– Возвратиться в монастырь Тяо Бон. Больше мне здесь, в этом распадающемся мире делать нечего.
– Ты думаешь…
– Я не думаю, я знаю, – резко перебил он Ричарда, – скоро здесь в Гонконге камня на камне не останется от прежней жизни с её мнимым благополучием и вырожденчески-утончёнными тайными играми в «Господ» и «рабов». Да и не только здесь, скоро весь мир сыграет в эту игру по-настоящему.
– Все говорят о грядущей большой войне, – Ричард смотрел куда-то в пустоту перед собой. – А кто всё-таки начал в Гонконге играть в «Дьявольскую радугу», неужели это сделал снова Патриарх Тлаху?
– Ричард, да ты полный идиот! – расхохотался Кроуз. – Смит, Лемюэль Смит – Татху. Он же был просто одержим ею. Втёршись каким-то образом в доверие к масонам, он нашёл ключик к сердцу самого их Магистра. Ты, надеюсь, знаешь, мой друг, что именно сердце – вечный приют наших страстей. Он же был и автором первого Регламента, который воспроизвёл по памяти из того, что некогда монастырской братии предложил Патриарх Тлаху.
– И про «чёрную пустышку» тоже он прописал в Регламенте?
– Нет, «чёрного» игрока придумали позже, как и многие другие поправки. Это уже дело рук Высшего Совета Судий.
– Послушай, Джозеф, я не знаю, как ты, но Смит обязательно должен был спросить у Патриарха, как ему удалось сделаться Белым Господином и одержать безусловную и окончательную победу над всеми братьями.
– Ты не поверишь, Рич, но когда Татху снова оказался в монастыре Тяо Бон, его «Дьявольская Радуга» больше уже не интересовала, совсем. Она была его наваждением, мороком, который развеялся так же внезапно, как некогда внезапно его поработила эта страсть. Теперь Татху интересовала только чистая, подлинная Игра, с которой он никогда не играл, ведь он был только послушником, а не монахом. Так что, состязаясь с ним, мы были в равном положении. К чему я это тебе всё рассказываю? – усмехнулся Кроуз. – Этот вопрос Патриарху задал я.
– И Патриарх ответил тебе, рассказав о выигрышной стратегии?
– Я гляжу, ты сейчас из штанов выпрыгнешь, – засмеялся Кроуз, – а хуже того, приставишь мне нож к горлу и будешь выпытывать секрет Белого Господина.
Ричард смутился, он и сам отчётливо видел теперь, что вкусив сладкий плод победы над Милиндой, поверив в свои возможности и в свою удачу, он уже и сам стал рабом «Дьявольской Радуги», как когда-то несчастный Татху.
– Патриарх рассказал мне, как это делается, но взял с меня слово, что я никому об этом не расскажу, и сам никогда не буду играть в эту игру.
«Так вот почему Кроуз никогда не играл», – понял Ричард.
– И тебе не позволю, – после небольшой паузы добавил он, – поэтому думай, как тебе поскорей убраться из Гонконга.
– Ты это серьёзно, Джозеф?
Ричарду совсем не хотелось покидать Гонконг, город, раскрывший перед ним за столь короткое время такое количество своих тайн, и явно благоволивший к нему. А ещё он должен был расстаться со своим другом Джозефом, никогда больше не видеть Сянь Пина, оставить Мэри-Энн, бросить Ци Си… Но посмотрев на своего приятеля, корреспондент понял всё без слов.
– Только Ци Си с собой не забирай, оставь уж, пожалуйста, её мне.
Ричард снова пришёл в полное недоумение. Могущественный Кроуз просил его об этом, как об одолжении. Как будто именно он, Ричард, единственный, кто теперь решал дальнейшую судьбу удивительной китаянки.
– Да, я и не думал об этом Джозеф… А можно я отправлюсь с вами в обитель? – ему, как и самому Кроузу 45 лет назад, пришла эта идея внезапно, как удар молнии, слова сами сорвались с губ, продравшись сквозь сонм толпящихся в голове мрачных мыслей и предчувствий.
Бывший полицейский долго и пристально смотрел на Ричарда.
– Твоя игра пока что не там, – наконец вымолвил он. – Пойми, Рич, для чистой Игры нужно дорасти, дожить. То, что я тогда остался жив – это удивительное, невероятное везение. Я не могу взять тебя с собой на заклание, прости. Может быть, когда-нибудь Игра сама приведёт тебя в монастырь Тяо Бон, кто знает? Но я этого делать не стану, – Кроуз печально улыбнулся.
– Я тебя понял, Джозеф, – вздохнул корреспондент.
В сизом сигарном дыму снова воцарилось пьяное, оцепенелое молчание.
– А знаешь, что я сделаю, – вдруг хриплым, надтреснутым голосом выговорил Ричард, – я действительно уеду из Гонконга, но не в Америку, а на Родину своих предков в Россию, или как там она теперь называется, USSR? Только я пока не знаю, как это возможно осуществить, в Китае повсюду идёт война, все границы перекрыты… Ты поможешь мне?
