О-о! А отсюда, я вам скажу, великолепный пейзаж открывается! Нет, Елисейских полей не наблюдаю, как, впрочем, и Эйфелевой башни. А трусики беленькие вижу. Шелковые. С кружевной оторочкой. О-о! Галлюцинирую, что ли? Неожиданный переход болезни в очередную стадию, вызванный падением? Вывернул голову, напрягая шею, устроился поудобнее, ущипнул себя за что-то. Нет, трусики. И все, что прилагается к трусикам, — в мельчайших подробностях. О-о!
Сердце пробно бухнуло изнутри о грудную клетку, проверило на прочность, и поскакало галопом, нагнетая в частично атрофированную систему опасный огонь вожделения. В горле пересохло, я нервно сглотнул хотел было зарычать, но вспомнил — и чуть не расплакался от досады на свою временную ущербность.
— Вот вы, городские мужики, — что дети беспомощные, — словно желая подзадорить меня, принялась ворковать Татьяна, продолжая сноровисто драть сено из тюка и швырять его вниз. — Вот я давеча книжку читала. Так там один городской профессор — алкоголик, конечно; ну, от него жена ушла, за алкоголизм и ничегонеделанье — за неделю грязью оброс, посуда заплесневела, носками по квартире воняет, и не только носками — он же, гадина, жопу перестал вытирать! Ужас, короче…
Чего она там бормочет? При чем здесь какой-то дегенеративный профессор? В данном случае вопрос имеет место не о судьбе алкоголичного придурка какого-то, но о страсти, вхолостую сжигающей раненого офицера. Нет, не раненого, и не офицера вовсе — давно уже не офицера. Но тем не менее! Да, я хочу ее. Я хочу ее утром, я хочу ее днем, и в любое время суток я хочу ее втроем. Вернее, за троих. Я вот тут недавно заново рождался на свет и поэтапно обретал все свойственные человеку желания — по мере того как организм постепенно выгонял из себя закачанную кабинетными хлопцами дрянь. И как вы думаете, какое желание пробудилось во мне в первую очередь? Эти же самые профессора, от которых в случае бросания женой носками и не только воняет, они же что утверждают? Что новорожденное дитя неосознанно хочет жрать. Питаться. Орет оно благим матом вовсе не в эротическом трансе, а потому что титьку просит. А у меня получилось не совсем так. Как только я пробудился, я сразу захотел Татьяну. Знаете, я ничего не мог с нею сделать — она таскала меня, как ребенка, я был не в состоянии даже обнять ее, чувствовал себя совершенно беспомощным, но — хотел. Со страшной силой.
— Так этот ханурик, мозгодел, он чего удумал? — продолжала как ни в чем не бывало Татьяна. — Вздернуться решил, паскуда. Снял веревку на балконе, пошел на кухню, снял плафон. Табурет подставил, веревку на крючок накинул, башку, гад, вставил в петельку. Табурет ногой толкнул. Дрысь! И оборвался, скотиняка! Об табурет ребра переломал, сотрясение мозгов получил. А нету у него никого — пришлось жинке, что бросила его, ходить в больницу, таскать ему всяку справу. Ну так понятно — жалко ж, хоть оно и гадина…
К черту ханурика! Надо было добить там, на кухне, чтобы не мучился и жену бывшую не мытарил. Молотком ло черепу. Или кастрюлю кипящего борща на него вылить. А я хочу Татьяну. Смотрю под халатик, на трусишки с кружевами, и ругаю себя последними словесами за то, что угодил в такую историю дурацкую. Я сейчас почти инвалид. А она меня таскает на руках аки хороший грузчик — здоровая пышная казачка, озорная, заводная, неугомонная… Представляется мне почему-то, что такую брать нужно чуть ли не силком. Как необъезженную лошадь — дикую, горячую да своенравную. Вот Илья, муж покойный, так тот здоров был телесно — куда там мне! Представляю, как он заламывал свою благоверную: наверняка семь потов с мужика сходило в процессе этого самого мероприятия.
