— Так что, ты их все время в шкатулке прятала? — удивился он.
Майя кивнула:
— Я до них вообще не дотрагивалась, они ведь были не мои. — И добавила: — Но как-то раз я попробовала передать их матери Нильса Вере.
— Что ты говоришь? Когда это было?
Майя села на стул рядом с ним, и Йерлоф обратил внимание, что их колени соприкасаются.
— Это случилось через несколько лет, в конце шестидесятых. Хельге услышал, что Вера Кант продает всю свою землю на берегу, потому что у нее проблемы с деньгами. И тогда я подумала, что должна отдать ей камни.
— Ты к ней приходила? — спросил Йерлоф.
Майя в который раз кивнула:
— Я доехала до Стэнвика и вошла во двор Веры… Было лето, жарко. Поэтому когда я поднялась по ступенькам, то увидела, что дверь открыта настежь. Ноги у меня дрожали, потому что я боялась Веры до чертиков, как и многие… — Майя ненадолго замолчала, потом продолжила: — В доме играла музыка: радио или, может быть, граммофон. И еще я услышала голоса. Она была не одна.
Йерлоф затаил дыхание.
— Она много лет держала помощницу по дому, так что, возможно, это была…
— Нет, двое парней, — перебила его Майя. — Из кухни слышались два мужских голоса: один что-то бубнил, а другой говорил громко и уверенно. Ну, почти как капитан на палубе.
— Ты кого-нибудь из них видела? — спросил Йерлоф.
— Нет-нет, — быстро ответила Майя. — Я застыла в дверях, и получилось, что подслушивала, хотя и случайно… Потом я постучала посильнее, чтобы наверняка услышали. Тогда голоса стихли, и тут же появилась Вера. Она закрыла за собой дверь кухни и вышла на веранду. Для меня это было каким-то шоком: вернуться в поселок и увидеть ее опять — столько лет прошло. Она стала такой худющей и сморщенной, как высохшее яблоко, но, как и прежде, казалось, что она всех в чем-то подозревает. Вера посмотрела на меня, как будто я была воровкой или еще какой-нибудь дрянью, и спросила: «Что вам угодно?»[65] Какая там приветливость, она даже не поздоровалась. Я совсем растерялась. Камни лежали у меня в кармане, но я так и не смогла их оттуда достать. И представляешь себе, начала лепетать какую-то чушь про Нильса, пустошь… В общем, глупость полную. Вера накричала на меня и выставила, а потом вернулась на кухню. А я поехала домой. Через несколько лет Вера умерла.
Йерлоф кивнул. Вера умерла прямо на той же самой лестнице, с которой упала Джулия.
— А ты не слышала, о чем они говорили? Ну, те мужчины?
Майя покачала головой:
— Разве что буквально несколько слов перед тем, как постучать. Что-то такое насчет тоски. Это сказал тот, с громким голосом, дескать, кто-то о чем-то скучает. Сейчас, попробую вспомнить: «И вы, вы же оба тоскуете друг по другу» — по-моему, так.
Йерлоф задумался.
— Но, может быть, это были какие-нибудь родственники Веры, — предположил Йерлоф, — ее родня из Смоланда?
— Возможно, — сказала Майя.
Оба замолчали. У Йерлофа больше не осталось вопросов. Ему скорее надо было обдумать то, о чем он узнал.
— Ну так, — произнес он и протянул руку, чтобы осторожно похлопать Майю по плечу, но она немного наклонилась, и его пальцы оказались у нее на щеке.
И остались там, как будто по своей собственной воле, и сами же зашевелились и погладили лицо Майи. Она закрыла глаза. Йерлоф поерзал и поднялся.
— Ну так, — повторил он, — я больше, я больше… не смогу.
— Ты уверен? — спросила Майя и открыла глаза.
Йерлоф горестно кивнул:
— Слишком сильные боли.
— Но ничего, Бог даст — весной отпустит, — сказала Майя.
— Да, — протянул Йерлоф и заторопился. — Спасибо, Майя, что рассказала. Все останется между нами, ты меня знаешь.
Майя по-прежнему продолжала сидеть у чайного столика.
— Я рада, что рассказала, Йерлоф, — ответила она.
Йерлоф вдруг заметил, что он все еще держит коробочку с драгоценностями в левой руке, и положил ее обратно на столик. Но Майя подняла коробочку, достала из нее распятие и протянула ее Йерлофу.
— Возьми, — сказала она. — Я больше не хочу к ним прикасаться, пусть лучше побудут у тебя.
— Хорошо, как скажешь.
Йерлоф попрощался, неуклюже раскланявшись, и вышел из комнаты Майи, положив коробочку в карман брюк. Она была тяжелой, холодной и слабо побрякивала, когда он брел по пустому коридору.
Йерлоф вернулся в свою комнату и закрыл дверь. У него не было обыкновения запираться, но на этот раз он запер замок.
«Трофей, — подумал он, — солдаты всегда искали трофеи. Где они раздобыли драгоценные камни? Сколько народу погибло из-за них?»
