Я взглянула на Адама. У него на лице было мягкое, почти любящее выражение.
— Моя дорогая Элис... — Это все, что он сказал.
Бирн был явно смущен.
— Это уж слишком, но...
— Это медицинская необходимость, — твердо заявила Дебора. — В любом случае требуется психиатрическое освидетельствование. Еще я прошу, чтобы Элис Лаудон была немедленно передана на поруки своему мужу.
Адам протянул руку и прикоснулся к моей щеке. Так нежно.
— Моя сладкая любовь, — сказал он.
Я посмотрела вверх, в его лицо. Его голубые глаза светили на меня, словно само небо. Его волосы, казалось, были растрепаны ветром. Губы немного приоткрыты, будто он собирался что-то сказать или поцеловать меня. Я подняла руку и дотронулась до бус, которые он мне подарил, давно, в первые дни нашей любви. Было такое ощущение, что в комнате нет никого, кроме меня и его, все остальные были просто помехами на экране. Может, я просто заблуждалась.
Внезапно желание отдаться на попечение этих людей, людей, которые по-настоящему любят меня, чтобы они заботились обо мне, стало непреодолимым.
— Прости меня, — услышала я свой слабый голос.
Адам наклонился и обнял меня. Я почувствовала запах его пота, небритую щеку, прикоснувшуюся к моей щеке.
— Любовь — смешная штука, — сказала я. — Как ты мог убить того, кого любил?
— Элис, дорогая моя, — тихо проговорил он мне на ухо, лаская ладонью мои волосы, — разве я не обещал, что буду всегда присматривать за тобой? Всегда, вечно.
Он крепко обнимал меня, и это было восхитительно. Всегда, вечно. Я думала: так и должно быть. Может, это все еще так и будет. Может, мы переведем стрелки часов назад, притворимся, что он никогда никого не убивал, а я об этом ничего не знаю. Я почувствовала, как слезы струятся у меня по лицу. Обещание присматривать за мной всегда, вечно. Место и обещание. Где я слышала эти слова? Что-то крутилось в голове, размытое и неопределенное, а потом вдруг обрело форму, и я все поняла. Я попятилась от Адама и прямо взглянула ему в лицо.
— Я поняла, — сказала я.
Я огляделась по сторонам. Бирн, Дебора и Адам стояли с озадаченными лицами. Не думали ли они теперь, что я по-настоящему и окончательно спятила? Что ж, пусть. Я опять была собранна, мысли ясные. Сумасшедшей была не я.
— Я поняла, где Адам спрятал ее тело. Мне известно, где Адам похоронил Адель Бланшар.
— Что вы имеете в виду? — спросил Бирн.
Я смотрела на Адама, а он на меня — не отрываясь, не мигая. Затем я нащупала свое пальто и достала сумочку. Я открыла ее и вытащила оттуда сезонный билет, чеки, несколько банкнот, а вот и то, что я искала: я сама, сфотографированная Адамом в тот момент, когда он предложил мне выйти за него замуж. Я вручила снимок Бирну, который взял и смотрел на него с озадаченным лицом.
— Поаккуратнее с этим, — сказала я. — Это единственный снимок. Адель похоронена там.
Я взглянула на Адама. Он не отвел взгляд даже в тот момент, однако я поняла, что он раздумывает. В этом был его талант: действовать расчетливо в кризисных ситуациях. Какие планы рождались в его красивой голове?
Бирн повернулся к Адаму и показал ему фотографию.
— Что это? — спросил он. — Где это?
Адам изобразил непонимающую, сочувственную улыбку.
— Точно не знаю, — сказал он. — Это было где-то во время прогулки. — И снова перевел глаза на меня.
В этот момент я поняла, что права.
— Нет, — сказала я. — Это не просто прогулка «где-то». Адам специально отвез меня туда, привел на это место. Он сказал, что его некогда унизили. И вот именно на этом месте он просил меня стать его женой. Место и обещание. Мы поклялись быть верными друг другу над телом Адели Бланшар.
— Адель Бланшар? — спросил Адам. — Кто это? — Он очень пристально посмотрел на меня. Я чувствовала, как его глаза пытались прочесть в моих, что именно мне известно. — Это безумие. Я не помню, где мы гуляли. И ты. Ты тоже не помнишь, не правда ли, дорогая? Ты всю дорогу спала в машине. Ты не знаешь, где это место.
Я посмотрела на фотографию и похолодела от ужаса. Он был прав. Я не знала. Я глядела на траву, такую зеленую, мучительно близкую и одновременно такую далекую. Адель, где ты? Где лежит твое преданное, умерщвленное, пропавшее тело? И тут я вспомнила. Вот оно! Вот оно!
— Сент-Эадмундс, — выпалила я.
— Что? — одновременно спросили Бирн и Адам.
— Сент-Эадмундс с буквой "а". Адель Бланшар преподавала в начальной школе в Сент-Эадмундсе, неподалеку от Коррика, там же находится церковь Святого Эадмунда. Отвезите меня к церкви Святого Эадмунда, и я покажу это место!