– А ты сам-то представляешь, что там теперь происходит?
– Да уж, наслышан, не забывай, что я всё-таки репортёр крупнейшего новостного Агентства, – Ричард бездумно щёлкнул подтяжками.
– И, тем не менее, ты готов? – сощурился Кроуз.
– Наверное, моя игра, Джозеф, именно там. А кирпич на голову может свалиться где угодно, да и где угодно ты можешь оказаться под колёсами какого-нибудь чёрного «Паккарда», – он иронически усмехнулся, вспомнив свой первый день пребывания в Гонконге.
– Хорошо, я помогу тебе. Вернее, Сянь Пин поможет, – отозвался Кроуз, после непродолжительных раздумий.
– Сянь Пин? Этот твой пройдоха, карточный шулер? – Ричарда разбирал смех.
– Без тех бумаг, которые может достать Сянь Пин, тебя расстреляют прямо на левом берегу Амура.
– А он, что…???
Кроуз утвердительно кивнул, устало прикрывая глаза.
– Он проинформирует там, кого нужно о тебе. Да, и заодно папочку вот эту передашь, кому следует, – хозяин «Усталого Дракона» полез в свой несгораемый шкаф с семизначным ручным кодовым замком.
– Откуда она у тебя? – Ричард мгновенно узнал коллекцию личных дел, которую он изучал по поручению Бульдога Билла в «Associated Press».
– Скажу, всё равно не поверишь.
– Ну?
– Сянь Пин выиграл её у твоего шефа Пикфорда в карты, – Кроуз сипло, откашливаясь, захохотал.
– Быть не может! Неужели правда? А я-то думал, к чему это он мне говорил про Родину, которую он восемь раз проигрывал с тем, чтобы потом десять раз отыграть вновь.
– Да, да, правда бывает фантастичнее любого вымысла, Рич, – продолжал весело откашливаться Кроуз и стучать себя по колену. – Старик Билл на старости лет стал совершенно одержимым картёжником. Ты ещё насмотришься подобного в жизни. Ладно, впечатлений на сегодня с тебя хватит, – заключил хозяин «Дракона». – Приходи в четверг, думаю, к этому времени, Сянь Пин всё успеет оформить и кого нужно предупредить. Папочка пока, для надёжности, полежит у меня. А сейчас проваливай, Ци Си тебя уже заждалась.
Ричард улыбнулся, он понял, что она снова стоит за его спиной.
– Слушай, Ци Си, – (корреспондент так и не узнал её настоящего имени), – он рассматривал расписной бумажный фонарик, висящий над кроватью, – а как ты догадалась про «фазана», а?
– Мои догадки здесь не причём, господин корреспондент, – (она так и не научилась называть его просто Ричардом), – это всё Игра…
– Может, ты знаешь, что Игра приготовила для меня дальше?
– Знаю. Руссакий борась и пель-мен-и, – девушка звонко и весело рассмеялась.
В гонконгском порту моросил мелкий противный дождь. Капли даже не падали, а просто тихо оседали, жадно впитываясь в человеческую одежду, кожу, в шероховатый каменный настил пирса, в железо стоящих на рейде кораблей, в слегка взволнованное пенистое море. Лица портовых рабочих были понуры, а движения неторопливы. Так что вахтенным офицерам и боцманам приходилось то и дело подгонять их крепкими матросскими ругательствами. Ричард ёжился, едва поспевая за не по годам проворным Сянь Пином. Ему было зябко, не смотря на 20 градусов по Фаренгейту, так как с залива дул пронизывающий холодный ветер. И только двум английским морякам, попавшимся им навстречу, всё было нипочём. Идя в обнимку, пошатываясь, они весело горланили свою одну на двоих разухабистую пьяную песню.
– Во Владивостоке тебя встретят, за это не беспокойся, – пояснял на ходу Сянь Пин.
К четвергу, как и предполагал Кроуз он успел сделать для корреспондента въездную визу в СССР вместе с удостоверением члена коммунистической партии США за подписью самого Джона Рида. Содержимое папки предварительно пересняли на микроплёнку и упаковали её в жестяное тело измерительной рулетки с торчащим металлическим наконечником. Так что разматывание рулетки даже на половину длины не позволило бы при обыске обнаружить того, что скрывалось в самой сердцевине ленточного рулона.
– А за что мне беспокоиться?
– Чтобы не наболтать лишнего, там этого не любят.
Репортёр саркастически хмыкнул.
– Ну, вот и твой Летучий Голландец! – констатировал Сянь Пин, останавливаясь.
– Нет, только не «Коннектикут», почему снова эта консервная банка? – корреспондент театрально закатил кверху глаза.
– Он отправляется во Владивосток, – Сянь Пин положил ему руку на плечо. – Такова уж, видно, Ваша судьба, товарищ Воскобойников, ничего не поделаешь, – и хитро по-уйгурски улыбнулся.
