думай, вспоминай, — предложил Моррис. — Мы тоже подумаем. Может, на что-нибудь наткнемся. И помни, что мы с тобой.
Я закрыла дверь и прислонилась к ней. Я заставляла себя думать, ломала голову, пытаясь разобраться, в чем дело. У меня ныло сердце.
* * *
Я здесь, в гуще событий. Невидимый. Стою перед ней, а она улыбается мне, как умеет она одна, — не только губами, но и лицом, морщинками вокруг глаз. Смеется моим шуткам. Кладет руку мне на плечо. Поцеловала в щеку: нежный, сухой поцелуй обжег кожу. Иногда ее глаза наполняются слезами, она их не утирает. Она доверяет немногим, в том числе и мне. Да, мне она доверяет полностью. Когда она рядом, я с трудом удерживаюсь от смеха. Он закипает во мне, угрожая взорваться, как бомба.
Она сильная и упорная: гнется, но не ломается. Она не пала духом. Но и я силен. Я сильнее ее, сильнее всех. И умнее этих болванов, до сих пор ищущих улики. А еще я терпелив. Я могу ждать, сколько понадобится. Наблюдаю, жду и мысленно посмеиваюсь.
— Ты? — удивилась я.
— Я, — ответил Камерон. Мы уставились друг на друга. — Заменяю Линн. Таков приказ.
— А-а. — Я вышла к двери в коротеньком халатике, непричесанная, ожидая увидеть Линн или Бернис. Камерону в таком виде я показываться не хотела. Он перевел взгляд на мою грудь, голые ноги. Я невольно прижала ладонь к груди и увидела, как он усмехнулся. — Пойду оденусь.
Я выбрала простые и надежные джинсы и футболку. Зачесала волосы назад и сделала хвост. Сегодня похолодало, мне уже казалось, что в воздухе пахнет осенней свежестью. Мне очень хотелось дожить до осени: увидеть желтеющую листву, хмурое серое небо и дождь. Груши на ветках в саду, ежевику у кладбища. Мне вспомнилось, как я гуляла в роще за домом родителей, а под ногами шуршали листья. Как сидела у камина в гостях у Дженет и ела тост с маслом. Маленькие радости.
Я слышала, как Камерон по-хозяйски возится в кухне. Вспомнила вчерашние слова Морриса и задумалась. А что? Очень даже может быть. Я думала обо всем, что произошло между мной и Камероном, а он звенел посудой за стеной. Он тыкался лицом мне в грудь, стонал, пригвождал меня к полу, был неистовым, грубым и нежным. Что он видел, когда смотрел на меня голодным взглядом? Что видел теперь? Надо ли бояться его?
Глубоко вздохнув, я вышла в кухню.
— Кофе? — предложил он.
— Спасибо.
Повисла пауза.
— Сегодня я еду к родителям. Они живут неподалеку от Рединга.
— Прекрасно.
— Ты будешь ждать снаружи. Они ничего не должны знать.
— Беспокойные люди?
— Дело не в этом. Я им ничего не сказала.
Да, они всегда были беспокойными. Поэтому я и оберегала их. Каждый раз, звоня родителям, я в первую минуту различала панику в мамином голосе. Она вечно ждала плохих вестей. Узнав мой голос, она допытывалась, все ли со мной хорошо, — ее расплывчатым страхам требовалось обрести форму. За меня она всегда боялась, не знаю почему.
Не верила, что я способна постоять за себя и жить своим умом. Но сегодня я им докажу. Придется.
— Надя, нам надо поговорить... — Он поставил чашку и придвинулся ко мне.
— И я как раз хотела спросить.
— О нас. О нас с тобой.
— Спросить о Зое и Дженни.
— Надя, нам надо все прояснить.
— Нет, не надо, — деловито перебила я, осторожно держа горячую кружку.
— Ты говоришь одно, а думаешь другое.
Я посмотрела на него. Рослый, плотный, как стена, отгораживающая меня от мира. Сильные руки, волосатые пальцы. Эти руки обнимали меня, трогали, нащупывали мои тайны. Глаза смотрели на меня. Раздевали.
— Я влюбился, — хрипло признался он.
— А жене сказал?
Он вздрогнул:
— Она здесь ни при чем. Это касается только тебя и меня.
— Расскажи про Зою и Дженни, — потребовала я. — Ты никогда про них не говорил. Какие они были? — Он с досадой покачал головой, но я не отступала: — Ты должен!