А куда ему все это положить? Йерлоф огляделся, у него шкатулок с двойным дном не водилось.
В конце концов он подошел к книжной полке. На одной из полок внутри бутылки мчался парусник, бриг Хульса «Синяя птица» в свое последнее плавание. Йерлоф полагал, что, наверное, так он выглядел той штормовой ночью у Бохуслана. «Синяя птица» плыла прямо на береговые скалы.
Йерлоф поднял бутылку с парусником и вынул пробку, потом он открыл коробочку и не торопясь, аккуратно пересыпал камни внутрь. Он легонько потряс бутылку, чтобы они легли ровнее. Вот так, хорошо. Если, конечно, не искать специально, в бутылке с моделью они выглядят как рифы, о которые бриг скоро разобьется.
Пусть полежат, потом посмотрим.
Йерлоф поставил корабль обратно и спрятал пустую коробочку за книгами на самой нижней полке.
Оставшуюся часть вечера перед тем, как лечь спать, он часто поглядывал на бутылку с парусником. Когда он поймал себя на мысли, что смотрит туда раз, наверное, двенадцатый, а может, и пятнадцатый, Йерлоф начал понимать, почему Майя с такой легкостью отдала ему драгоценности.
Этой ночью к нему опять вернулся его старый кошмар капитанских времен.
Йерлофу снилось, что он стоит на палубе у релингов, а корабль медленно скользит по Балтике где-то между северной оконечностью Эланда и островом Уаксен. Тихо, ветра нет. Йерлоф смотрит на гладкую как зеркало воду. До самого горизонта — только море, никакой суши… А потом он опускает глаза вниз и видит старую мину, оставшуюся после войны.
Ее едва видно. Она почти полностью скрыта водой. Большой черный ком, заросший ракушками. На торчащих во все стороны рожках взрывателей висят водоросли.
Сворачивать уже поздно. Все, что может сделать Йерлоф, — так это просто стоять и смотреть, как медленно, но неотвратимо сближаются судно и мина.
Он с криком проснулся, подскочив на кровати, в темноте своей комнаты Марнесского приюта за долю секунды до того, как прогремит взрыв.
Воскресное утро. Джулия сидела, откинувшись на спинку стула, в гостиной у Астрид. Рядом стояли костыли. Она смотрела в окно: там ее старшая сестра Лена и ее муж Ричард забирали ее «форд».
Джулии, можно сказать, повезло: она и так пользовалась машиной на две недели дольше, чем планировалось. Но теперь все, хорошего понемножку. Однако сейчас это Джулию ничуть не огорчало: с переломами за руль все равно не сядешь.
Лена и Ричард приехали в субботу на Эланд, они навестили Йерлофа, попили вместе в Марнессе кофе и прибыли в Стэнвик, чтобы переночевать в главном доме. Утром они прибыли с кратким, но официальным визитом к Астрид Линдер, и после церемонии обмена приветствиями тут же выяснилось, что они, оказывается, собираются забрать Джулию и отвезти ее обратно в Гётеборг.
Разумеется, высоким гостям и в голову не пришло проинформировать Джулию о своих планах. Она вообще и понятия не имела о том, что Лена и Ричард собираются приехать. И для Джулии было полнейшей неожиданностью увидеть, как их темно-зеленый «вольво» въезжает во двор Астрид. Если бы знать заранее, можно было бы сбежать. Хоть и на костылях, но сейчас было слишком поздно.
— Наше вам здравствуйте! — с преувеличенной радостью заорала Лена, вваливаясь в дом Астрид. Она бросилась обнимать сестру, и Джулия почувствовала, как перелом в ключице отдает в темечке. — Ну, как ты? — спросила Лена и посмотрела на костыли.
— Теперь вроде ничего, — ответила Джулия.
— Папа позвонил и рассказал о том, что случилось. Очень, очень печально… Но ты должна мыслить позитивно, Джулия, могло быть хуже. — Вот, собственно, и все, что ее сестрица изволила сказать насчет переломов, и продолжила тарахтеть: — Но как это мило со стороны Астрид, что она позволила тебе пожить здесь! Ведь, право же, это очень любезно.
— Астрид настоящий ангел, — ответила Джулия.
Это была чистая правда: ангел в образе Астрид жил в безлюдном Стэнвике, хотя даже и ему, по собственному признанию, было здесь одиноко. Астрид уже давно овдовела, а ее единственный ребенок, дочь, работала врачом в Саудовской Аравии и приезжала домой только два раза в год: на Иванов день[66] и Рождество.
Судя по молчанию Ричарда, ему сказать вообще было нечего. Он удостоил Джулию кивком и переминался с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывая на свои шикарные «Ролекс», и даже не расстегнул куртку. Да и без слов стало понятно: Ричард хотел только одного — поскорее забрать машину, привезти ее обратно, чтобы его дочь, не дай бог, не осталась без собственного транспорта.
