Да и сам Генрих Самойлович Люшков не отставал.
Бенедиктинский зашуршал ксерокопией номера газеты «Хакодате симбун» от восьмого июля тридцать восьмого года.
«По всему Советскому союз создана система лагерей, в которых томятся жертвы сталинского террора. Это сорок пять миллионов человек. И это прогрессивный социальный строй, который Сталин при помощи коминтерна стремится навязать мировой цивилизации…»
Сорок пять миллионов! Тогда и такое прокатывало. — Бенедиктинский вздохнул. — Позавидешь тогдашним журналистам.
Именно Люшков предложил японцам ликвидировать Сталина. В начале тридцатых он занимал должность начальника Азово-Черноморского управления НКВД. Кому, как не ему знать все детали отдыха вождя народа на югах.
Исполнителей нашли быстро. Шесть бывших офицеров, отобранных из «Союза русских патриотов». В Японии была построена точная копия ванного корпуса, что находился в Мацесте. Денно и нощно тренировались там белоэмигранты.
Дело в том, что ночью уровень воды в водостоке купальни снижался. Именно по нему и должны были проникнуть вовнутрь злоумышленники, а затем, добравшись до накопителя, через люк, который расположен в углу в потолке, пролезть в кладовую. Там двое заговорщиков переодеваются в халаты техников и, войдя в бойлерную, убирают настоящую обслугу и, впускают остальных.
Все было продумано до мелочей. В лагере в Чангуне, в построенном макете ванного корпуса заговорщики не только проводили тренировки на время, но и учились обращаться с механизмами, чтобы не засыпаться на пустяках.
Отец народов, приехав в Мацесту в окружении охраны, в купальне оставался совершенно один.
На репетициях «Сталина» «убивали» в девяти случаях из десяти. Охрану снимали тоже без проблем. Возвращение группы не планировалось. Все «патриоты» были смертниками.
Но «гладко было на бумаге». Роковую роль забытого оврага сыграло ущелье близ села Борчка. Группа террористов, переправленная из Турции с помощью тамошнего японского резидента Арикуры, была рассеяна пулеметным огнем. Трое были убиты, а остальные разбежались.
Судьба же самого Генриха Самуиловича Люшкова была не менее трагична. В сорок пятом его труп нашли в Дайрене. Он был задушен и сброшен с моторной лодки сотрудниками японской разведки. Наверное слишком много знал.
А скрывать тут было что. Дело в том, что Люшков с самого начала был фигурой публичной. Постоянно светился в прессе, жил открыто. Таким образом, диверсионную группу не готовят.
Что-то тут было не так.
Больше всего Бенедиктинского насторожил меморандум рейхсфюрера СС Гиммера о совещании с послом Осимой в Берлине тридцать первого января тридцать девятого года, который дотошный журналист откопал в архивах МИДа.
«…До этого Осиме удалось послать десять русских с бомбами через русскую границу. Эти русские имели приказ убить Сталина. Большое количество других русских, которых он также послал, были застрелены на границе…
Берлин, 31 января 1939 г.
Рейхсфюрер СС Г.Гиммлер».Просматривалась не двусмысленна связь японской разведки с немецкой. А подопечные Гиммлера и сами давно вынашивали планы ликвидировать Сталина. Вполне возможно, что японцы не ограничились простым информированием своих немецких коллег. К тому же одновременно с операцией «медведь» они готовили еще одну. Планировалось взорвать бомбу на трибуне Мавзолея утром 1 мая во время праздничной демонстрации. Мину замедленного действия террористы намеревались пронести к месту действия, где она должна была взорваться, уничтожив стоящее на трибуне Мавзолея советское руководство. Но НКВД, как и в случае с нападением на санаторий в Мацесте, опять был проинформирован, видимо тем же источником «Лео».
А может быть, просто кто-то хотел, чтобы покушения сорвались? Или же они были бутафорскими с самого начала? Темное дело.
Москва Ул. Советская д. 80 корп. 1 11.06.1958 г
Керосиновая лампа, подвешенная к деревянной балке под потолком, едва освещала грязный топчан, на котором сидел и остервенело жевал спичку Савелий. Зверски хотелось курить, а эти сатрапы отобрали папиросы. Видите ли в бункере плохая вентиляция. Ну так не сидели бы в этой норе, как крысы.
— Виктор, — Дмитриев вздрогнул. Он уже почти привык к своему новому имени там, в сорок первом, а тут Андрей назвал его старым, тем самым вывзвав волну панического страха.
— Что?