— Я тебе ничего не должен, — возразил он, но жестом капитуляции вскинул руки и зажмурился. — Зоя... Ее я знал плохо. Просто не успел... Сначала увидел ее огромную фотографию из газеты — она висела в полицейском участке. Зоя совершила подвиг — остановила грабителя, ударив его арбузом. Все мы восхищались ею... ну и подшучивали, конечно.
— Какая она была?
— Я никогда не видел ее.
— А Дженни? Ты же хорошо знал ее. — Я вгляделась в лицо Камерона.
— Дженни? Совсем другая. — Он чуть не усмехнулся, но вовремя сдержался. — Тоже маленькая. Все вы миниатюрные, — задумчиво добавил он. — Но сильная, энергичная, целеустремленная, вспыльчивая. Как натянутая струна. Дженни была умной и нетерпеливой. Иногда сумасшедшей.
— И несчастной?
— Да. — Он положил ладонь мне на колено, и я не сразу убрала ее, хотя меня охватило отвращение. — Но свернула бы шею каждому, кто посмел бы сказать ей это в лицо. Не женщина — дракон.
Я встала, чтобы был повод убрать его руку, налила себе кофе, зачем-то заглянула в шкаф.
— Нам уже пора.
— Надя...
— Не будем опаздывать.
— Вчера я лежал в постели и видел тебя — твое лицо, тело...
— Не трогай.
— Я знаю тебя, как никто.
— И думаешь, что я умру.
Перед уходом я позвонила Линксу и предупредила, что инспектор Стадлер повезет меня к родителям, где мы пробудем до вечера. Я уловила удивленные нотки в голосе Линкса: он не мог уразуметь, зачем я сообщаю ему о своих планах. А мне было все равно. Я повторила то же самое громко и четко — Линкс не мог не услышать. Как и Камерон.
* * *
По дороге мы почти не разговаривали, пока не свернули с шоссе М4. Я коротко давала указания, Камерон вел машину и поглядывал на меня. Я сидела, сложив руки на коленях, и пыталась смотреть в окно. Но мне было неуютно под его взглядом.
— Чем занимаются твои родители? — спросил он, когда мы были уже у цели.
— Отец — учитель географии, он рано вышел на пенсию. Мама где только не работала, но в основном сидела дома и растила нас с братом. Сюда, к перекрестку. Останешься в машине, ясно?
Родители жили в переулке, застроенном одинаковыми домами. Камерон подъехал к крыльцу.
— Подожди минутку, — попросил он, когда я взялась за дверную ручку. — Я должен кое-что тебе сказать.
— Что?
— Пришло еще одно письмо.
Я откинулась на сиденье и закрыла глаза.
— Господи...
— Ты же взяла с меня обещание рассказывать все.
— Что там было?
— Почти ничего. «Ты смелая, но это тебе не поможет». Что-то вроде этого.
— И все? — Я открыла глаза и повернулась к нему. — Когда его прислали?
— Четыре дня назад.
— Из письма вы что-нибудь узнали?
— Присоединили его к психологическому портрету преступника.
— Значит, ничего, — вздохнула я. — Как всегда. Только убедились, что он не передумал.
— Верно.
— Увидимся через пару часов.
— Надя...
— Ну что?
— Ты и правда смелая. — Я уставилась на него. — Честное слово.
Я смотрела на него.
— Ты хочешь сказать, смелая, как Зоя и Дженни?
Он не ответил.
* * *
Мама приготовила рагу из баранины с рисом — как всегда, переваренным, слипшимся в комки, — и зеленый салат. В детстве я почему-то любила баранину. Как объяснить матери, что со временем вкусы меняются? Мясо получилось жестким, в нем постоянно попадались острые осколки костей. Папа открыл бутылку красного вина, хотя за обедом родители никогда не пили. Они искренне обрадовались мне, захлопотали, словно я была чужой. Я и вправду чувствовала себя чужой этим двум еще не старым людям.
Они вечно осторожничали, всего боялись. Переживали за меня каждый раз, когда я уходила гулять вечером, в холодные ночи клали мне в постель бутылку с горячей водой, кутали в морозы, точили мне карандаши к началу учебного года. Эта забота сводила меня с ума: они вникали во все детали моей жизни. Но теперь, вспоминая об этом, я ощутила приступ ностальгии. Меня потянуло домой.
Я решила, что обо всем расскажу после обеда. Мы перешли в гостиную и неторопливо пили кофе с мятными конфетами. На улице стояла машина, за рулем сидел Камерон. Я прокашлялась.
