— Сомневаюсь, что баллотироваться было его идеей.
— Конечно, его наняли. А это еще омерзительнее. Они шныряют вокруг, выбирают желторотика с милой улыбкой и прекрасной репутацией, которого ни в чем нельзя уличить, и упаковывают его по всем правилам маркетинга. Это политика. Но она не должна отравлять судебную сферу.
— Мы побили их два года назад с Макэлвайном.
— Так вы настроены оптимистично?
— Нет, ваша честь. Я в ужасе. Я глаз не сомкнул, с тех пор как Фиск объявил о своем участии, и не засну до тех пор, пока мы не победим его. Мы разорены и сидим по уши в долгах, мы и чека выписать не можем, но все работники нашей фирмы согласились по часу в день обходить дома, раздавать брошюры, устанавливать предвыборные плакаты и обзванивать потенциальных спонсоров и избирателей. Мы разослали письма нашим клиентам. Мы просим помощи у друзей. Мы организовали весь Баумор. Мы делаем все возможное, потому что если проиграем дело Бейкер, то завтра для нас не наступит.
— На какой стадии апелляция?
— Все записки поданы. Все чудесно и замечательно, и мы только ждем, пока суд скажет нам, когда он решит и решит ли заслушать устные прения сторон. Вероятно, в начале следующего года.
— Никаких шансов на вынесение решения до выборов?
— Абсолютно никаких. Это самое важное дело в реестре. Но ведь каждому адвокату кажется, что его дело самое важное. А как вы знаете, суд работает по собственному расписанию. Никто не может оказать на него давление.
Они пили холодный кофе, обходя маленький огород, где судья выращивал овощи. Температура держалась на уровне около ста градусов, и Уэс уже жаждал уйти. Они пожали руки на крыльце. Уэс уезжал с чувством тревоги. Судья Харрисон волновался о гонке Маккарти гораздо больше, чем о своей собственной.
Слушание состоялось по ходатайству об отклонении иска, поданному округом Хиндс. Зал суда принадлежал канцлеру Филу Шинглтону. Это был маленький, гулкий, удобный зал с дубовыми стенами и непременными атрибутами — выцветшими портретами давно забытых всеми судей. Не было там и скамьи присяжных, потому что разбирательства с участием присяжных в канцлерском суде не проводились. Толпы там собирались редко, однако на это слушание пришло множество людей.
Мейерчек и Спано, вернувшиеся из Чикаго, сидели за одним столом со своим радикально настроенным адвокатом. За другим столом расположились две молодые женщины, представлявшие округ. Канцлер Шинглтон призвал всех к порядку, поприветствовал собравшихся, обратил внимание, что в зале присутствуют представители средств массовой информации, и, наконец, взглянул на дело. Два судебных художника рисовали портреты Мейерчека и Спано. Все нервно ждали, пока Шинглтон пролистывал документы, как будто никогда их не видел. На самом деле он читал их неоднократно и уже вынес решение.
— Позвольте полюбопытствовать, — сказал он, не поднимая глаз. — Почему вы подали иск в канцлерский суд?
Адвокат-радикал встал и сказал:
— Это вопрос справедливости, ваша честь. А мы знаем, что здесь можем рассчитывать на справедливый суд. — Если в его словах и была доля иронии, то она осталась незамеченной.
Причина, по которой иск подали в канцлерский суд, крылась исключительно в том, что они хотели добиться отклонения иска как можно скорее. Слушание в окружном суде отняло бы больше времени. Федеральный иск просто отправился бы не в том направлении.
— Продолжайте, — сказал Шинглтон.
Адвокат-радикал принялся ругать округ, штат и общество в целом. Слова его вылетали короткими маленькими очередями, слишком громкими для такого маленького зала и слишком резкими для того, чтобы слушать их больше десяти минут. А он все говорил и говорил. Законы штата устаревшие и несправедливые и ущемляют их клиентов, потому что запрещают им вступить в брак. Почему двум взрослым геям, которые любят друг друга и жаждут вступить в законный брак, приняв на себя такую же ответственность, обязанности, гарантии и обременения, что и гетеросексуалы, отказывают в подобных правах и привилегиях? Он умудрился задать этот вопрос как минимум в восьми разных интерпретациях.