Бирн переводил взгляд с меня на Адама и обратно. Он не знал, что делать, но явно колебался. Я сделала шаг к Адаму и приблизила к нему свое лицо. Взглянула в его чистые голубые глаза. В них не было ни малейшей искры тревоги. Он был великолепен. Возможно, впервые я воочию представила этого человека на склоне горы, спасающего жизни или обрекающего на смерть. Я подняла руку и прикоснулась к его щеке, как он сделал минуту назад. Адам едва заметно вздрогнул. Я должна была сказать ему что-то. Что бы ни случилось, у меня больше никогда не будет такого шанса.
— Я понимаю, что ты убил Адель и Франсуазу, потому что каким-то жутким образом любил их. И думаю, что Тара представляла для тебя угрозу. Может, сестра ей что-то рассказала? Она знала? Или подозревала? Но как быть с другими? Пит. Кэрри. Томас. Алексис. Ты и в самом деле столкнул Франсуазу в пропасть, когда вернулся назад на отрог? Тебя кто-нибудь видел? Может, просто представился удобный случай? — Я ждала. Ответа не было. — Ты ведь никогда не расскажешь, не правда ли? Не доставишь такого удовольствия простым смертным.
— Это просто смешно, — сказал Адам. — Элис нуждается в помощи. Я могу по закону получить над нею опеку.
— Вы обязаны все зарегистрировать, — сказала я Бирну. — Я сообщила об убитой. Назвала место. Вы обязаны провести расследование.
Бирн смотрел в пространство между нами. Потом его лицо расплылось в сардонической улыбке. Он вздохнул.
— Хорошо, — сказал он. Потом взглянул на Адама. — Не беспокойтесь, сэр. Мы хорошо позаботимся о вашей жене.
— До свидания, — сказала я Адаму. — До свидания, Адам.
Он улыбнулся мне, улыбка была такой сладкой, что его лицо стало похожим на лицо маленького мальчика, которого переполняет пугающая надежда. Однако он ничего не сказал, просто посмотрел мне вслед, а я не оглянулась.
Женщина-офицер Майер выглядела лет на шестнадцать. У нее были коротко подстриженные каштановые волосы и круглое прыщеватое лицо. Я сидела на заднем сиденье машины — обычной синей, не полицейской, как я того ожидала, — и смотрела в ее затылок, полную шею, нависающую на белоснежный накрахмаленный воротничок. Он выглядел напряженным, неодобрительным, а ее вялое рукопожатие и быстрый пустой взгляд показались мне безразличными.
Мисс Майер не пыталась заговорить со мной, если не считать того, что в самом начале пути попросила застегнуть ремень безопасности и поблагодарила, когда я выполнила эту просьбу. Я прижалась к прохладному пластику и наблюдала за лондонским движением за окном, почти ничего не замечая. Было ясное утро, от яркого света болела голова, но, когда я прикрыла глаза, лучше не стало, так как образы проникали сквозь сомкнутые веки. Особенно лицо Адама, каким я видела его в последний раз. У меня все ныло, внутри была пустота. Было такое впечатление, что я чувствую части тела по отдельности: сердце, живот, легкие, больные почки, циркулирующую кровь, звенящую голову.
Время от времени радио женщины-офицера Майер оживало, и она начинала говорить странным, шаблонным языком о встречах и времени прибытия. Снаружи текла обычная жизнь — люди шли по своим повседневным делам, раздраженные, скучающие, довольные, безучастные, взволнованные, усталые. Раздумывающие о работе, о том, что приготовить на ужин, о том, что дочь сказала сегодня за завтраком, или о парне, который нравится, о волосах, требующих стрижки, о ноющей спине. Трудно было представить, что когда-то и я была частью той жизни. Смутно, словно в полузабытом сне, я вспомнила вечера с компанией в «Вайн». О чем мы беседовали вечер за вечером, словно время ничего не значило, словно у нас в запасе было все время Вселенной? Была ли я тогда счастлива? Теперь и не знаю. Теперь я уже с трудом могла представить себе лицо Джейка, во всяком случае, лицо того Джейка, с которым я жила, лицо любовника, как он выглядел, когда мы вместе были в постели. Все заслоняло лицо Адама, его наблюдающие глаза. Как он прокладывал путь между мной и всем остальным миром, закрывая его собой так, чтобы мои глаза видели только его.
Я была Элис-с-Джейком, потом Элис-с-Адамом. Теперь я была просто Элис. Одинокая Элис. Никто не скажет мне, как я выгляжу, и не спросит, как я себя чувствую. Не с кем строить планы, спорить, никто не защитит, не на кого положиться. Если мне удастся пережить это, я навсегда останусь одна. Я посмотрела на свои руки, безвольно лежащие на коленях, прислушалась к дыханию, ровному и тихому. Может, я и не выживу. До Адама я никогда не боялась смерти, главным образом потому, что смерть всегда представлялась чем-то очень далеким, что приходит к чистеньким седовласым женщинам, которых я никак не могла соотносить с собой. Кто, интересно, станет обо мне скучать? Ну конечно, меня будет не хватать родителям. Друзья? По-своему... Но для них я уже исчезла, когда порвала с Джейком и прежней жизнью. Они будут качать надо мной головами, словно в удивлении. «Бедняжка», — скажут они. Хотя Адам будет скучать; да, Адам будет сожалеть обо мне. Он будет плакать, это будут искренние слезы горя. Он навсегда запомнит меня и будет вечно оплакивать. Как странно. Я почти улыбалась.
