— Что, опасаетесь, что свято место пусто не бывает? — без улыбки пошутил Иванов, складывая документы и закрывая планшет.
— Командир, отпусти нас с Андрюхой сегодня, — угадывая настроение Иванова, обратился Костин.
— Идите, — спокойно сказал Иванов.
— А ты что, не пойдёшь? — удивился Ващенка.
— Привет там от меня. Андрей, скажи, что не смог, что очень занят. Ну, ты придумаешь, что сказать.
Ващенка понимающе кивнул в ответ, и они с Костиным моментально исчезли за дверью.
Иванов почувствовал потребность побыть одному. Выйдя из школы, по вечерним улицам он побрёл к знакомому парку. Странно, не прошло и месяца после гибели Наташи, а всё связанное с ней уже воспринимается будто из другой жизни, из другого времени. И боль в душе как бы притупилась, оставив лишь глубокий болезненный след. Да, ход времени на войне совсем иной, чем в мирной жизни.
Иванов посидел на знакомой скамейке, не спеша побродил по тёмным пустым аллеям, порассуждал сам с собой о бренности бытия и суеты, подышал ночным воздухом и возвратился в расположение. В накуренной комнате за картами сидели шесть человек. От сигаретного дыма не спасали настежь открытые окна. Игра была в самом разгаре.
— Поимейте совесть, — пожурил Иванов подчинённых. — Вы тут не одни. И спать пора.
— А у нас завтра регламент, командир, — как бы оправдываясь, отозвались два борттехника.
— Сядешь с нами? — предложил Мингазов.
— Нет, спасибо, — отказался Иванов и лёг на свою кровать поверх одеяла, не разуваясь.
К нему тут же подошёл Фархеев:
— Командир, говорят, что ты делал крены в девяносто градусов на наших «восьмёрках». Правда?
— Было пару раз, — нехотя ответил Иванов.
— А где ты научился?
— В Афгане. Там в тесных ущельях Болышев закладывал такие крены на виражах, когда другого выхода не было. Он и научил. Заставлял всё звено практиковаться. Этому даже в академиях не учат.
— Расскажи теорию выполнения такой фигуры, — попросил Фархеев.
— Тебе зачем? — вопросительно посмотрел на него Иванов. — Затея очень опасная. Вираж с креном в девяносто градусов грозит потерей высоты и управляемости. И нарушение всех лётных документов, опять же…
— Ну ты же выполняешь.
— Я этим не злоупотребляю.
— А вдруг пригодится? Мы тоже в горы летаем.
Подумав, Иванов произнёс:
— Ладно, слушай…
Бросив карты, всё звено подсело к кровати Иванова, слушать теорию выполнения одной из самых сложных фигур пилотажа на вертолёте…
Получив ответы на интересующие вопросы, лётчики вернулись к картам. А Иванов, закрыв глаза, стал думать о предстоящем прокурорском разборе налёта на село и не заметил, как задремал. Разбудил его громкий голос Косачаного:
— У Иванова в звене опять гулянка! Весело живёте!
«Принёс же чёрт!» — подумал Иванов, но глаза открывать не стал. Вставать не хотелось. Он бы и дальше делал вид, что спит, надеясь, что замполит скоро уйдёт, но услышал, как Косачаный произнёс:
— А сам Иванов уже «готовый»!
— К труду и обороне! — мрачно произнёс Иванов, усаживаясь на кровати. — Сегодня ещё не пил.
Замполита это разочаровало, и он, шаря глазами по комнате, произнёс тусклым голосом:
— Хорошо, что ты трезвый…
Потом, будто вспомнив о чём-то, поинтересовался:
— А где твой правый лётчик?
— Отпросился, — ответил Иванов, не поднимаясь с кровати.
— У кого? — замполит полка с живым интересом поглядел на командира звена.
— У меня, — твёрдо глядя Косачаному в глаза, ответил Иванов.
— А кто вам дал право превышать полномочия! — повысил голос замполит, и тут же обратился к одному из сидящих за столом:
— Командира эскадрильи позови сюда! Быстро!
Комэск явился «навеселе», но Косачаного это не смутило.
— Твой Иванов совсем распоясался! — замполит полка со своей точки зрения «объяснил» сложившуюся «тяжёлую ситуацию» в звене:
— Только поглядите: Иванов самолично отпускает лётчиков в город, а командир эскадрильи об этом даже не знает! Я для себя, майор Иванов, давно уже сделал вывод, что Вы не соответствуете должности командира звена! Вам и экипаж доверить нельзя! — закончил Косачаный.
— Ты бы хоть встал, когда с тобой говорят старшие по званию, — сделал замечание командир эскадрильи.