Причина, как объяснила одна из молодых леди, выступавших за округ, в том, что законы штата этого не разрешают Коротко и ясно. Конституция штата предоставляет законодательному собранию право устанавливать собственные законы относительно брака, развода и так далее, и больше никто не уполномочен решать подобные вопросы. Если законодательное собрание когда-нибудь одобрит однополые браки, тогда и только тогда мистер Мейерчек и мистер Спано смогут воплотить свои желания в жизнь.
— Вы полагаете, что законодательное собрание предпримет что-нибудь по этому поводу в ближайшее время? — невозмутимо спросил Шинглтон.
— Нет, — тут же последовал ответ, над которым можно было только посмеяться.
Адвокат-радикал продолжал спорить, настаивая, что законодательное собрание, в особенности «наше», каждый год издает законы, которые опротестовываются судами. Вот в чем роль судебной ветви власти! Заявив об этом четко и ясно, он придумал еще несколько способов того, как представить эту проблему в несколько ином формате.
Через час Шинглтон уже устал. Не сделав перерыва, а лишь бросив взгляд на записи, он вынес решение, которое оказалось довольно кратким. Его работа заключалась в том, чтобы следовать законам штата, а если законы запрещали брак между двумя мужчинами, либо двумя женщинами, либо двумя мужчинами и одной женщиной, либо в каких-то других сочетаниях, помимо одного мужчины и одной женщины, у него как у канцлера не было иного выбора, кроме как отклонить иск.
Уже за пределами Дома суда в окружении Мейерчека и Спано адвокат-радикал продолжил кричать перед прессой. Он был удручен. Его клиенты тоже были удручены, хотя некоторым показалось, что происходящее их просто утомило.
Они будут подавать апелляцию в Верховный суд Миссисипи. Вот куда они отправятся и вот где хотят быть. И, учитывая то, что сомнительная фирма «Трой-Хоган» из города Бока-Ратон оплачивала все счета, именно в Верховный суд они и пойдут.
Глава 23
В течение первых четырех месяцев гонки между Шейлой Маккарти и Роном Фиском проходили весьма цивилизованно. Клит Коули продолжал кидаться грязью, но его вид и несдержанный характер мешали избирателям представить его судьей Верховного суда. Хотя, по опросам Райнхарта, Коули до сих пор получал 10 процентов голосов, он участвовал в кампании все меньше и меньше. По опросу Ната Лестера, его поддерживало 5 процентов избирателей, но этот опрос не был таким детализированным, как опрос Райнхарта.
После Дня труда, за два месяца до выборов, когда приблизился выход на финишную прямую, кампания Фиска сделала первый омерзительный шаг на пути к грязному болоту. А ступив на этот путь, они уже не повернули бы и не могли повернуть назад.
Тактика использовалась та же, которой Барри Райнхарт в совершенстве овладел при других гонках. Массовые рассылки отправлялись зарегистрированным избирателям из организации под названием «Жертвы судебного произвола — за правду». Главным для них был вопрос «Почему юристы-судебники финансируют Шейлу Маккарти?». В четырехстраничной диатрибе, следовавшей далее, не делалось даже попыток ответить на этот вопрос. Зато резко критиковались юристы-судебники.
Во-первых, они набрасывались на семейных врачей, утверждая, что юристы-судебники и необоснованные иски, которые они подают, являются причиной многих проблем в нашей системе здравоохранения. Врачи, работающие в постоянном страхе судебного произвола, вынуждены проводить дорогие обследования и ставить диагнозы, которые повышают стоимость медицинского обслуживания. Они должны платить неслыханные суммы за страхование от риска судебных разбирательств вследствие ненадлежащего исполнения обязанностей, чтобы защититься от фиктивных исков. Из некоторых штатов врачей практически выселили, а их пациенты остались без лечения. Привели цитату одного доктора (без указания его места жительства): «Я не могу позволить себе выплачивать страховые премии, и я устал тратить часы на дачу показаний и участие в процессах. Поэтому я просто ухожу. Хотя до сих пор переживаю за пациентов». Одна больница в Западной Виргинии была закрыта после возмутительного вердикта. А винить во всем следовало жадного юриста.
