Ознакомительная версия.
— И там был Уоррен Хойт, — догадался Мур.
— Да. — Кан наконец нашел то, что искал в ящике. Он вытащил папку и повернулся к Муру. — Когда я увидел, чем он занимается, я… я был вне себя. Я схватил его за рубашку и швырнул прямо на умывальник. Я не церемонился, признаюсь, но я был настолько зол, что не мог сдерживаться. Мне до сих пор не по себе, когда подумаю об этом. — Он сделал глубокий вдох, но даже сейчас, спустя семь лет, ему было трудно успокоиться. — Закончив орать на него, я приволок его сюда, в этот кабинет. Усадил за стол и заставил написать заявление, что с восьми утра следующего дня он уходит из института. Я не стал требовать от него объяснений, но он должен был уйти, иначе я грозился написать докладную о том, чему стал свидетелем. Разумеется, он согласился. У него просто не было выбора. Да и не могу сказать, чтобы он очень расстроился. Вот это меня больше всего поражало в нем — ему все было нипочем. Он ко всему подходил спокойно и рационально. Таков был Уоррен. Очень рационалистичный. Никогда не переживал. Он был словно… — Кан сделал паузу. — …словно робот.
— А что вы увидели? Что он делал в лаборатории?
Кан протянул Муру папку.
— Здесь все написано. Я хранил эти записи на случай возможного судебного иска со стороны Уоррена. Знаете, сегодня студенты могут запросто подать на вас в суд за что угодно. Если бы когда-нибудь Уоррен попытался восстановиться в институте, я бы дал ход этим документам.
Мур взял папку. Она была подписана просто: «Уоррен Хойт». Внутри были три страницы машинописного текста.
— Группа Уоррена была прикреплена к трупу женщины, — сказал Кан. — Они начали препарирование малого таза, чтобы рассмотреть мочевой пузырь и матку. Органы не подлежали извлечению, их просто нужно было обнажить. В тот воскресный вечер Уоррен пришел в лабораторию, чтобы завершить работу. Но то, что должно было называться бережным препарированием, превратилось в зверское расчленение. Как будто, взяв в руки скальпель, он полностью потерял контроль над собой. Хойт не просто обнажил органы. Он варварски вырезал их из тела. Сначала он отрубил мочевой пузырь и положил его между ног трупа. Потом вырезал матку. Все это он проделал, даже не надевая перчаток, как будто хотел пощупать органы своими руками. В этот момент я и застал его. В одной руке он держал сочащийся орган, а другой рукой… — От отвращения у Кана сорвался голос.
То, что не смог произнести Кан, было напечатано на странице, которую как раз читал Мур. И он сам закончил фразу:
— Он мастурбировал.
Кан прошел к столу и сел в кресло.
— Вот почему я не мог допустить, чтобы он получил медицинское образование. Господи, какой же из него получился бы врач? Если он проделывал такое с трупом, что бы он сотворил с живым пациентом?
«Я знаю, что. Я видел его работу своими глазами».
Мур обратился к третьей странице досье Хойта и прочитал заключительный параграф.
«Господин Хойт согласен добровольно покинуть учебное заведение с 8:00 утра завтрашнего дня. Взамен я обещаю хранить конфиденциальность в том, что касается этого инцидента. В связи с повреждением трупа его партнеры по столу номер 19 будут подключены к другим группам для изучения этой стадии препарирования».
Партнеры по лаборатории.
Мур взглянул на Кана.
— Сколько студентов было в группе Хойта?
— У каждого стола работают по четыре студента.
— И кто были трое других?
Кан нахмурился.
— Я не помню. Это было семь лет назад.
— А вы не храните записи о лабораторных работах?
— Нет. — Он сделал паузу. — Но я помню одну девушку из его группы. — Профессор потянулся к компьютеру и вызвал списки своих студентов-первокурсников по годам. На экране появились имена сокурсников Уоррена Хойта. Кану хватило мгновения, чтобы пробежать их глазами, после чего он произнес: — Вот она. Эмили Джонстоун. Я помню ее.
— И чем она вам так запомнилась? — поинтересовался Мур.
— Ну, во-первых, она была просто прелесть. Милашка вроде Мег Райан. Во-вторых, после того как Уоррен был отчислен из института, она пришла ко мне узнать, почему он ушел. Мне не хотелось называть ей причину. Тогда она сама спросила, не связано ли это с женщинами. Похоже, Уоррен не давал Эмили проходу, и она его здорово побаивалась. Нечего и говорить, что она испытала облегчение после его ухода.
— Как вы думаете, она может помнить остальных двух коллег по группе?