— Как думаешь, долго еще нас тут мурыжить будут?
— Не знаю, но время наше уходит. Наверняка наши английские «друзья» с ног сбились, нас разыскивая.
— Я… — Мишин хотел еще что-то сказать, но лязгнувший в железной двери замок оборвал его, и в комнату вошел давешний мордоворот.
— Вставайте. Пробасил он. — Вас приглашают к полковнику Емельянову на аудиенцию.
— На аудиенцию, — хмыкнул Андрей. Но продолжать, во избежание неприятностей не стал.
Громила выпустил их в коридор. Там, как по тюремным правилам, лицом к стене их ставить не стали, но стоящий рядом второй охранник недвусмысленно положил руку на автомат, висящий у него на животе.
Амбал закрыл дверь, и, звякнув ключами, отправился вслед за пленниками, которых второй охранник уже подтолкнул к маленькой, тоже железной, двери в конце коридора.
Немного пригнувшись Савелий сделал шаг за исчезнувшим в проеме Андреем и оказался в просторной, освещенной настоящими электрическими лампочками галерее. Но поразили Дмитриева не ее размеры и даже не электрический свет, а то, что пол был устлан хоть и потертой, но вполне приличного вида красной ковровой дорожкой, вдоль стен, облицованных светлым мрамором стояли колонны, а в конце галереи красовались широкие двустворчатые двери из мореного дуба.
За дверями и вовсе впору было воскликнуть «вот это да!»
Их взорам открылся огромный зал с высоким куполообразным потолком, посреди которого стоял большой овальный стол и несколько стульев вокруг него. Обшитые карельской березой стены, толстый ковер, покрывающий весь без исключения пол, непомерного размера карта бывшего Советского Союза — это не могло не ошеломлять.
На диванах вдоль стен сидело несколько офицеров. Чистенькие, подтянутые, они никак не вязались с тем, что происходило наверху.
Потоптавшись возле дежурного, сидящего у самого выхода, возле черного телефона без диска, амбал несколько раз кашлянул, и сидящий возле телефона развел руками. Вдруг черный аппарат звякнул, и дежурный, выслушав что-то по телефону, кивнул их провожатому. Выйдя из зала, процессия свернула к левой по ходу двери, находящейся тут же и, спустившись по небольшой лесенке, остановилась у охраняемой двумя красноармейцами двери, по видимому, в кабинет.
Да, это был кабинет, но совсем небольшой. В нем едва помещались: приземистый диван, небольшое кресло и письменный стол, покрытый зеленым бильярдным сукном. На столе стояло несколько телефонов и настольная лампа. По левую руку на небольшой этажерке стояли труды Энгельса, Маркса, Ленина и Сталина. На трех стенах висели портреты все тех же деятелей, Горького и еще кого-то знакомого. Но кого — Савелий вспомнить не мог. Четвертую же стену полностью занимала оперативная карта, на которой была нанесена обстановка, которая сложилась под Москвой в самое тяжелое время на март-апрель сорок девятого года. Совсем незадолго до ядерной бомбардировки.
В этом кабинете словно время остановилось на той дате. О пятьдесят девятом не напоминало ничего. Разве что, стоящая на верхней полке этажерки коробка с дозиметрами.
— Присаживайтесь, — тихо произнес сидящий за столом полковник, — разговор будет долгим.
На них смотрели холодные голубые глаза, не предвещающие ничего хорошего. Да и этот вкрадчивый голос… Дмитриев почему-то подумал, что хозяин кабинета сразу начнет на них орать, стучать по столу кулаком — так быстро ретировался из кабинета здоровяк. Вместо этого Емельянов подвинул к ним пачку американских сигарет:
— Курите.
Савелий немного поколебался и взял одну.
— А вы что, не курите? — полковник посмотрел на Андрея.
— Нет. Вредно для здоровья, знаете ли.
Емельянов засмеялся, оценив шутку Мишина:
— Ну раз так, то давайте-ка я вам расскажу, как не лишиться своего здоровья совсем. Прогулка без противогазов ведь в ваши планы не входит? Угадал?
Хантеры молчали, ожидая продолжения.
— Нам стало известно, что вы держите путь на ближнюю дачу товарища Сталина, что находится в Кунцево.
— Находилась, — поправил полковника Андрей.
— Да нет, — Емельянов поправил мешающий ему воротничок гимнастерки, в котором было тесно его крупному, гладко выбритому подбородку. — Стоит, ничего так себе.
— А как же эпицентр и все такое, — спросил Савелий.