— А когда с больницы выписали этого ханурика, он чего удумал-то? — щебечет дальше Татьяна. — Думаешь, угомонился, дубина стоеросовая? Да куда там! Раздобыл, гад, где-то трехлитровую банку с кислотой да захотел выпить. Куда, к черту, столько? Там бы и ста граммов хватило. И нет, скотиняка, чтобы с банки пить! В стакан, видишь ли, ему захотелось налить — оно же культурное, профессор, мать его… А как над раковиной стал наливать в стакан, так и кокнул банку. Вся кислота и вылилась в раковину. Представляешь? А этот профессор на втором этаже жил. А на первом, под ним — свадьба идет. Ну, я не знаю, как у них там канализация устроена — но факт, что какой-то там стояк забился: накануне картошку чистили да в унитаз ошкурки бросали. Ну, понятно — всех предупредили: не ходить! А невесту приспичило, она тайком заскочила в ванну — у них там совместно, ванна и унитаз в одной комнате. Ну а в этот момент как раз с унитаза поперло. Да как завоняло! Ешкин кот! Невеста — брык в обморок. Хватились — нету невесты, давай искать. Кто-то сказал — в ванну, дескать, заходила. Стали звать — тишина. Ага! Жених спортсмен — как прыгнет! И вышиб дверь ногами, стрекозлик. Ну а там — ешкин кот! Невеста валяется с голой жопой, вся в говне, вонища — ужас, с унитаза прет, пена кругом! Срамота! Ну и как ты думаешь, свадьба не расстроилась? Да вот хрен по деревне! Жених ноги в руки — и деру оттуда…
Черт! Что за гадости она рассказывает. — да таким завораживающим голоском! Вряд ли в книгах станут про такое писать. Делать, что ли, нечего больше? Подозреваю, что это из личного опыта: скорее всего Татьяна некогда была в гостях у кого-то из родственников и там такая вот нескладуха приключилась. И, вполне возможно, сама Татьяна активно участвовала в злодейском забивании унитаза картофельными очистками. Не с какой-либо конкретной целью, а так — по недомыслию. А сейчас стоит тут на лестнице, трусиками сверкает. А куча сена на полу все пребывает — в любую секунду процесс завершится, и желанная моя спустится с неба на землю.
Я смотрю под халатик, облизываю пересохшие губы и лихорадочно соображаю. Так-так… Будь я в прежней форме, что бы сделал сейчас? Как только слезает с лестницы, подхватываю в охапку, заваливаю прямо тут же, в сенную труху, и впиваюсь яростным поцелуем в сочные губы. О!
Далее — задрал бы халатик, одним движением порвал бы к чертовой матери эти трусишки кружевные — ох и люблю я это дело! Ага.
А потом, после непродолжительной борьбы, переадресовал бы свой твердокаменный фрагмент организма куда природой положено — по самое здрасьте — и устроил бы этой необъезженной кобылке показательно-ознакомительное родео. Вот.
Это по-нашему. Это я понимаю… Украдкой пощупал пресловутый вышепоименованный фрагмент, и слезы навернулись на глаза от огорчения. Куда, куда вы удалились, моей весны златые дни? Где ты, моя железобетонная эрекция? Да в былое время, в присутствии такой роскошной дамы — что бы тут было! А сейчас — что это такое? Это что за гнусный намек на бракованную продукцию Черкизовского мясокомбината? Это вот с этим ты собрался трусики рвать?!
— А потом этот ханурик чего удумал? Захотел газом отравиться, гадина! Закрьы окна, газ открыл, сел на кухне, в окно смотрит, с миром прощается. А когда порядком надышался уже, вдруг ему, козлу, перед смертью курить захотелось. Ну и достал он «Беломор», скотинка. И чиркнул спичкой…
Так-так… А почему трусики? Черт! Сразу не мог додуматься, дефективный? Почему на казачке, крестьянке можно сказать, по зимнему времени да в процессе хозяйственных хлопот — кружевные трусики?! Почему не панталоны байковые? И вообще, за каким чертом понадобилось драть сено из тюка? Не проще ли было зацепить тюк да скинуть его с чердака на пол?
— Так ты думаешь, его взорвало, ханурика? Да хрен по деревне! Газ взорвался, профессора выкинуло в окно, а весь ихний блок сложился с первого по пятый этаж — как раз весь угол обвалился. А вечор дело было, как раз все дома были. Ну и завалило всех почти — мало кто живой остался. А этот гадина башкой треснулся о скамейку, да хоть бы хны. Только дураком сделался, в психдом его забрали…
Она меня провоцирует!!! Черт! Как это я раньше не додумался… Точно — провоцирует. И залезла специально, и на сеновал послала нарочно! Предполагала, что я звезданусь с лестницы! Может, и гвозди подпилила накануне? Нет, это уж слишком. Это для неприхотливой женщины-крестьянки слишком надуманно. Но все равно — будем исходить из того, что провоцирует. Эпизод с лестницей получился вроде бы ненароком, но он явно спланирован, ведь знает прекрасно, что смотреть буду! И, кстати, есть на что посмотреть — вопреки расхожему утверждению о раннем увядании сельских дам, прозябающих в антисанитарных условиях вдали от салонов красоты и прочих прелестей цивилизации.
— Тань! А ты в курсе, что такое целлюлит? — прокашлявшись, выдаю я — проверяю на ощупь свой голос, дабы не подвел в решающий момент, не скакнул ненароком на петушиный дискант.
Хозяйка смотрит на меня сверху непонимающе, пожимает плечами и завершает свою историю о вредоносном профессоре. Не знает она про целлюлит. Ясно — вопрос снят. Электричества в деревне нет вот уже лет пять, а страшный зверь целлюлит обрушился на наших красавиц сравнительно недавно. А когда с утра до вечера не покладая рук крутишься по хозяйству, сгоняя за день по семь потов и управляясь одномоментно за себя и за мужика отсутствующего, с этим зверем познакомиться все как-то недосуг. Поневоле приходится быть в состоянии вечной упругости и хорошей физической форме.