— Не исключено. — Кан снял телефонную трубку и позвонил в секретариат. — Привет, Уинни. У тебя случайно нет контактного телефона Эмили Джонстоун? — Он взял ручку, записал номер и повесил трубку. — Она работает в частной клинике в Хьюстоне, — сказал он, набирая новый номер. — У них там сейчас одиннадцать, значит, она должна быть на месте… Алло, Эмили? Это голос из твоего прошлого. Доктор Кан из Эмори… Верно, анатомичка. Какая древность, не правда ли?
Мур подался вперед, с волнением вслушиваясь в каждое слово. Когда Кан наконец повесил трубку и взглянул на него, Мур прочитал ответ по его глазам.
— Она действительно помнит двух других партнеров по анатомичке, — сказал Кан. — Одна из них была женщина по имени Барб Липпман. А другой…
— Капра?
Кан кивнул.
— Четвертым в группе был Эндрю Капра.
Кэтрин остановилась в дверях кабинета Питера. Он сидел за столом, заполняя медицинскую карту, и не догадывался о том, что она наблюдает за ним. За все время их знакомства ей как-то не довелось увидеть его за работой в кабинете, и сейчас зрелище вызвало у нее легкую улыбку. Питер трудился с завидным усердием и являл собой пример исключительной преданности делу, разве что одна легкомысленная деталь портила картину: бумажный самолетик, валявшийся на полу. Питер был неотделим от своих летательных аппаратов.
Кэтрин постучала в косяк двери. Он поднял взгляд поверх очков, удивленный ее появлением.
— Можно к тебе? — спросила она.
— Конечно. Заходи.
Она села напротив. Питер молчал, терпеливо выжидая, когда она заговорит. Ей показалось, что он готов ждать хоть целую вечность.
— Все так осложнилось… между нами, — начала она. Он кивнул. — Я знаю, что тебе это неприятно так же, как и мне. И меня это очень беспокоит. Потому что ты всегда мне нравился, Питер. Может, это было незаметно, но это так. — Она набрала в грудь воздуха, отчаянно подыскивая подходящие слова. — Проблемы, возникшие между нами, никак не связаны с тобой. Это все только из-за меня. В моей жизни сейчас много чего происходит. Мне трудно объяснить.
— Ты и не обязана ничего объяснять.
— Да, но просто я вижу, что наши отношения разваливаются. Не только наше партнерство, но и дружба. Странно, что я никогда не задумывалась о нашей дружбе. Я и не понимала, как много она значит для меня, пока не почувствовала, что она ускользает. — Кэтрин поднялась, чтобы уйти. — Как бы то ни было, мне очень жаль. Вот, собственно, все что я хотела сказать. — Она направилась к двери.
— Кэтрин, — тихо окликнул он. — Я знаю про Саванну.
Она обернулась. Он смотрел на нее прямым взглядом.
— Мне рассказал детектив Кроу, — произнес он.
— Когда?
— На днях, когда мы с ним беседовали во время перерыва. Он думал, что я в курсе.
— Ты мне ничего не говорил.
— Я считал, что мне не стоит первому поднимать этот вопрос, и надеялся, что ты сама заговоришь. Я понимал, что тебе понадобится время, и был готов ждать сколько угодно.
Она резко выдохнула.
— Ну, что ж. Теперь ты знаешь обо мне все самое плохое.
— Нет, Кэтрин. — Он встал из-за стола. — Я знаю лучшее! Я знаю, какая ты сильная, смелая. Все это время я и не догадывался, с каким тяжким грузом ты живешь. Ты могла бы мне рассказать. Довериться мне.
— Я думала, что это изменит наши отношения к худшему.
— Разве это возможно?
— Я не хочу, чтобы ты жалел меня, — тихо проговорила она. — Мне никогда не хотелось ничьей жалости.
— Жалости за что? За то, что ты дала отпор? За то, что выжила, несмотря на всю безнадежность ситуации? Какого черта я бы стал жалеть тебя?
Кэтрин с трудом сдержала слезы.
— Ну, не ты, так другие.
— Они просто тебя не знают. Не знают так, как знаю я.
Питер обогнул стол, словно уничтожая последнюю преграду между ними.
— Ты помнишь день нашей первой встречи?
— Когда я пришла на собеседование.
— И что ты помнишь про тот день?
Она недоуменно покачала головой.
— Мы говорили о медицинской практике. О том, чем я буду заниматься.
— В общем, тебе запомнилась лишь деловая часть.
— Ну, в общем, да.
— Забавно, — усмехнулся он. — Я думаю об этом дне совсем по-другому. Я не помню, какие вопросы я тебе задавал, о чем спрашивала ты. Помню только мгновение, когда я оторвал взгляд от стола и увидел, как ты заходишь в этот кабинет. Я был поражен. На ум не приходило ничего толкового — лишь какие-то глупости и банальности. Мне не хотелось выглядеть таким в твоих глазах. Я подумал: вот женщина, у которой есть все. Она умна, красива. И она стоит передо мной.
Ознакомительная версия.