Иванов тяжело поднялся, в душе послав комэска очень далеко. Видимо, чтобы ещё больше угодить замполиту полка, комэск проявил инициативу:
— На тебя, Иванов, я завтра напишу рапорт.
Давая понять, что разговор окончен, оба начальника направились к двери.
— Один вопрос, товарищ подполковник, — обратился усталым голосом Иванов к командиру эскадрильи. — Разрешите?
Так как оба начальника носили подполковничьи погоны, то обернулись сразу оба. В этом случае по Уставу Иванов должен был обращаться сначала к старшему по должности.
— Разрешите? — повторил Иванов, глядя на Косачаного. — У меня вопрос к командиру эскадрильи.
— Ну, спрашивай, — с нетерпением разрешил замполит.
— Знаете, чем мы с вами отличаемся, товарищ подполковник? — спросил Иванов.
— Что это за вопрос? — забеспокоился комэск.
— Ответьте мне, пожалуйста, — продолжал не спеша Иванов, глядя комэску прямо в глаза, — ответьте, чем вас сделал отец?
Комэск растерянно поглядел на замполита.
— Что за идиотские вопросы? — заступился за него Косачаный. — Как будто, ты, Иванов, маленький и сам не знаешь, чем детей делают!
— Может, вы ответите? — Иванов в ожидании посмотрел на замполита.
— Ты хочешь, чтобы я заругался матом при подчинённых? — Раздражение замполита росло с каждой секундой.
— Понятно, — спокойно сказал Иванов и снова посмотрел на командира эскадрильи. — Так, чем вас сделал отец?
Зная характер Иванова, командир эскадрильи, скорее всего, не стал бы отвечать, но тут, распаляясь интересом, подключились все находящиеся в комнате мужики:
— Ну, ответьте, товарищ подполковник! Что вы, сказать, что ли, не можете?
Не отыскав в вопросе скрытого подвоха, комэск, глядя на Иванова, проворчал:
— Ну, чем-чем? Наверное, как и тебя — хером.
— Нет, — спокойно возразил Иванов. — Меня мой отец сделал человеком.
Дружное мужское ржание через открытые окна далеко разнеслось по ночному городу. Поймав на себе злой взгляд, Иванов видел, как краска залила лицо командира эскадрильи.
— Иванов, выйди! — заглушая хохот, закричал замполит. Оба начальника быстро направились к двери. Вслед им нёсся несмолкающий мужской смех.
В коридоре, проходя мимо застывшего в напряжённой позе комэска, Иванов тихо бросил:
— Если хочешь подраться — когда угодно. Хоть сейчас.
У выхода на лестницу Иванова поджидал замполит.
— Анатолий Иванович, Вы сейчас идите отдыхать, — обратился он к комэску. — Завтра с утра напишите рапорт о произошедшем. А я доложу о поведении Иванова командиру.
— Александр, ты об этом пожалеешь! — перед тем, как уйти, пообещал комэск.
— И вам не хворать! — попрощался с ним Иванов.
Замполит решил провести беседу на лестничной площадке между этажами.
— Ну всё, Иванов, допрыгался, — прохрипел Косачаный, прикуривая сигарету «Кэмэл» от одноразовой зажигалки. — Завтра тебе «завернут ласты», и закончатся твои «фокусы». За оскорбление начальника, да ещё в присутствии подчинённых я тебе обещаю, как минимум, суд офицерской чести. И слетишь ты с командиров звеньев.
— О каком оскорблении начальника вы говорите, товарищ подполковник? — Иванов сделал непонимающее лицо.
— О том самом, что произошло только что в присутствии всего звена!
— Товарищ подполковник, у меня в свидетелях всё звено — я ни одного грубого слова не произнёс. Никого не обзывал.
На упитанном лице замполита выражение задумчивости постепенно менялось на выражение растерянности.
— Очень умный, да? — выдавил из себя замполит.
— Уж, извините, — пожал плечами Иванов.
— Ничего, — Косачаный стал нервно тушить сигарету о стену, — там тобой служба безопасности интересуется. Будет прокурорская проверка. Уж я-то дам на тебя соответствующую характеристику. Посмотрим, как ты тогда «запоёшь»!
— Умные люди разберутся, — Иванов поздно понял, что в его положении дразнить врага сейчас совсем ни к чему.
В этот момент на лестничную площадку с пачкой сигарет вышел молодой лётчик из соседнего звена.
— Вон отсюда! — заорал на него Косачаный.
Через секунду послышался звук хлопнувшей двери.
— Выйдем на улицу? — уже спокойно предложил замполит.
Иванова удивила произошедшая перемена, за которой что-то скрывалось. «Что ему ещё надо? — думал Иванов, следуя за Косачаным. — Драться он, точно, не будет».
